Из под славного города да Мурома,
Из далёкого села да Карачарово,
Выезжал дородный добрый молодец,
За пол-литрой выезжал да на ярмарку.
Выводил под уздцы кобылку хилую,
Залезал на неё, кряхтя да охая,
Выбегала на крыльцо жена сварливая.
Провожала в путь пинками-колотушками.
В горле сухо, пыль да пот солёный к хлебу,
А до города семь верст да ещё малость.
Бросил камень оглашенный прямо в небо...
Дуракам на радость...
Ты ответь мне, серое небо, где моё счастье?
Укажи проторённую тропку за дальние горы.
Ты скажи мне, степная земля, в какой твоей части
Позабыто извечное горе... За каким неизведанным морем?
Где молочные реки, кисельный нетронутый берег?
Где добро-серебро под ногами лежит на дороге?
Где любого поймут, обогреют, приветят, поверят?..
Где сидят лишь злодеи в остроге?..
На рысях вперёд саврасая по полю,
Годы выбрали своё без остатка.
Пошатнулась, и ушла на волю...
Там так сладко...
И услышало небо его на седьмом километре,
Да посыпалась манна за пазуху, в рот да в котомку
И в сутулую спину толкнул его западный ветер
На желанную дальнюю тропку...
Ну а счастье сидело по лавкам и хлюпало носом,
Ну а счастье чесало за ухом ленивую кошку.
Громыхало горшками на кухне,
Вешало мокрую простынь...
И украдкой глядело в окошко...
Выходила Маруся да по воду.
Выводила беду, да на поводу.
Шла по узкой тропиночке к проруби,
И летели за ней птицы-голуби.
А в ведёрках печаль, горе девичье,
Чай, семнадцатый год, а до сих пор ничья.
Некого у крыльца вечером встречать.
А в ведёрках - печаль, горе девичье,
Чай, семнадцатый год, а до сих пор ничья.
Некого у крыльца вечером встречать.
Опускала в водицу студеную
Всю обиду свою потаенную.
По весне берег тот невысокий
Зарастёт весь колючей осокой,
Вместо заводи - омут глубокий.
По весне берег тот невысокий
Зарастёт весь колючей осокой,
Вместо заводи - омут глубокий.
Запрягала Маруся да трёх коней.
Непростых коней - белых лебедей.
Выезжала на зорюшку раннюю
Разузнать, кто ей душу изранил,
Воротить сердце то, что украдено.
Выезжала на зорюшку раннюю
Разузнать, кто ей душу изранил,
Воротить сердце то, что украдено.
Крылаты кони-лебеди,
Плывёт по небу невидаль,
А мы на небе не были.
Поскольку не поверили...
Когда грозой обрадует
Весна – так по преданию
Взойдёт на нами радуга –
Марусино приданное...
Дорога свилась петлёй,-
К чему идти по следам?
Кого настигать в погонях?
Я принят этой землёй,
Я помню путь к родникам.
Я – глина в её ладонях.
Прострелено лето в бок
Дуплетом косых дождей,
Срываю замок с петель
Последним аккордом.
Осыпятся листья в срок
Осколками витражей,
Стирает слова в песок
Тишина за порогом.
Не улетай! Там не разглядеть
Маяка на границе.
Не улетай! Через черный грай
Белой птицей вернешься ли вспять?
Что мне фейерверк чудес,
Потерянный второпях
Спешащими за наградой?
Им время сбивает спесь,
На сумрачных площадях
Их траурные парады.
Пальцы лягут на рукоять,
Обороты до полной вверх,
И дорожный пунктир сольётся
В сплошную прямую.
Не смогу никому отдать
Небо, что в решете прорех.
Ты не ставь мне, судьба, в пути
Лишнюю запятую.
Не улетай, что тебе искать
На чужих горизонтах?..
Не улетай, заповедный край
Ты найдёшь по дороге домой...
Мне белый бисер бросила ночь,
Просыпав в чёрной глади окна.
Смотри со мной на него,
Не перечь мне.
То не на стеклах, а на глазах
Стеной стоит дождя пелена.
Души в потемках
Не устеречь ей.
Замотало по неезженым дорогам.
Не посчитаны вороны на погостах.
Посмотри же, кто там кучером на дрогах
Нам рогами всё накручивает версты?
Мне слышен в поле звон бубенцов,
Да то не тройка чалых в галоп.
Сдается мне,
То не собачья ли свора?
Мне виден тусклый блеск жемчугов,
Не разобрать, кто хан, кто холоп,
Взгляни туда,
Там не шута ли корона?
Как наказывала мать дитяте–дурню:
Без креста не делай шагу за ворота.
И смеялся бес, держа в кармане дулю,
Расставляя свою сеть у поворота.
И ослушался, не мал уж был, но тёмный.
Деревенщине простому много ль надо?
Вот и мается доселе непрощённый
От колымских поселений до Царь–града.
Ты укрой меня надёжно лютой вьюгой.
Одеялом из просеянного снега.
Возвратятся к нам обратно птицы с юга,
Только лишь бы дотянули мы до лета...
Брючки в складочку, ветер в карманчиках, -
Горяча голова, зябнут пальчики,
Мы с тобой в полутёмном подвальчике на посошок...
Обалдевшая мышь в самом дальнем углу
Пожирает рассыпанный кем-то мышьяк
И, мне кажется, в этом находит какой-то свой кайф.
Перекатная голь, оловянный король,
Всё, что есть за душой – лишь осиновый кол,
Все мы вышли в тираж, не успев появиться на свет.
А кто был прав, кто виноват - какая разница,
На нас опять глядит с экрана чья-то задница,
Нам нечего ждать кроме новых негаданных бед.
Припев:
Горько нам горько, по любви повенчались с дорогой.
Горько нам горько, провожаю тебя у порога.
А мы стоим на площадях, рубахи красные.
А по бокам лишь осины да плахи.
Ох, чую, выпадет опять пустится в пляску нам.
Кто пошустрей, те рукава закатали.
Мы пойдем вдоль по реке, за плечами костры,
Козырный туз в рукаве ждет удачной поры.
Ты не хмурься, моё небо, злыми грозами,
Улыбнись ты нам навстречу вёснами.
Припев.
В этом воздухе веет востоком,
Над бетонными плитами кружится пар,
Этот город устал от речей, раскаляющих нервы.
Вырезая искусно бумажных вождей,
Мы сажаем с размаху их на лошадей,
Каждый ищет в засохших мозгах
То, во что ему верить.
Когда серые суки залают под дверью,
От возбуждения брызжа слюной:
«Одевайся, иди вслед за нами,
Мы дадим тебе знамя!».
И ты встанешь в ряды первоклассных волков,
Тех, чьи души закрыты броней орденов,
В книге дьявола их имена
Пропечатаны алым курсивом.
Здесь бесится алый, синий,
Бесится алый, синий,
Бесится алый, синий,
Бесится алый, синий
В белом своем бессилье.
Им приятен восторженный трепет в речах.
Им Иисус пригрозит, проклянёт их Аллах,
Так сложилось, здесь сталь
Проверяют на прочность на головах.
Но будут стёрты в труху в жерновах сапогов,
Ведь судьба их едина с судьбой их врагов.
Навеки затоптаны в хаки,
На их плечах флаги.
Здесь бесится алый, синий,
Бесится алый, синий,
Бесится алый, синий,
Бесится алый, синий
В белом своем бессилье.
За семью дорогами дальними,
За семью лесами широкими
Лежит бел-горюч Алатырь-камушек,
А под камушком скрыто тайное.
В те края волк серый не хаживал.
В те края только ворон залётывал.
Там лишь тишь да глушь, да горюн-трава
Шелковым ковром расстилается.
Там, под камушком - правда-матушка,
Там, под камушком - воля волюшка,
Кто её искал, тот всю жизнь ходил,
Износил железных семь посохов.
Со восточной со сторонушки
Подымалися да ветры буйные,
Со громами со гремучими,
Со молониями да со палючими
Пала, пала с небеси звезда
На заветную ту могилушку.
Развалисько-ся ты да сыра-земля,
Что на все четыре стороны...
Катись, катись, солнце, за пазуху.
Поплачь, поплачь, берёза-страдальница,
Здесь что ни год, то стужа, то засуха,
Здесь что ни дождь, то слёзы красавицы,
Глядит, как встарь, Аленушка на воду,
И мчится вдаль Иван, непутёвый брат
Навеселе в оранжевый листопад.
Обернись-ка ты, наша матушка,
Соколицею перелётною,
Ты слетайко-ся да на сине морюшко,
На сине-морюшко, на Хвалынское.
Ты обмой-ка, родная матушка
Со белого лица ржавщину
Да вернись-ка в терем высокий свой
Под резное да под окошечко.
Расстелит ночь скатерть узорами
От Костромы до вотчин Черниговских.
Здесь сеют хлеб - растут травы сорные.
Здесь журавля поймают - не выпустят.
Глядит, как встарь, Аленушка на воду,
И мчится вдаль Иван, непутёвый брат
Навеселе в оранжевый листопад.