Мы дети, согретые пеплом сгоревшего дома.
Мы ищем покой в отголосках чужих колыбельных.
И видим во снах, приходящих к нам снова и снова,
Как алым горят купола парусов корабельных.
Мы ждём каждый день никогда не написанных писем.
Мы прячем в блокноты свою наболевшую горечь.
А счастье висит на лозе виноградною кистью,
Как жаль, что о крае таком не написана повесть.
Там шепчутся за спиной
Стебли живой травы,
Там говорят ветра.
Ты, будучи не со мной
Всё же опять права.
- Где, скажешь тоже ещё,
Видел ты это сам?
- Я верю, что это так.
Все прожитое - не в счёт.
Делаю первый шаг.
Мы выросли враз, осознав горечь слёз материнских.
И наши грехи - это их загрубевшие руки.
Мы часто прощали чужих, не щадя самых близких,
А радость дарили скупясь после долгой разлуки.
Финальный отсчёт перед стартом, проверены стропы.
На вшивость удача проверена неоднократно.
Сжигаю планшет - в картах тех только старые тропы,
Надеюсь, из наших никто не вернётся обратно.
/В надежде, что больше никто не вернется обратно./
А там шепчутся за спиной
Стебли живой травы,
Там говорят ветра.
Там, вся в расписных коврах,
Пухом лежит земля.
-Где, скажешь тоже ещё,
Видел такую ты,
Слышал ли о другой?
- Всё нажитое не в счёт.
Делаю шаг второй.
Мы с криком на бреющем кружим, как два альбатроса,
В надежде увидеть сигналы огней поисковых.
И берег давно уже стал темно-серой полоской,
Последний пролив будет скоро морозами скован.
Здесь выход один - это путь на дрейфующей льдине.
Мой план обречён, но я помню, зачем я рискую.
Я верный сторонник простых неизогнутых линий.
Держись за плечо, я уже выхожу на прямую.
Туда, где шепчутся за спиной
Стебли живой травы,
И там говорят ветра.
Туда, где за резной кормой
Фрегата бурлит вода.
- Кто, молвишь тоже ещё,
Это тебе сказал?
- Я знаю, что это так.
Всё прожитое не в счёт.
За нами последний шаг.
Над Пиренеями рассвет разжёг костры на склонах гор,
И сердце трепетной креолки так стучит,
И свадебный кортеж готов
Её нести навстречу выбору судьбы.
Избранник юн, он фаворит самой фортуны, и сеньор
Семи вассалов, так отчаянно спешит
Узнать плен сладостных оков.
Он горячит коня и ставит на дыбы.
Так было год назад, а ныне она вечно занята
И мерный шорох от листов амбарных книг,
Строптивость прибывших рабов -
Её война, насущный хлеб, удел земной.
Так было год назад, а ныне только в сердце пустота
И непосилен груз супружеских вериг,
И опостылел отчий кров,
Он жив лишь детской неисполненной мечтой.
Родриго: Прощай, Мерседес, замок родовой твой для меня отныне жалкая лачуга.
Прощай, Мерседес, над твоим пуэбло не взовьётся алый крест конквистадора.
Прощай, Мерседес, гладь твоей лагуны не украсит гордый профиль каравеллы.
Пускай Господь хранит тебя от всяких непредвиденных несчастий.
Мерседес: К чему тебе земли чужой призыв?
В том голосе скрывается обман...
На гибель и несчастие родных
Уходит в море новый караван.
Не принесет удачи долгий путь,
Жесток твой выбор, будущий отец.
Зачем тебе войны гнилая суть?
Терновый для детей твоих венец?
Проходит время, или, можно так сказать, проходит жизнь
В домашних хлопотах, в событиях, делах.
Мозоли крепнут на руках,
А на душе стоит тревожная тоска.
Растут наследники, и долг семейный отдан до конца,
И счастье выделено всем по полной чаше
В теплый дом... Но пролегла
Одна морщина поперек крутого лба...
Родриго: Прощай, Мерседес, замок родовой твой для меня отныне жалкая лачуга.
Прощай, Мерседес, над твоим пуэбло не взовьётся алый крест конквистадора.
Прощай, Мерседес, гладь твоей лагуны не украсит гордый профиль каравеллы.
Пускай Господь хранит тебя от всяких непредвиденных несчастий.
Но нет ему ответа, лишь поклон
Безмолвный, без следа пустых обид,
И тяжестью дорических колонн
Молчание на плечах его лежит.
И становились дни короче, и шторма случались чаще.
А волос седых всё меньше, ну а сил в руках тем более,
В ночь, когда косые волны в пыль крошили твердый камень,
Он ушёл на утлом чёлне покорять свой берег дальний.
И вздымались бурно гребни темною ордой туземцев,
Гнулись весла от усилий, словно дуги арбалетов,
Обжигали кожу брызги, будто стрелы иноверцев...
Город спал... Лишь тень Мерседес замерла у парапета...
Прощай, Родриго, в замке родовом моём отныне вечен дух непокорённых.
Прощай, Родриго, над моим пуэбло гордо реет алый крест конквистадора,
Прощай, любимый, в голубой лагуне вижу белый парус стройной каравеллы.
Пускай Господь увидит чистоту, чужою кровью рук не обагрённых...
Прощай, Родриго... Прощай, Мерседес...
Прощай, Родриго... Прощай, Мерседес...
Прощай, Родриго... Прощай, Мерседес...
Мой друг характером не вышел в подпевалы полководцам времён.
Он потерялся в поколениях и не знает слишком многих имён.
Он положил немало лет на продвижение культуры вперёд.
Он знает то, что сдохнет раньше, ну а дело никогда не умрёт.
Он позабыл, что значит “жить”, он в своем доме, как солдат на войне.
Он был художник, а теперь - слепой придаток своей мудрой жене.
Она в нём видит лишь очередной источник всевозможнейших благ.
Он глушит пиво каждый вечер от того, что его любят так…
Гори-гори ясно,
Видишь, это просто,
Всё как на ладони –
Чёрно-белый свет.
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло,
Может кто-то близкий
Будет обогрет.
Ты растопи свой керогаз, раскочегарь по-полной, жми до конца.
Дави на кнопки, режь болванки, дергай струны, покоряй небеса.
Ты выводи свой драндулет, надевай макинтош,
Теперь нас просто не возьмешь за “здорово живешь”,
Руби свой старый рок-н-ролл, а я уже почти допел до конца.
Гори, гори ясно,
Видишь, это просто,
Всё как на ладони –
Чёрно-белый свет.
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло,
Бог тебя не выдаст,
А жена не съест...
Из под славного города да Мурома,
Из далёкого села да Карачарово,
Выезжал дородный добрый молодец,
За пол-литрой выезжал да на ярмарку.
Выводил под уздцы кобылку хилую,
Залезал на неё, кряхтя да охая,
Выбегала на крыльцо жена сварливая.
Провожала в путь пинками-колотушками.
В горле сухо, пыль да пот солёный к хлебу,
А до города семь верст да ещё малость.
Бросил камень оглашенный прямо в небо...
Дуракам на радость...
Ты ответь мне, серое небо, где моё счастье?
Укажи проторённую тропку за дальние горы.
Ты скажи мне, степная земля, в какой твоей части
Позабыто извечное горе... За каким неизведанным морем?
Где молочные реки, кисельный нетронутый берег?
Где добро-серебро под ногами лежит на дороге?
Где любого поймут, обогреют, приветят, поверят?..
Где сидят лишь злодеи в остроге?..
На рысях вперёд саврасая по полю,
Годы выбрали своё без остатка.
Пошатнулась, и ушла на волю...
Там так сладко...
И услышало небо его на седьмом километре,
Да посыпалась манна за пазуху, в рот да в котомку
И в сутулую спину толкнул его западный ветер
На желанную дальнюю тропку...
Ну а счастье сидело по лавкам и хлюпало носом,
Ну а счастье чесало за ухом ленивую кошку.
Громыхало горшками на кухне,
Вешало мокрую простынь...
И украдкой глядело в окошко...
Развезло дорогу на полпути,
А на третью ночь выпал грязный снег.
Выводи, каурая, не шути,
Тяжело шагать - перейди на бег.
Так поведал ветер, донесший гарь,
На границе рушатся города.
Будет краток месяц хмельной - ноябрь,
А как встанут реки - придёт орда.
По дымам считай, сколько их?
Созывай скорее своих,
Собирай последнюю рать,
Подымай! Да некого подымать...
Не загнать коней - к сроку не успеть.
Что ни поворот, то на десять вёрст.
И на древках копий несётся смерть -
Будет под Рязанью ещё погост.
Поищи, здесь есть кто живой?
Посвети, тут слишком темно,
Отзовись, ну хватит молчать!
Выручай... Здесь некого выручать...
По слезам считай, сколько стоит месть.
По следам ступать, словно волчья сыть.
Будет пир горой - несёт ворон весть,
А в лесной утробе крадётся рысь.
И дождутся времени топоры,
И займётся заревом вражий стан.
Будут петь в веках песни гусляры,
Как сражалась тысяча против ста.
И когда на землю падёт твою
Новая гроза из-за чёрных врат,
Выходи, и место займи в строю.
Рядом встанет пращур твой - Коловрат.
Выходила Маруся да по воду.
Выводила беду, да на поводу.
Шла по узкой тропиночке к проруби,
И летели за ней птицы-голуби.
А в ведёрках печаль, горе девичье,
Чай, семнадцатый год, а до сих пор ничья.
Некого у крыльца вечером встречать.
А в ведёрках - печаль, горе девичье,
Чай, семнадцатый год, а до сих пор ничья.
Некого у крыльца вечером встречать.
Опускала в водицу студеную
Всю обиду свою потаенную.
По весне берег тот невысокий
Зарастёт весь колючей осокой,
Вместо заводи - омут глубокий.
По весне берег тот невысокий
Зарастёт весь колючей осокой,
Вместо заводи - омут глубокий.
Запрягала Маруся да трёх коней.
Непростых коней - белых лебедей.
Выезжала на зорюшку раннюю
Разузнать, кто ей душу изранил,
Воротить сердце то, что украдено.
Выезжала на зорюшку раннюю
Разузнать, кто ей душу изранил,
Воротить сердце то, что украдено.
Крылаты кони-лебеди,
Плывёт по небу невидаль,
А мы на небе не были.
Поскольку не поверили...
Когда грозой обрадует
Весна - так по преданию
Взойдёт на нами радуга -
Марусино приданное...
Если ты не вернёшься
Из города "A" в город "Б"
По трамвайным путям
В свой назначенный срок -
Буду ждать до шестого гудка,
Соберу саквояж
И спущусь по трубе,
Прихватив папирос и огня,
И шагну за порог
Сквозь блокадную мглу бытия.
По пустым мостовым,
По фонарным столбам,
Так легко не прийти никуда.
Но я - монтёр,
Я смогу разобраться,
Куда приведут провода...
В белокаменных клетях
Холодных дворцов
Скрип несмазанных петель дверей,
Лабиринт отражений зеркал,
Сладкий плен тупиков.
Вулканический пепел
Восточных ковров
В будуарах гламурных блядей
И щенячий оскал венценосных
Придворных зверей.
Через ржавую пыль,
Через груды песка
Прорастает трава-лебеда.
Но я - монтёр.
И предвижу, из крана
Прольётся живая вода.
Если мне суждено не упасть на краю,
Мы вдвоём посидим у окна.
Безотказной защитой от сна станет стылый сквозняк.
Обжигающий чай второпях до утра,
Тайна Дна как дешёвый пустяк.
Метроном тишины в ожидании Первого Дня.
В трескотне фонограмм,
В мутном гуле помех
Хриплый лай заказных зазывал.
Я - Монтёр.
Я способен наладить надёжный частотный канал.
Если я не вернусь
Из города "Б" в город "А"
По трамвайным путям
В мой назначенный срок -
Подожди до шестого гудка,
Собери саквояж
И спустись с этажа,
Не забудь папирос и огня
И шагни за порог
Сквозь блокадную мглу бытия.
Пусть поможет тебе,
Кто сидит на трубе
И вдыхает волшебный кальян,
Разжигая костёр
В золоте сентября,
Он - монтёр, но искусней, чем я...
За моей спиной чужая ноша
Сдавливает грудь, сгибает плечи.
Путь колючим снегом запорошен.
Не сберечься.
За семью замками моё счастье,
За семью морями край мой дальний.
Вдоль дороги душу рвёт на части
Звон кандальный.
Моя любушка гостей приветит,
Позовёт к столу, проводит к дому.
Да постель супружнюю застелет
Жаль, другому.
Жаль, другому...
Где вы, мои лодьи расписные?
Где вы, заповедные озёра?
В чистом поле сеют люди злые
Горя зёрна.
Горя зёрна.
Кто прогонит вьюгу за пороги?
С берегов сметёт гнилые листья?
Кто войдёт в рек мутные потоки,
Выйдет чистым?
За моей спиной чужая ноша
Не даёт подняться, гнёт колени
Старый пёс скулит, у двери брошен,
Серой тенью.
Опускалась ночка, задувала свечку.
За оконцем чистым в горнице у речки
Засыпала девка на простой рогожке,
Снились ей, кручинной, песни скоморошьи.
Рассыпали гусли золотые звоны.
Уносили гуси молодые годы
Прочь на белых крыльях в голубые дали.
А на утро девку с барином венчали.
Что для прочих радость, ей - ярмо на шею,
Но перечить воле батюшки не смеет.
Отцу - зять богатый, дочке участь горше,
Полонили сердце очи скоморошьи.
И старались звонари
С самой ранней зари,
И плясали плясуны
День-деньской у двора.
Да галдела голытьба,
Что за свадьба-то без гусляра?
Вдоль по Волге синей ветер носит Слово.
А у Слова - Сила, не согнёшь в подкову.
А у Слова - Правда. А у Слова - Вера.
Знают его в шахтах, тюрьмах, на галерах.
Волком воет вьюга в рощах да дубравах.
А во стольном граде суд идет неправый,
Челядью боярской клич народу брошен -
Колесо да плаха - доля скоморошья.
И палили пушкари,
И вспорхнули снегири,
И шарахнулась толпа
От позорного столба.
Да не тронула печаль
Венценосного чела палача.
Возвращались стаи из далеких странствий.
Говорила мама сыну: "Милый, здравствуй!"
А у сына дивный волос светло-русый.
Трогают ручонки стрельчатые гусли.
Улыбалось ярко солнце в колыбели.
А в земле весенней вызревало семя,
Ныне колосится поле спелой рожью...
Вьются у сыночка кудри скоморошьи.
Завтра всё будет иначе,
Хмельную столицу накроет метель,
И уйдёт за кордон.
Вихрем на площади
Серые лошади -
Следом умчится
В февральскую ночь эскадрон.
Прячется робко за шторами -
Племя привратников,
Слуг неуместных раздумий и смут.
Лязгают ржавыми шпорами
Медные всадники
На ледяных постаментах и ждут...
Рассвета...
Утро раскатистым эхом,
Свинцовою россыпью, дробью по крышам,
Локтём по скуле.
Будет опять не до смеха,
И тех, кто не въехал,
Отправят попарно к кирпичной стене.
От этих домыслов муторно,
Где-то над хутором вьётся дымок,
Значит, ждать и огня.
Нас разберут по полуторкам
В снежные сумерки
И увезут умирать на поля...
Как прежде...
Все переменится, соль перемелется,
В ступе вода превратится в спасительный спирт.
Крутится мельница, вертится мельница,
Мельник ушёл со двора, и давно уже спит.
Выдай нам счастья трофейного,
добрая фея, выдай авансом
На месяц вперёд.
Вырой поглубже траншею,
Немытые шеи пусть понадежней она бережет...
До срока...
Чьи там мелькают околыши
В высохших камышах?
В прорези чьи я увижу глаза?
Ненависть... Или беспомощность?
Дрогнет ли ствол в руках?
Кто же нас всех этим так наказал?
Дело такое, народное,
Грязное, подлое,
Жизни без счёта ломать, забирать...
Эй, санитарочка родная,
Душу негодную
Сможешь ли ласкою забинтовать?
Ответь же...
А завтра все будет иначе,
Хмельную станицу накроет
Метель и уйдет за кордон...
Вихрь на площади...
Загнаны лошади...
Мёрзлыми кочками ляжет в степи эскадрон...