Сорвалась дворняга с цепи
И сбежала вслед за луной
По неярким бликам талой воды.
И далекий крик торопил
Догонять последний конвой,
Уходящий в ночь Полярной звезды.
Отыскав надёжный приют,
Покидаешь, не сохранив,
Оставляя четкий след на песке.
Аккуратно дело зашьют
И сдадут в казённый архив,
Всё отметят - чем был занят, и с кем.
Пляшут воронами на проводах
Ноты несыгранных пьес.
Искры росы на сосновых стволах.
Радуга наперевес
В мягких ветвях - ладонях,
Капли дождя уронит
Синее облако с юга.
Размышления под колпаком,
Созерцание горьких плодов,
Был разбег неплох - объявлен фальстарт.
Шепоток за ближним углом,
Снисхождения скользкий покров
И шальной надеждой бронь на плацкарт.
Через хрип торжественных труб,
За предел Великой Стены,
Погасив досрочно все векселя -
За теплом обветренных губ,
К морю бывшей моей страны,
К тем, кто ждёт на берегу корабля.
Кто-то желал мне добра на ветру -
Всё разнесло по полям,
Те, кто хотел быть поближе к огню,
Ходят теперь по углям...
Пляшут воронами на проводах
Ноты несыгранных пьес.
Искры росы на сосновых стволах.
Радуга наперевес
В мягких ветвях - ладонях,
Капли дождя уронит
Синее облако с юга.
Померкнул свет,
Потух очаг,
Король сложил главу на подступах к столице.
Событий нет
Иных, чем бед.
Несут гонцы лихое эхо от границы.
В порту галдёж,
Пакуют груз,
Дают полцарства за скамейку на триере.
Кругом грабёж,
Надежда - ложь,
И нам придётся оставаться на премьере.
И мы танцуем в тронном зале среди брошенных на произвол реликвий.
Со стен глядят на нас растерянно портретов обесцвеченные лики.
Когда падёт могучий Рим и первый варвар въедет в оперный театр
Верхом на бронзовом коне, тут станет ясно кто плебей, а кто - сенатор.
Прощальный бал,
Балкон в цветах,
Горят предместья, фейерверк оплачен кровью.
Развеет галл
Сомнения в прах,
Махнет старуха смерть косой у изголовья.
Кому - трофей,
Кому - триумф,
Кому кинжал врага по рукоятку в горло.
Кого кормить мышей
Отправят в трюм,
Не удивит галерный раб манерой лорда.
И если вынесет нас щепками потоком неизбежных потрясений,
Изрядно вымотав в пути, на опустевший и угрюмый плёс осенний,
Мы сядем греться у костра, и наблюдать, как умирает с каждым годом
Держава, сломленная собственным великим, но юродивым народом.
Пуста казна,
Меч затуплён,
Нам не узнать похвальной участи героев.
Мы пьём до дна
Позор племён,
Теряя Веру и Язык, и выход к морю.
Мы танцевали в тронном зале, упиваясь обретённою свободой,
А ветер гнал наперекор течению мутные изменчивые воды,
Шагать на глиняных ногах, летать на сломанных крылах - премудрость древних.
Прости, покинутая мать, прости, поруганная мать сынов неверных...
P.S.
И те, кто знал, и все, кто мог, шагнули молча за порог - и в Зазеркалье.
И тех, кто пел о тех, кто смел, глушил на каждом перекрёстке лай шакалий.
Когда оттают ледники, нас раскопают лыжники в мохнатых шапках,
И будут долго изучать, но не сломается печать молчания... жалко...
* * *
Сон, вызванный полётом гранаты вокруг да около за секунду до просветления...
Я жил в просторной коммуналке на четырнадцать семей,
Хотя, признаться, в нашем доме было два этажа,
Во всём посёлке не было постройки выше и смешней -
Это был повод для куража.
А мы играли во дворе в отечественную войну,
Война играла рядом с нами, но я знал, что не умру.
Стоял сарай, в сарае было много тёмных углов,
Там вечно пьяный дед Серёга драл на шапки котов.
Моя Родина карабкалась упрямо в космическую даль.
И гори огнём в горниле всё добро - ей ничего не жаль.
Загнулось детство под колёсами транзитных поездов,
А память ветрена, и верно - улетела в окно.
И девочки учились жизни у "простых пацанов",
Они дарили поцелуй за два похода в кино.
Год катился к повороту. Отработал - и с работы - домой.
И любительницы фильмов оказались потихоньку на Тверской.
Одна за одной.
Сосед - военный по призванию, хоть сейчас на парад,
Он бы свернул любую гору - предложили клоунаду.
Он хотел об этом спеть, ну, хотя бы, сказать,
Он взял гитару - получилось только мать-перемать.
Безнадежно вкус испорчен примитивом под названием блюз.
Он ненавидит тех козлов, что развалили Союз.
По мраморной прямой дороге в белокаменный сортир
Идет ребёнок семи лет в штанах, протёртых до дыр.
Растёт столица до небес, но он этому не рад,
Хоть и не знает о тех, кто получает "откат".
Я сижу один в квартире и мечтаю о трактире,
Мне по радио сказали - я в уме делю на пять,
И, наверно, в целом мире человеки есть другие,
Только делят на четыре, на меня им всем плевать.
Моя родина залезла с головой в нарядный импортный хомут.
Я хотел пойти в отважные герои, но меня не берут...