|
|
другие тексты Константина Иванина можно найти по ссылке: = по умолчанию =
* * * Сегодня холодно, туман дождливый у реки и капли скачут по домам, и я пишу стихи: Они как синяя земля в ладонях, и горчат. Мне снятся мачты корабля опять. Пять лет назад - я посчитал вчера - я жил у моря, где росли как деревянные цветы большие корабли. Там летом было как весной промозгло, и уют в кофейнях жил, шуршал волной и слушал, как поют на кухне девушки. Тогда я был совсем другой - ко мне не липла суета, и пальцы над волной узлы любили сочинять морские - из морских камней, и я ложился спать в церквях, где словно стих припомнив, всхрапывал орган, и заспанный студент его будить пытался. Там - за пять коротких лет от этих тучных облаков, пропитанных дождём - я удивлялся, как легко остаться кораблём, расти крестами мокрых мачт над грядами воды, и слушать вслед привычный плач морячек, и следы свои разглядывать ещё каких-то полчаса накинув в море на плечо сырые паруса. Я резал ножиком складным ладонь, чтоб капель соль смешалась с морем, чтобы с ним перемешалась боль ладони, и разлуки, и сидел потом у скал, и сочинял ему стихи, и сочинив, пускал их в море, как пускают рыб, поймав и пожалев их жизни, и порой порыв придумывал напев на эти рифмы, и тогда я думал, что стихи должны быть сини, как вода, как линии руки, а если волны, зачерпнув моих ладоней скарб смывали грусть с изгибов губ, я думал - словно карп зеркальный, быть должны слова, а если вдруг сосна кидалась шишкой, я тогда шептал - и как она зелёной, и когда у стен церковных отдыхал, смиряя пульс в утробах вен, тогда я понимал, что камни тоже прорастут в изгибах тёплых строк, когда меня не будет тут, когда опять Восток меня заманит в сеть степей тюльпановых, запрёт в свой невод душу суховей, задушит, запоёт, заворожит - тогда слепой рассохшийся баркас своей солёною стопой в хитросплетеньи фраз оставит след, и зачерпнёт бортами океан, и стих получится как лёд у мола, как туман над красной крышей, как слова чужого языка, и мачт иссохшая трава, и тонкая рука рыжеволосой и смешной попутчицы в метро, уснувшей по пути домой, и сонно и хитро мне улыбнувшейся потом, и ржавый контур крыш, где Карлссон построил дом и подрастал Малыш. [26/02/2001]
* * * Выходишь на порог - сдувает ветер и куртки раздувает в пузыри. Один лишь ветер на промозглом свете, и больше ничего. Кусок зари отколот от предгорий, полысевших за пару дней на белизну снегов. Мой дом стоит среди степи, как леший на льду, прислушиваясь к шорохам шагов Он смотрит на следы, как на картины в писании священном, и пурга ему рисует: здесь прошли машины, а здесь - два полысевших башмака. Полсигареты слизывает ветер, и половину слов срывает с губ, чтоб их никто не встретил, не ответил (в моей деревне был построен клуб на удивленье просто: просто сбили с церквушки купол, выкрасили пол, иконы вынесли, кресты с дверей свинтили и праздновали так, что поп ушёл) А жадный ветер всё свистит да курит мою цигарку (на краю села стояла хата на колене курьем и в ней с полковником красавица жила. К ним постучались вечером, спросили хозяина - она им через дверь сказала, что хозяин на кобыле поехал за травой (а мы теперь живём в том доме, то есть раньше жили пока не переехали)... так вот - они сквозь дверь три раза прострелили красавицын беременный живот). (А ветер ведь предсказывали утром румяна облаков и сквозняки в зелёных шторах, и в саду безлюдном, и чёрные вороны у реки и допоздна читалось накануне не зря: как раз затем, чтоб нынче встать унылым, словно ветер в новолунье и выйти на порог, и не узнать следов растаявшего солнца на сугробах, и не узнать оттаявшей весны которую февраль купил на пробу, как покупают летом кочаны цветной капусты у соседки справа, но чтобы не платить, плюются зло пошамав плотно, вкусно - мол, отрава и та печалится - опять не повезло) (А я уже собрался каркать лето, траву степную, ирисы, а тут приходится делиться сигаретой с промозглым ветром, ждать, когда сотрут мои следы на скрюченной дороге мой пепел и его промокший снег. Выходишь, спотыкаясь на пороге, за дверь, и всякий раз из тёплых век душа срывается под плоские, до стона безвкусные черты гудронных крыш, и чувствуешь, как дом простыл от звона разбитых стёкол, и почти кричишь на крашеном полу равнины стылой, запившей горькую с остывшею весной как тот полковник, что грустил над милой, к двери дырявой прислонившись головой.)
см. по ссылке.: http://samlib.ru/b/boshetunmaj/2more.shtml
* * * Нарисуй мне весну на пустынной равнине бумаги разлинованной клетками синих блестящих дорог Напиши мне письмо - наберись этой буйной отваги на десяток беспечных, бессмысленных сказочных строк. Наберись суеты этих рано растаявших улиц этих запахов чёрных, и больше не думай о том как до первой звезды будет солнце смеясь и целуясь с переулками, плавать по рекам под синим прозрачным зонтом Сочиняй суету - суета так подходит к улыбке этой странной поры, Не пиши ничего о себе кроме жёлтых домов, замеревших в подвижном и зыбком равновесии, в солнечной пряже, в своей многоокой судьбе. На моих зеркалах нет ни пыли, ни контуров строгих - только блеск и привычка писать мой весенний портрет ты заметила? - здесь пыль лежит лишь на тёплых дорогах вдоль июльской реки, лишь затем, чтобы в ней отпечатался след босоногого мальчика с удочкой ивовой длинной, а на всём остальном - только блёстки фантазий, игра тёмных строк, наспех списанных с мыслей, и блеск мишуры паутинной если ночью шёл дождь, и успел перестать до утра. Напиши об оттаявших запахах заспанных автомобилей и о солнце, которое жёлтым сорочьим гнездом угнездилось в ветвях, и его своровать позабыли на закате, и просто заткнули за наспех придуманный дом. В этом доме соломенном многоэтажном, воздушном напиши пару строк, не пытаясь улавливать суть этих строк, просто буквы рассыпь словно пригоршню чёрных жемчужин - напиши что-нибудь, и отправь, и тотчас позабудь.
см. текст по ссылке:Ноябрь
* * * Резные стулья на веранде, и трава ещё не жухлая. Всё дачи, дачи, дачи. Всё кругом от черёмух голова, и гости вечером и чёрный чай горячий. И будто бы и шляпы над лицом нарисовался контур - просто чтобы, закусывая булку леденцом, придать очарование особой июньской ниоткуда вдруг поры: ещё и комары не надоели и будто в барабаны, в топоры стучат по переулкам, еле-еле переговариваясь, в лай цепных собак вставляя ломкие трескучие аккорды. Здесь воздух сыростью и ивами пропах как будто ивы к вечеру протёрты меж разговоров. Терпкие глотки речного воздуха - он соткан из кружений. Ткачи - стрекозы, мухи, мотыльки... "Давайте этого с такою-то поженим" "Давайте завтра утром по щавЕль" "Давайте ягоды..." "Да тише ты, дурная" И стрекотание, и птахи робкой трель, и звон цепи собачьей, кашель лая, - и глаз не нужно - превратившись в слух, увидишь дальше, чем возможно видеть, увидишь всё на много вёрст вокруг: вот рыбаки присели где-то выпить да затянули песню, и теперь их не дождаться раньше, чем обычно. Вот у соседей заскрипела дверь, и половица хрипло и привычно ответила, зажгла свечу... Постой свеча ведь не слышна. - Так значит, это её трескучий, ровный и простой напев, что кажется нам светом... Всё дышит, будто это дышит холст и краска не просохла, и стекает на крыши свет заката, первых звёзд, и воздух как художник отдыхает от суеты. А вот моя рука я ей могу задеть верхушку вяза, могу потрогать реку, облака, чтоб, как репьи, их оторвав от глаза, оставить в небе, и разоблачить весь замысел художника, и вспомнить что воздух может травами горчить, а может в кружки жёлтым кипятком лить и быть рукою дачницы, щекой её чуть бледной, чуть румяной позже - ты набросал её размашистой рукой а я докончил, мой художник, Боже, и вот теперь прислушиваюсь, жду, и слушаю глазами, и не зная ни замысла, ни умысла, бреду по краю полотна, и жизнь играю.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |