|
|
В шуме ветра, в детском плаче, В тишине, в словах прощанья "А могло бы быть иначе" Слышу я, как обещанье. Одевает в саван снежный Всю тщету, все неудачи - Тень надежды безнадежной "А могло бы быть иначе". Заметает сумрак снежный Все поля, все расстоянья. Тень надежды безнадежной Превращается в сиянье. Все сгоревшие поленья, Все решенные задачи, Все слова, все преступленья... А могло бы быть иначе. Сентябрь 1936
Есть в комнате простор почти вселенский. Весь день во мне поет Владимир Ленский, Блуждает запах туалетных мыл. И вновь: "Ах, Ольга, я тебя любил!" Прекрасно жить. На письменном столе Лежат стародворянские пруды, Мерцают лебеди. Навеселе Звучат гармошек громкие лады, И громы ладные старинных ливней Звучат еще прекрасней и наивней, Чем до восстанья в октябре. Вот, проползая по земной коре, Букашки дошлые опять запели Интернационал, и по панели Мятется трудовой и пыльный пыл. "А знаешь, Ольга, я тебя любил!"
Это звон бубенцов издалека, Это тройки широкий разбег, Это черная музыка Блока На сияющий падает снег. ...За пределами жизни и мира, В пропастях ледяного эфира Все равно не расстанусь с тобой! И Россия, как белая лира, Над засыпанной снегом судьбой. 1930
Гаснет мир. Сияет вечер. Паруса. Шумят леса. Человеческие речи, Ангельские голоса. Человеческое горе, Ангельское торжество... Только звезды. Только море. Только. Больше ничего. Без числа, сияют свечи. Слаще мгла. Колокола. Черным бархатом на плечи Вечность звездная легла. Тише... Это жизнь уходит, Все любя и все губя. Слышишь? Это ночь уводит В вечность звездную тебя.
Я глазами в глаза вникал, Но встречал не иные взгляды, А двоящиеся анфилады Повторяющихся зеркал. Я стремился чертой и словом Закрепить преходящий миг. Но мгновенно плененный лик Угасает, чтоб вспыхнуть новым. Я боялся, узнав - забыть... Но в стремлении нет забвенья. Чтобы вечно сгорать и быть - Надо рвать без печали звенья. Я пленен в переливных снах, В завивающихся круженьях, Раздробившийся в отраженьях, Потерявшийся в зеркалах.
Куртку потертую с беличьим мехом Как мне забыть? Голос ленивый небесным ли эхом Мне заглушить? Ночью настойчиво бьется ненастье В шаткую дверь, Гасит свечу. Мое бедное счастье, Где ты теперь? Имя тебе непонятное дали. Ты - забытье. Или, точнее, цианистый калий Имя твое.
Мелодия становится цветком, Он распускается и осыпается, Он делается ветром и песком, Летящим на огонь весенним мотыльком, Ветвями ивы в воду опускается... Проходит тысяча мгновенных лет И перевоплощается мелодия В тяжелый взгляд, в сиянье эполет, В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие", В корнета гвардии - о, почему бы нет?.. Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу. - Как далеко до завтрашнего дня!.. И Лермонтов один выходит на дорогу, Серебряными шпорами звеня.
Ничего не вернуть. И зачем возвращать? Разучились любить, разучились прощать, Забывать никогда не научимся... Спит спокойно и сладко чужая страна, Море ровно шумит. Наступает весна В этом мире, в котором мы мучимся.
Подумай, на руках у матерей Все это были розовые дети. И.Анненский Никто, как в детстве, нас не ждет внизу. Не переводит нас через дорогу. Про злого муравья и стрекозу Не говорит. Не учит верить Богу. До нас теперь нет дела никому - У всех довольно собственного дела. И надо жить, как все, но самому... (Беспомощно, нечестно, неумело).
О, высок, весна, высок твой синий терем, Твой душистый клевер полевой. О, далек твой путь за звездами на север, Снежный ветер, белый веер твой. Вьется голубок. Надежда улетает. Катится клубок... О, как земля мала. О, глубок твой снег, и никогда не тает. Слишком мало на земле тепла.
Обманите меня... но совсем, навсегда... Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда... Чтоб поверить обману свободно, без дум, Чтоб за кем-то идти в темноте наобум... И не знать, кто пришел, кто глаза завязал, Кто ведет лабиринтом неведомых зал, Чье дыханье порою горит на щеке, Кто сжимает мне руку так крепко в руке... А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман... Обманите и сами поверьте в обман.
Что там было? Ширь закатов блеклых, Золоченых шпилей легкий взлет, Ледяные розаны на стеклах, Лед на улицах и в душах лед. Разговоры будто бы в могилах, Тишина, которой не смутить... Десять лет прошло, и мы не в силах Этого ни вспомнить, ни забыть. Тысяча пройдет, не повторится, Не вернется это никогда. На земле была одна столица, Все другое - просто города.
Под этим небом черной неизбежности Поговорим о счастье и нежности... Как это было раньше благодатно И как теперь мертво и невозвратно. Под синим небом, там, за Феодосией, Мы помнили о радости и осени. Поговорим о милом Коктебеле! Но разве это было в самом деле? Шумело море, парус исчезал... О чем, о чем тогда поэт писал? Под этим небом новых черных бед Уже тебя не радует поэт. Я помню, как тогда Максимильян Волошин Читал стихи. Была нестрашной ноша, Которую нам присудил Господь: За кровью - кровь, за смертной плотью - плоть. Была надежда, было утешенье. Теперь же страх, обман, уничтоженье. 1956
Прозрачная ущербная луна Сияет неизбежностью разлуки. Взлетает к небу музыки волна, Тоской звенящей рассыпая звуки. -Прощай... И скрипка падает из рук. Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает. Жизнь размыкает на мгновенье круг И наново, навеки замыкает. И снова музыка летит, звеня. Но нет! Не так, как прежде, - без меня. 1936-1958
Так иль этак. Так иль этак. Все равно. Все решено Колыханьем черных веток Сквозь морозное окно. Годы долгие решалась, А задача так проста. Нежность под ноги бросалась, Суетилась суета. Все равно. Качнулись ветки Снежным ветром по судьбе. Слезы медленны и едки Льются сами по себе. Но тому, кто тихо плачет, Молча стоя у окна, Ничего уже не значит, Что задача решена.
Теперь я знаю: все воображенье, Моя Шотландия, моя тоска! Соленых волн свободное движенье, Рога охот и песня рыбака. Осенний ветер беспокойно трубит И в берег бьет холодная вода. Изгнанник ваш, он никого не любит, Он не вернется больше никогда! И покидая этот мир печальный, Что так ревниво в памяти берег, Не обернется он, услышав дальний "Прости, поэт" пророкотавший рог.
В меланхолические вечера, Когда прозрачны краски увяданья, Как разрисованные веера, Вы раскрываетесь, воспоминанья. Деревья жалобно шумят, луна Напоминает бледный диск камеи, И эхо повторяет имена Елизаветы или Саломеи. И снова землю я люблю за то, Что так торжественны лучи заката, Что легкой кистью Антуан Ватто Коснулся сердца моего когда-то.
Все неизменно и все изменилось В утреннем холоде странной свободы. Долгие годы мне многое снилось, Вот я проснулся - и где эти годы! Вот я иду по осеннему полю, Все как всегда, и другое, чем прежде: Точно меня отпустили на волю И отказали в последней надежде.
Злой и грустной полоской рассвета, Угольком в догоревшей золе, Журавлем перелетным на этой Злой и грустной земле. Даже больше - кому это надо - Просиять сквозь холодную тьму... И деревья пустынного сада Широко шелестят: "Никому".
|
|
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |