Сколько он себя помнил, Глухов постоянно чего-нибудь боялся. Его постоянно терзали какие-нибудь страхи, сомнения или фобии. С самого раннего детства или даже еще раньше... По мере того, как он взрослел - одни страхи уходили сами. Другие - попросту забывались за массой всевозможных забот и дел. С третьими он сам успешно боролся и побеждал их, становясь все более сильным в этой борьбе. Но на место побежденных или забытых страхов приходили другие - всё более изощренные и несколько окрепшие, как и сам Глухов...
То ли это было свойством натуры Глухова, то ли каким-нибудь психозом - сказать трудно... Наверное, это свойственно всем людям - в той или иной степени.
Сначала, еще в детском садике, он боялся бабы яги, кащея, бармалея, темноты, злого соседа Толика, потом - страшных историй и героев этих самых историй - вампиров, вурдалаков, синей бороды, черной руки, черного человека, красного пятна, темной занавески, потом - боялся автомобилей, велосипедов, мотоциклов, электричества... Потом боялся далеко заплывать на речке, нырять с тарзанки, боялся выглядеть смешным, слабым или неряшливым, боялся насмешек, больших скоплений народа, холода, жары, грязи, микробов, собак, пьяных мужиков, гадюк, кошек и даже лягушек, особенно боялся гусениц и червяков.... В школе, став немного взрослее, он стал бояться высоты, всеобщего внимания, красивых девочек, хулиганистых ровесников и хамоватых взрослых.
Боялся за своего брата и сестру, за своих родителей. Почему-то ему было невыносимо жутко при мысли о том, что с его родными может случиться что-то страшное и непоправимое.
Как, например, с тем парнем, в то далекое лето, когда на глазах маленького Глухова, - этот самый парень, будучи весьма нетрезвым, как потом выяснилось - молодой летчик, в первый день летнего отпуска, упал под колеса грузовика, и погиб жуткой смертью, с кровью и мозгами на асфальте. Впрочем, психика Глухова вскоре приказала ему забыть этот кошмар, но конечно, просто так, бесследно, для него это не могло пройти...
Нельзя сказать, что Глухов был темным и затурканным или находился в постоянной и мучительной борьбе за выживание, или же в постоянном напряжении - нет, нет и еще раз нет!... Саня Глухов внешне ничем не отличался от своих сверстников - напротив, он был даже более бесшабашным чем все его сверстники и слыл неисправимым выдумщиком и оптимистом. Ровесники всегда тянулись к Сане, он был настоящим заводилой и душой компании. Как-то, еще в дошкольном возрасте он сколотил большую компанию из множества своих друзей и увёл их всех искать какое-то мифическое, по всей видимости, выдуманное им самим немецкое озеро, которое, якобы, оставили после себя фашисты во время войны, тщательно замаскировали и спрятали там очень много оружия и даже танки с пушками. Глаза Глухова сверкали, речь была очень одухотворенной, и все с радостью и энтузиазмом двинулись за ним в свой первый романтический поход! Конечно, никакого озера они не нашли, зато их самих искал весь город всю ночь напролет, родители и знакомые родителей, и просто - посторонние люди сбили все ноги, пока они блукали среди степных балок, поросших травой холмов, и небольших лесов, валясь от усталости. Конечно, дома всех ждала хорошая взбучка. Как ни странно, никто потом не жалел об этом чудесном приключении. И вообще - приключений на свою задницу всегда можно было найти в достаточном количестве, если связаться с Санькой Глуховым. Так что ничто не говорило о том, что Глухова одолевают какие-то там страхи. Саня хорошо учился в школе, затем поступил в мореходку, как и положено настоящему романтику и авантюристу и втихаря продолжал свою невидимую борьбу. О большинстве своих страхов он даже не догадывался, или не обращал на них никакого внимания, считая, что они живут сами по себе. Как, например, не обращал внимания на облака, проплывающие в небе над головой - ну есть они, плывут себе куда-то вполне самостоятельно и независимо, а мне-то - какое дело?! Придет время - и Солнце снова выглянет из-за туч! Или дождь! -
Если он вдруг пойдет - можно спрятаться под крышей и переждать непогоду. Не вечный же он, в самом деле, этот дождь с грозой!
Так было и со многими мелкими страхами, обитавшими где-то на задворках подсознания Глухова. Сам того не ведая, он довольно легко и быстро расправлялся с ними. Некоторые из них - особо застарелые, со временем становились суевериями. Так, например, случилось тогда, когда Глухов впервые услышал о гипнозе и о гипнотизерах. Это произошло после посещения маленького провинциального городка, где проживал будущий моряк, артистами популярного эстрадного жанра, которые с легкостью внушали добровольцам, вышедшим на сцену старенького Дома культуры всякие невероятные вещи и даже могли - о ужас! - читать чужие мысли на расстоянии. Конечно, это были всего лишь очень ловкие трюки, но Глухов, со всей своей детской непосредственностью, тут же свято уверовал и в существование телепатии, и в существование людей, наделенных таким необычным и волшебным свойством, и стал искать тому подтверждение в обычной повседневной жизни. Вскоре подходящий объект был найден. По множеству косвенных признаков, он установил, что их новая учительница по математике обладает всеми свойствами телепатов. На самом деле эта молодая женщина действительно сильно отличалась от общей массы советских учителей. Более современной прической, более короткой юбкой и более яркой губной помадой. Более смелым и дерзким взглядом на общепринятые вещи, что ли. Она совершенно не походила на остальных учителей: была немного развязной, что ли, хамоватой в некоторых случаях, могла очень резко отозваться о некоторых недостатках учеников, которые, кстати, очень метко подмечала, порой совершенно неожиданно для самих обладателей этих недостатков, совершенно не подозревающих о наличии оных... Кличку среди школяров она получила - Дебила, так как постоянно употребляла это слово в отношении двоечников и иногда даже троечников. Как объяснила мама Глухова его папе, - он нечаянно подслушал их разговор на кухне, Дебилу держали в школе из-за того, что она была любовницей директора (и одновременно учителя пения, по наблюдениям самого Глухова) и к тому же, чего греха таить - хорошо и доходчиво объясняла свой предмет - математику. Глухов от природы сам хорошо разбирался в математике, на твердые пять баллов, но вот училку стал панически бояться - ему казалось, что она способна прочитать его самые сокровенные мысли и выставить их на всеобщее обозрение, а вернее, - на всеобщее осмеяние... Поэтому, не зная, что такое мантры и заклинания, он сам, интуитивно, пришел к необходимости их существования и придумал себе несколько... Одна из мантр состояла в том, что когда Глухов проходил мимо дома, где проживала Дебила, он в уме решал примеры на перемножение двухзначных чисел и ставил, таким образом некий мыслеблок против проникновения к нему в голову чуждой воли... Суеверие?!: "Наверное! - Кто знает?!"
Однако, появление суеверий, в которые Глухов неосознанно стал превращать свои страхи, явилось качественно новым скачком в его вечной борьбе со своей несовершенной природой. С суевериями ведь проще бороться, чем со слепыми страхами - достаточно выполнения формальных ритуалов, которые очень просто придумать самому, а можно и широко использовать чужие ритуалы, уже давно и успешно "обкатанные" многочисленной армией глуховских предшественников... Плюнуть через плечо, прикусить язык, не наступать на трещины в асфальте, не говорить о черте, избегать четных чисел, черного цвета, носить в кармане высушенный и истертый от долгого употребления очень редкий цветок пятилепестковой сирени, отворачиваться от кладбища, не дуть на огонь, не плевать туда же.... Можно скрутить фигу в кармане, можно пройти всю улицу, балансируя на узеньком бордюре и постараться не упасть, загадав при этом, что в случае удачи - будет и удача на экзаменах, и папа, как и обещал - купит новенький велосипед. Можно отказаться на один вечер от курения сигареты, и тогда друг Витька Жирик, упавший с большой высоты и пребывающий в реанимации - выздоровеет... Хотя, в тот раз Глухов не сдержался, покурил, и наутро Жирик умер... Глухов очень переживал после этого случая и всячески винил себя, хотя никакой его вины в этом, конечно, не было - перелом основания черепа не оставляет никаких шансов... Просто Глухов лишний раз убедился в том, что ритуалы - вещь надежная и действенная, нужно только их свято соблюдать. Между делом, он также обнаружил, что в большинстве случаев хорошо помогает алкоголь. Правда, алкоголь имел массу побочных нежелательных эффектов и в арсенале Глухова он не прижился... Хватало и обычных ритуалов, которые Глухов исполнял на автомате. На довольно длительное время после того, как Глухов пришел к суевериям, он получил передышку, во время которой жил вполне весело и беззаботно, пока однажды не влюбился... С первой серьезной влюбленностью, все жившие до этого в нем страхи вдруг сами по себе куда-то исчезли, для них уже не нужно было выполнять ритуалы, они просто канули в небытие, как будто и не было их вовсе. И тогда совсем новые, незнакомые страхи вошли в его жизнь....
Страхи, которые уже не поддавались превращению их в обычные и простые для понимания суеверия. Жизнь поставила перед Глуховым новую задачу, и жить ему стало сложней. Новые страхи сделали его более замкнутым и совсем нелюдимым, хмурым и болезненно застенчивым. Из-за возникших осложнений появились первые неприятности. При этом одни неприятности, как снежный ком, привлекали другие...
Глухов стал мучительно и неловко балансировать, изо всех сил стараясь обрести равновесие...
Один из новых страхов Глухова состоял в том, что он стал бояться потерять любовь своей девушки... Из этого опасения вытекали другие - он боялся, что девушка встретит кого-то лучше, чем он, он боялся за нее, за ее здоровье, за ее молодость и красоту, за себя стал бояться в том плане, что если с ним что-то будет не так, то его обязательно бросят, и ему будет очень больно и одиноко.... Особенно тяжело ему приходилось во время долгих разлук с любимой - мысли, отвратительные, скользкие, холодные мысли досаждали ему. Он терял сон, терял обычно благостное расположение духа, терял спокойствие и аппетит, терял интерес к жизни.
Глухов сильно страдал, ему нужны были новые способы, новые методы борьбы со своими новыми страхами...
И будучи, по-своему, гениальным малым, к тому же находясь на грани отчаяния, он совершил то, к чему, в конечном итоге пришло задолго до него всё человечество. Он понял, что нужна некая цель, великая, яркая и лучше всего - недостижимая, которая затмит собой все эти мелкие и надоедливые страхи и порождаемые ими неприятности и вдохнет новый, истинный смысл в самое его - Глухова, существование. Затмит все страхи раз и навсегда. Расставит, так сказать все точки над "i" - без права на дальнейшее существование всяких ересей и ненужных мыслей! Ему нужна была некая глыба - незыблемая и нерушимая, как огромная скала в море, как маяк, как надежный ориентир в любую погоду, некая, бесконечно удаленная звезда, чтобы глядя на нее, можно было бы постоянно находиться в равновесии, приближаясь к ней... Как можно удержать равновесие?! - А очень просто - надо смотреть далеко вперед и видеть перспективу! Если смотришь себе под нос - не жди устойчивости - даже на велосипеде не сможешь нормально ехать! - Упадешь! - Смотри вдаль! Смотри! - Смотри внимательно, цепко вглядывайся - и ты увидишь ее -свою единственную и правильную цель, которая позволит тебе твёрдо стоять на ногах! Что может стать такой Великой целью?! - Да как это - что?! -
Божество! Религия! Вот что! Вполне закономерный процесс: от простого - к сложному, от вопросов - к отсутствию ответов, от отсутствия ответов - к страхам, от страхов - к суевериям, от суеверий - к ритуалам, от множества ритуалов - к потребности систематизации и обоснованности ритуалов, от систематизации ритуалов - к учению, от учения - к религии... Но, естественно - религия - это очень, очень сложно! Это не под силу отдельно взятому человеку и даже двум, и даже трем... Нет... Но есть гораздо более короткий путь! А именно - вера! Вера во что-то, что достойно веры и поклонения. Слепая и яростная! - Фанатизм, сметающий всё на своем пути - все барьеры! Кто посмеет сказать, что фанатики чего-нибудь боятся?! - Их ничем не проймешь! Они уже - НАД всеми страхами - и земными и небесными! Они не боятся ничего - даже смерти... А чему можно фанатично преклоняться прожженному материалисту Глухову?! Ну не основам же ислама или радикальным вероучениям раннего христианства!
Сталина , Ленина и Гитлера, - этих последних идолов материализма 20-го века, уже давно не было! Надо было принимать решение. И подсознание Глухова подсказало вполне логичный ответ - надо было становиться фанатиком существующего строя, который казался Глухову вечным и нерушимым - т.е. идти на службу в КГБ, надо было стать тайным агентом, разведчиком! Глухов, в душе настоящий авантюрист, пришел в восторг от такой идеи... КГБ - последний оплот неформального конкретивизма, ждал его...
Когда, на 4-м курсе мореходки его вызвали в кабинет "особиста" для собеседования, которому рано или поздно подвергаются все курсанты, которые выходят в море на кораблях загранплавания, он уже был готов к традиционному предложению: "Не желаете ли продолжить службу в ...?!" Кстати сказать, обычно все курсанты поголовно отказывались от этих предложений, иногда по самым невероятным поводам. Стукачом никто не хотел не то что быть, а даже просто - слыть! Ожидания Глухова от беседы с "казачком" оказались бледными тенями, по сравнению с реальностью: глядя в серо-стальные глаза особиста, Глухов вдруг ощутил такую страшную и мощную силу, исходящую из черных зрачков гебиста, что ему смертельно захотелось слепо подчиниться ей, забыть, наконец, вечно страдающее и ищущее непонятно чего, свое Я, и стать одним из винтиков этого великого священного механизма, этой вечной машины - СССР! - "Да!" - восторженно выдохнул Глухов и отдался ей, этой немыслимой силе, как отдается влюбленная женщина своему избраннику - раз и навсегда!!!
***
За целый день ходьбы по узеньким улочкам старой Риги, мощёным неровным древним булыжником, ноги ныли просто немилосердно... Они так и не нашли подходящих брюк или штанов. В огромном центральном универмаге повсюду висели совершенно одинаковые и страшные коричневые портки, пошитые на каких-то отвратительных, мерзких монстров. Эти монстры должны были бы иметь зверскую харю, обладать гигантским пузом и ходить на удивительно коротких нижних конечностях...
На городском рынке не было и в помине никаких обещанных спекулянтов, у которых за бешеные деньги можно приобрести контрабандные джинсы. То ли их разогнала милиция, то ли их не существовало вовсе... А может, просто никто из равнодушных местных жителей не хотел помочь двум случайным, залетным русскоговорящим горемыкам?! Вполне возможно! Как показал коротенький опыт, рижане - удивительно вежливые, интеллигентные и любезные люди, на вид, как минимум, в трех поколениях, если дело касается латышей, и в то же время, рижане - холодные, хмурые и брезгливые, если к ним обращается русский человек! К вечеру удалось лишь каким-то чудом выудить бутылку знаменитого рижского бальзама да блок "Мальборо", правда, пришлось покраснеть немного, несколько раз повторяя просьбу внезапно поглупевшей и забывшей русский язык аккуратненькой, почти европейского вида продавщице, если бы не ее деревенская, плохо скрываемая злоба, граничащая с ненавистью. Казалось, что весь этот неприветливый и старый чужой город вместе с его хмурыми обитателями просто тянет из тела энергию...
Жутко хотелось пить и есть, а еще больше - присесть куда-нибудь, и тупо уставившись в одну точку, просто посидеть, выпрямив ноги и опустив плечи... В довершение всех бед, внезапно повалил густой снег...
Наконец они вышли к остановке трамвая и уселись на лавочку, предварительно очистив ее от свежего снега. Над головами курсантов скрипел и покачивался от ветра желтый фонарь. В декабре темнело рано, а сейчас, из-за снегопада, казалось, что уже наступила ночь, хотя часы на столбе показывали всего чуть больше четырех часов вечера... Ванька в блаженстве зажмурил глаза и на время забыл о Заике, который недовольно сопел рядом и бормотал о своих проблемах... Как ни странно, Заика - это была и кличка и фамилия, и к тому же от рождения он и сам заикался. Три в одном. Удивительное сочетание трёх редких, и можно сказать - случайных факторов. Мало того - в довершении всего этого, он и сам чем-то напоминал добродушного, упитанного и пушистого зайца. Бывает же такое чудо на свете?!
За время полугодового рейса, в котором они познакомились, будучи оба курсантами одной мореходки и поселенными, поэтому в одной каюте, они стали хорошими приятелями. Вместе работали в одной смене, играли в карты на пару и были практически неразлучны. Заика отрастил огромный живот на судовых харчах. Вернее, не совсем на судовых. Вон - Ванька - совсем немного поправился. Лишь, возмужал, будто бы и раздался в плечах. А Заика - на самом деле очень сильно потолстел. Дело было в том, что к Заике неожиданно воспылала нежностью судовая буфетчица Наташка, - высокая черноволосая девушка откуда-то с Западной Украины, и на этой почве постоянно подкладывала ему в тарелку двойную порцию еды. Как всякий деревенский парень, Заика был весьма прожорлив и жаден до пищи, поэтому не отказывался от подобных знаков внимания, хотя сам не любил буфетчицу и за глаза всегда посылал её на три буквы. Это было единственное, чего Ванька не мог простить Заике. За весь рейс бедная девушка так и не удостоилась от Заики никаких благодарностей, даже обычных в таких случаях теплых слов, кроме сухого и будто бы стыдливого: "Спасибо" - исподлобья. На корабле Заика постоянно ходил в старых трениках, или в робе, и напрочь забыл о своих единственных парадно-выходных джинсах, затерянных где-то на дне чемодана, - еще с первого дня рейса. По окончании плавания их корабль зашел в Луанду, чтобы на следующее утро весь экипаж отбыл на ИЛ-86-м в Союз. В Луанде в это время как раз свирепствовала холера и пошаливала местная террористическая группировка УНИТА, поэтому советским рыбакам строго и категорично не разрешалось сходить на берег. Корабли рыболовного флота СССР стояли обычно тесной кучкой на рейде порта Луанды. И ночами можно было наблюдать удивительную картину - темный силуэт моторной джонки с двумя фигурами: одна сидит, сгорбившись на корме, рулит, должно быть, а вот другая - постоянно нагибается, что-то берет и бросает за борт. Через какое-то время раздавался приглушенный мощный взрыв где-то внизу, на дне и будто бы кто-то огромный и сильный, своей мощной кувалдой долбил корабль по днищу. "Это от водолазов" - объяснил Ваньке боцман, - "Глубинные бомбы. Унитовцы иногда подсылают своих диверсантов, чтобы подложить мину под какой-нибудь пароход. Говорят, пару раз всплывали эти диверсанты- уже готовые, - пучеглазые и оглушенные, с кровью из ушей". В ночь перед самым вылетом, когда весь экипаж чистился, мылся, брился и гладился, предвкушая грядущий отпуск и скорый перелет на родину, оказалось, что вытянутые в честь торжественного случая из чемодана на свет божий, старые джинсы Заики годятся лишь на то, чтобы с трудом налезть на его толстые ляжки. Застегиваться из-за ощутимо отросшего живота они уже не могли... . Ванька долго корчился от смеха, увидев озадаченного и растерянного Заику перед зеркалом - с тесными штанами, больше теперь похожими на колготки и не желающими застёгиваться.
Там, где была ширинка - свисало внушительное брюхо. "Вот тебя Бог и наказал!" - взревел от восторга Ванька - "Надо было хоть поцеловать Наташку-то на прощание!"
Пришлось им самим распороть штаны по бокам и вставить клинья из спецовочной синей ткани, чтобы хоть как-то застегнуть непокорную молнию - получилось и смешно, и неумело, и позорно, что ли, для советского - то моряка ... Пока Заика был в курточке, (Как сказал бы папа Ваньки про такую курточку: "Та... - драпиздон, какой - то!") еще куда ни шло, но стоило только немного вытащить руки из карманов и на тебе - жуткая мотня и жуткие клинья по бокам выдавали дерзкий колхозный самопал. Да и как же Заика покажется в своей родной деревне?! - Засмеют односельчане. Вот так моряк, - с печки бряк - гордость села, почти без штанов. И смех - и грех!
Прошло уже минут пять, как вдруг Ванька увидел, как из клубящегося вокруг остановки снега, вынырнул прохожий. - Какой-то невзрачный, серенький мужичок, в куцем пальтишке и низко надвинутой на глаза каракулевой шапке, и провез мимо них пустые санки, исчезнув за углом ближайшего дома. Санки - как санки, алюминиевые, с детским одеяльцем. Почему-то у него от этой картины защемило сердце. Ванька вспомнил, как в далеком детстве отец, - высокий стройный мужчина в темном пальто, выглядевший как кинозвезда, несмотря на то, что работал шахтером, зимними, фиолетовыми вечерами, забирал его из детского садика. Ванька сидел в таких - же саночках, ноги были удобно вытянуты и укутаны верблюжьим одеяльцем, а сам он смотрел на падающий снег и явственно ощущал его волнующий запах. Сейчас запаха у снега, конечно, не было. А вот тогда, Ванька был уверен - тогда запах был и у снега, и у того фиолетового зимнего вечера, и у санок, и у одеяльца, и Ванька хорошо различал эти запахи. Даже и теперь, если закрыть глаза и покопаться в памяти можно вспомнить эти запахи, еще раз ощутить их. И совсем не значит, что став взрослее он перестал слышать эти ароматы, нет - просто они куда - то подевались, уже давно Так же, как и запах лотка из под мороженного пломбир по 19 копеек, например, и запах закрытой стеклянной бутылки из-под лимонада "Дюшес", или волнующий и незабываемый запах первого поцелуя со Светкой.
Мужик показался Ваньке отчего-то странным. Он что-то бормотал себе под нос. "Наверное, латыш какой-то" - Лениво подумал Ваня - "А чего это он пустые санки потащил?!" Впрочем, думать над этой загадкой ему было лень - очень уж устал... Постепенно, по мере того, как проходила усталость, Ваня стал вспоминать, что же все -таки бормотал мужик, вроде по-русски говорил всё же, ага, что-то вроде: "Сейчас, детка, потерпи немножко. Придём вот скоро домой, а там мама нас ждет, чайку согреет!" - "Совсем как папка тогда...." - вздохнул Ваня. - "А с кем он говорил, мужик - то?!" - Ванька матюгнулся, дернулся от удивления и вскочил на ноги. Усталость как рукой сняло....
- Заика! Куда откуда мужик притопал?!
- Какой мужик, Вань?!
- Ну этот, что только что с санками прошёл!
- Да ты что?! Здесь уже полчаса никто не проходил! Приснилось тебе, что - ли?! Да ты, никак спишь, друг Ванька!!!
- Тьфу ты... точно... ну и приснится же ерунда такая! - Ванька махнул рукой и с досадой поскрёб затёкший затылок.
К семи часам вечера Ванька и Заика наконец-то приехали на окраину Риги, прямо к уютной пивнушке "Зем Мозоло" (Под дубом) . Это было самое популярное место у советских рыбаков, которые волею случая оказывались в Рижском порту и коротали там куцые серые дни между рейсами в радиусе пары-тройки километров от данной достопримечательности. Пивнушка располагалась в подвальчике, дневной свет сюда не проникал из-за отсутствия окон, поэтому казалось, что здесь - вечный и щедрый на выпивку вечер. Освещение давали лишь несколько светильников на стенах, сделанных под старину - видимо из настоящей бронзы, да одинокий тусклый фонарь, закованный в чугунную решетку, возле туалета. Все это, наряду с настоящими деревянными столами, скамейками и деревянными же кружками для пива, создавало неповторимый, какой-то давно забытый уют, дошедший до этого места и этого времени из самых глубин средневековья, которого так не хватало морякам в отрыве от отчего дома. Народу, как всегда - было битком, все столики были заняты. Двое курсантов отстояли в очереди битый час и теперь собирались всласть посидеть и поболтать до самого закрытия - до 23.00. Им достался столик на двоих и это было весьма кстати - никто не мешал расслабиться и получать истинное удовольствие и от пива, и от общества друг друга. Принесли уже третий кувшин пива. Ванька, в блаженной истоме, вытянул под столом ноги и достал очередную сигарету.
- О-о-о! Какой кайф! Как я заебался в этом гребаном городе, если б ты знал!
- Да-а-а! Я т-т-т-тоже т-т-только с-с-сейчас стал нн-н-емного от-т-т-тходить... - протянул лениво Заика. В тепле и с пивом он уже забыл про свои неприятности со штанами.
Ваньку иногда очень раздражало заикание друга и сейчас он вдруг вспомнил старый анекдот, где заика заходит в магазин и хочет купить хлеба: "Д-д-д-дайте, п-п-пожалуйста б-б-б-буханку б-б-б-белого х-х-х-х-х-х.... - хуй с ним, дайте черного!"
- Ты сегодня утром в базе был?! - спросил Ванька. (Вместо этого ему жутко хотелось сказать Заике последнюю фразу из анекдота " - хххх...хуй с ним, дайте черного!", но он как всегда пересилил себя.)
- Д-д-да нет, в м-м-медчасти справку по-по-получил, а п-п-потом с т-т-тобой встретился в центре. А что?!
Ванька строго посмотрел на Заику: "Да вот, сегодня с утра я ездил туда и знакомого штурмана встретил. Он отхлебнул пива и недоверчиво воззрился на Заику: "Слышь, Леха, хватит тормозить, ты что, ничего не слышал про "Яхонт?! - Вся база гудит!"
Леха ничего не ответил.
- "Ты слышал про "Яхонт"?! Что с ними случилось?!" - повторил Ванька, видя, что Заика немного отвлекся, глядя на пышногрудую тёлку невдалеке возле стойки.
Заика оторвал свой взгляд от пышных форм и удивился, - "Н-н-нет, а что там с-с-с-с "Яхонтом"?! Я на нем, п-п-помню, практику на 3-м к-к-курсе проходил, в Ю-ю-юВА (Юго-Восточная Атлантика) тогда на кальмара и на хека -х-х-ходили, п-п-помнишь?!..."
- Да нет, с "Яхонтом" - то все в порядке -цел и невредим. Стоит в Ганновере на межрейсовом ремонте. РПК (ремонтно-покрасочная команда) сейчас там. А ребята с "Яхотна" только прилетели с рейса. Еще даже послерейсового собрания не было. Ванька нервно затянулся сигаретой:
- Глухова помнишь?! На два курса младше нас учился, на басухе играл в музбанде?!
- Саньку, что-ли?!
- Ну да! - Ванька вздохнул и ссутулился над столом - Так вот... - погиб он.
- Да иди ты!? Ну нихуя себе! Вот дела!? - Заика даже побледнел и как всегда, что было очень странно, в минуты волнения, перестал заикаться. - Да я с ним пиво в "Подлодке" перед самым рейсом пил, он еще радовался, что на пол-года матросом уходит, мол, денег накопить и ценз (плавательный ценз - вполне строго определённое количество времени, которое курсант мореходки должен пробыть в море для получения диплома штурмана) подбить! Боже, какой ужас! Что с ним случилось?!
- Да расскажу сейчас. - Ванька почему-то сердито и нарочито небрежно поднес к губам кружку и сделал большой глоток пива.
- Ты в курсе, куда они ходили?!
- Н-н-нет! А к-к-куда?! - Леха стал успокаиваться.
- В Море Эрмингера! На морского окуня и зубана - там, говорят, его немеряно!
- В Море Эрмингера?! А что это за море?! Где это?! Что-то я не слышал про такое....
- Да ты что?! - А еще будущий штурман?! Правда, что ли, не слышал?! А я смотрю, не все про него знают, как будто кто-то ... - он осекся - как будто кто-то не хочет, чтобы про него все знали. Я тоже до недавнего времени не знал, если честно, да и в мореходке нам про него ничего не говорили. Впрочем, ты и сам не дашь соврать. Про море это, по ходу, можно узнать только от тех, кто туда ходил, но и они что-то не больно спешат рассказывать ... Мне Ромка, старпом с "Яхонта", кое-что рассказал.
- Ну и что там?! - нетерпеливо спросил Заика, подобострастно подливая в кружку Ваньке пиво и одновременно прикуривая сигарету....
***
Совершенно Секретно
(печатается в 1 (одном) экземпляре)
Главному штурману
Рижского морского порта
От 3-го помощника капитана
БМРТ "Яхонт" судовой номер ЛБ...241
Булахова П.И.
Докладная записка
(Здесь и далее печатается с сокращениями - прим. Автора)
.... Вне всякого сомнения, на настоящий момент Море Эрмингера является одним из самых малоизученных и малоисследованных мест Мирового Океана. В "Лоции Моря Эрмингера" (изд. Главное Управление Геодезии и Картографии СССР от 1947 г.) даны лишь общие географические сведения, весьма поверхностного характера. Без конкретных указаний карты глубин и морских течений. Опущены также некоторые важные климатические подробности. В служебной литературе полностью отсутствуют ссылки на какие-либо серьезные научные и исследовательские работы по данному району мирового океана.....
... Между тем, в данном районе происходят неизвестные, т.е. не поддающиеся доступной классификации, природные явления и действуют постоянно меняющие своё направление течения, как низкой, так и высокой температуры, что сильно затрудняет судовождение .....
Наиболее значимым фактором в климатической картине данного района являются постоянные, очень плотные и густые туманы, которые могут держаться, не рассеиваясь, несколько месяцев... При этом в густом тумане возникает свечение, которое носит постоянный и довольно длительный во времени характер и, по описанию, данному в "Лоции Моря Эрминера", имеет природу, сходную с природой Северного Сияния, что якобы обуславливается близостью Моря Эрмингера к полярным широтам....
Однако, при хорошей видимости (в пределах от 20 до 30 миль) свечение не наблюдается даже в темное время суток, тогда как в тумане данное свечение не прекращается в течение 30 и более суток подряд...
...Поэтому, вывод о сходности природы свечения в Море Эрмингера с природой Северного Сияния, по всей видимости - неверен...
Однако, вполне возможно, что в данном случае имеет место присутствие в воздухе большого количества статического электричества, как в тех случаях, когда имеет место явление, описанное в разных источниках и известное науке как Огни Святого Эльма....
...Видимость в туманах, где наблюдается свечение, одинакова и в дневное и в ночное время суток и является практически нулевой. Во время рейса БМРТ "Яхонт" в Море Эрмингера наблюдались неоднократные сбои в работе судовых радиолокаторов, и гидролокаторов горизонтального и вертикального поиска. В работе судовой радиостанции также наблюдались многочисленные сбои и крайняя неустойчивость радиосвязи на всех диапазонах радиоволн. Определение места судна (ОМС) при помощи импульсно-фазовой системы "Цикада" в отдельных случаях давало неприемлемо большую относительную погрешность определения места судна до 300 миль, что делало невозможным безопасное мореплавание, регламентированное документами о безопасности судовождения на морских путях и входящими в МППСС-72...
.... Отсутствие устойчивой связи с берегом, а также, в большей части, постоянные туманы и постоянное свечение розового цвета, а также практически постоянные и непрекращающиеся шторма, явились весьма негативными факторами для физического и психического самочувствия подавляющего большинства членов экипажа БМРТ "Яхонт". Вышеперечисленные факторы также явились причиной отдельных случаев неврозов и психозов среди членов команды БМРТ "Яхонт" в период с 4-го по 5-й месяцы рейса...
... В связи с вышесказанным, считаю необходимым довести до Вашего сведения, что вылов рыбы в Море Эрмингера, несмотря на богатейшие промысловые запасы, считаю нецелесообразным, по причине неоправданно большого риска для здоровья членов экипажей промысловых судов...
Резолюция на докладной записке: Данный экземпляр - уничтожить с составлением акта комиссией по уничтожению секретных документов....
Главный штурман
Рижского морского порта
Соломатин А.И.
***
"Если ты обидишься, я тебе этого никогда не прощу, ибо не вижу в том ничего постыдного или низкого, а лишь стечение обстоятельств, предполагающее выполнение вполне определенных действий от его участников".
(Из письма матроса БМРТ "Яхонт" Глухова А.А. своему брату)
***
Судовой колокол затрезвонил, как бешенный. Старпом подскочил, словно кот, ужаленный ядовитой гадюкой, схватил бинокль и вылетел, спотыкаясь, на крыло мостика. Через мгновение раздался его душераздирающий вопль: "Право на борт!" - "Полный назад!" - "Ёб Вашу душу мать ! быстрее е-е-е-е!"
Насмерть перепуганный, Глухов, не раздумывая, со всей дури крутанул штурвал вправо, и передвинул рычаг ВРШ на семь делений назад. Тотчас двигатели корабля взревели, а от резкого поворота вправо он стал стремительно заваливаться на левый борт. Когда Глухов увидел на кренометре отметку в 33 градуса, он не удержался на ногах и упал на палубу, из последних сил пытаясь ухватиться за станину руля, чтобы не скатиться в угол рулевой рубки и лихорадочно соображая, на сколько еще градусов корабль может накрениться, прежде чем перевернется к хуям и отправится на дно, кормить ненасытных и страшных морских тварей... Он попытался встать на ноги, но это ему не удалось, под таким сильным углом к палубе стоять было просто невозможно.
Внезапно туман по левому борту сильно потемнел, как будто в этом районе моря вдруг наступила ночь, и тотчас же оттуда раздалось оглушительное шипение. Глухов понял, что мимо левого борта проходит что-то огромное и страшное. Он задрожал, как старый алкаш, боясь даже взглянуть в ту сторону. Однако там ничего видно не было, а шипение, видимо, было звуком рассекаемых чем-то волн. По спине Глухова побежали мурашки - корабль сотряс жуткий грохот и он продолжал заваливаться на борт, и это был грохот падающих и разбивающихся предметов во всех судовым помещениях. Можно было различить звук бьющейся на камбузе стеклянной и фарфоровой посуды, грохот упавших кастрюль, смещение стрел судовых лебедок, глухие удары спасательных шлюпок, сорванных со своих штатных мест, звон стекол и еще много чего другого. Глухов понял, что корабль вот-вот может совершить самый страшный маневр в своей корабельной жизни - Оверкиль (т.е. - кверху дном). Он похолодел и ждал, когда крен остановится, и неумело молился о том, чтобы "Яхонт" наконец-то остановился. Волна, поднятая чем-то огромным, проходящим мимо корабля, усугубила бедственное положение "Яхонта", когда крен на левый борт остановился и начал разгоняться в противоположную - правую сторону. Глухов в этот момент успел подняться на ноги и тупо уставился в туман перед кораблем - "Успели уйти от столкновения или нет?!" "Перевернемся или нет?!" Старпома еще не было видно - наверное, он тоже упал и не мог подняться. Однако тут же Глухов услышал новый его вопль: "Руль - прямо! Руль - прямо, сука! А то завалимся к ёбаной матери!"
Глухов вышел из оцепенения и выровнял руль. Благодаря этому крен на правый борт уже не был таким сильным как перед этим - на левый, и Глухов вздохнул с огромным облегчением. Только сейчас он заметил, как дрожат руки и ноги. Захотелось срочно присесть куда-нибудь. - "Ну нихуя себе!" - только и мог он сказать сам себе.
За шиворот скатилась огромная капля холодного пота, и сильно свело низ живота...
Старпом зашёл на дрожащих ногах в рубку:
-Блядь, нихуя же не было на этом ёбаном локаторе! Я тут скоро с ума сойду с этими туманами!
- Да! Точно - ничего же не было! - Глухов понемногу начал прихдить в себя.
***
- Глухов!
- А?!
- Хуй на! - Работать надо! Какой у нас курс?!
- Сто восемьдесят градусов.
- Хуй ты угадал. Наш курс - в сторону брашпиля! - Довольно ухмыльнулся старпом Ромальдас Изидорович, панибратски прозванный на корабле Ромкой.
Через какое-то время:
- Глухов!
- А?!
- Хуй на! - Работать надо! Какой у нас курс?!
- Двести десять градусов.
- Хуй ты угадал. Наш курс - к коммунизму! - Старпом теперь уже довольно заржал.
Глухов в ответ улыбнулся одной из своих странных улыбок, которая больше напоминала волчий оскал. За эту улыбку старый боцман Подкопаев так и называл его - Волчье Вымя. В команде поговаривали, что старый боцман почему-то побаивается матроса Глухова и поэтому без нужды никогда им не помыкает. В отличии от всей остальной команды.
Да... - старпом любил поиздеваться над нерасторопным Глуховым, когда тот "стоял на руле". Ибо исключительно все фразы начальства тот воспринимал совершенно серьезно. И шуток не понимал. Совсем. А так как к тому же, он был очень застенчивым, то в его начальстве ходил почти весь экипаж. Наиболее отъявленные и развязные матросы не раз пользовались его мягкостью, уступчивостью и излишним служебным рвением.
Еще Саня Глухов был немного туг на ухо. Это свойство матроса не было физическим недостатком, скорее оно носило характер невнимательности или рассеянности. Самые обычные фразы Глухов иногда интерпретировал весьма причудливым образом. Старпом пользовался этим, чтобы подтрунивать над ним. Например, он говорил: "Позволь мне лоцию". А Глухов понимал эту фразу как: "Позови боцмана". И шел к радиотрансляции, чтобы вызвать того по судовому радио. Свидетели таких казусов - моряки "Яхонта" от всей души смеялись над незадачливым матросом. Или "Милая, как я скучаю" Глухов понимал как "Принеси кА мне ты чаю" и заваривал старпому его обычный чифирь, а старпом таращил на него свои наглые глазёнки и якобы с недоумением пожимал плечами.
***
Люк обнаружился неожиданно - под старой бочкой с давно испарившимся содержимым, по всей видимости, бывшим когда-то масляной краской синего цвета. Глухов даже ойкнул от неожиданности, когда решил переставить бочку на другое место и обнаружил его. Он уже третий день отбывал свою смену в малярной - довольно большом помещении в самом носу корабля. Ближайшим к носу корабля был только сам форштевень. Корабль спешил в другой район моря, и в рыбцехе делать было нечего. Вот Глухова и припахали, как самого молодого в смене навести порядок в малярной - рассортировать краски и растворители, что не нужное - выбросить, доложить, если что непонятно - боцману. Люк был старым и ржавым. И открывали его по-видимому очень давно, может еще в былую молодость корабля. А корабль, между прочим, был намного старше самого Глухова. Люк и его края покрывал толстый слой ржавчины. Чтобы разработать запорную ручку, Глухову пришлось втихаря спиздить кувалду у боцмана. После нескольких увесистых ударов ручка поддалась и Глухов с нетерпением открыл крышку люка. В нос ударил затхлый запах. "Запах былых времен" - весело ухмыльнулся Глухов. Взяв в левую руку принесенный вместе с кувалдой фонарик, он стал медленно спускаться вниз по ржавой тонкой лестнице, конечно, в море такие лестницы именуются трапами, но это невозможно назвать было трапом.
Почему-то слегка закружилась голова.
Через пару шагов вдруг ослабли ноги. Глухов потерял сознание и рухнул в пустоту.
Сколько он пролежал, Глухов не знал. Пробуждение произошло довольно болезненно. Сильно заныл затылок. От боли Глухов и очнулся. Сразу все вспомнил и не на шутку испугался. А вдруг он попал в старый пустой танк?! Это ведь пиздец натуральный. От остаточных газов, если в танке было топливо - можно запросто задохнуться. Впрочем, немного подумав, он решил, что для танка здесь все же достаточно высоко. По ударам волн о близкий где-то в темноте форштевень, он определил, что это помещение не может быть даже трюмом, так как располагалось выше ватерлинии, или на ее уровне.
- Где этот ёбаный фонарик, мать его!
Глухов стал судорожно шарить вокруг себя дрожащими руками, глянул наверх и охнул - люк захлопнулся.
- Ну ладно, по лестнице на ощупь можно подняться. Да и защелок и блокираторов там никаких нет! Только без фонарика все же жутковато.
Он продолжал шарить и наконец наткнулся на него.
- Ага! Ну-Ка, иди сюда! Ты не сломался?! - срывающимся от волнения голосом проскулил он.
- Нет! Всё заебись! - Он разом выдохнул воздух с остатками своего испуга.
Нажал выключатель и зажмурился от яркого света. Немного отвел луч от себя и посветил прямо перед собой.
От неожиданности он опять чуть не ебнулся в обморок. Перед ним вдруг открылось звездное небо. Причем картина была настолько реальная, что ему показалось, что он падает в распахнутую пасть Вселенной. Может, от этого, у него опять слегка закружилась голова....
Он стоял перед лицом Вечности, перед лицом Вселенной... Впереди мерцала галактика.
Санька вдруг понял что то, что сейчас он стоит здесь - это всего лишь странный миг, чудесный и непостижимый случай среди Вечности и сонмища звезд, которые когда ни будь умирают и быть может, возрождаются вновь - каждые 200 миллионов лет... Всё в жизни людей - ничего для этих звёзд не значит... А для человека важно лишь то, что есть вот этот самый миг, эта внезапная, непостижимая уму радость бытия... Была ли она когда - ни будь раньше эта радость и будет ли она вновь?! Кто знает?!...
- Что за хуйня?! Ёб твою мать! - Глухов почувствовал, что теряет опору под ногами. Его мозг пока не дал ему никаких объяснений по этому поводу. А инстинкты предлагали немедленно уёбывать отсюда вверх по лестнице. Даже если для этого придется проломить ебаный люк своей непутевой башкой. Он уже развернулся, чтобы задать стрекача, когда мозг наконец-то выдал ему свое соображение: "Может это - нарисованная картина?"
Глухов дернулся и осветил углы странного видения: "Тьфу, мать твою! Ну конечно, блядь, это же просто огромная картина!". "Фу, сука, ну и пересрал же я!"
***
Глухов выскользнул в коридор нижней палубы. Навстречу ему попался третий штурман.
- Слышь, Петь, сейчас что - утро или вечер?!
- Ты что, Глухов, переспал, что ль?!
- Да, понимаешь, ёбаный туман достал уже - не поймешь нихуя. И ночью и днем - одинаково!
- А-а-а! Понимаю. Я вот тоже сегодня за завтраком только к концу трапезы понял, что ем из тарелки старпома, а он, стало быть, ест из тарелки кэпа. Я понял это, когда кэп заорал: "Кто спиздил мою яишницу?" Говорит: "Не успел хлеб маслом намазать, как яишницу спиздили!"
Вот так туман здесь, да, Глухов?!
- Ну, эта, Петь, тумана же на самом корабле нет! Как он может в кают-компанию-то забраться?!
- Эх, Глухов. Ты, это... - анкер!
- А что это?!
- Нет, не анкер, - стоп-сигнал!
- Как это?!
- Ну, тормоз ты, ёб твою мать!
Глухов затравленно улыбнулся.
- Да, ладно - ты не обижайся, старина, шучу я, шучу! - Петруха похлопал его дружески по плечу. - Иди спать, старина. Сейчас вечер, ужин только закончился. - И Петька исчез за поворотом.
- Фу! Значит долго я провалялся там. - Вздохнул бедный Глухов.
***
Жизнь - она одна. Одна на всех. И в то же время у каждого -своя. Жизнь - огромная. Ее огромное тело покрывает всю планету. И каждое живое существо принадлежит ей и цепляется зубами за свой кусок жизни. И держится крепко, насколько хватает сил. Иногда жизнь встряхивается, и те, кто послабже или постарше, не могут удержаться и проваливаются в небытие. И тотчас на освободившийся кусок жизни из того же небытия появляются новые, пока еще слепые и голодные существа, и намертво впиваются зубами в живую плоть жизни, жадно ищут свой сосок и пьют, и пьют молоко жизни. Тот, кто испорчен, кто не хочет держаться за свой кусок, кто глупый или беспечный, тот проваливается к ебаной матери во мрак и холод вечности. Навсегда. Назад пути нет.
Жизнь похожа на исполинского огненного зверя, неизвестно, как и когда появившегося в мертвом холодном хаосе Вселенной и всеми своими фибрами борющегося с этим непередаваемым ужасом под названием Неумолимый Ход Времени. Перед временем бессильна сама Вселенная и бессильны любые Боги. Всё - малое перед Его Лицом. И лишь ОНО - Время, по - настоящему - ВЕЛИКОЕ...И только один, ничтожно малый и безумно храбрый огненный зверь под названием Жизнь бросает свой жалкий вызов Времени и в лютой ярости цепляется за эту бесконечно малую точку Мироздания под названием Земля. Он непрерывно умирает, чтобы вновь воскреснуть в каждой своей клетке в следующий раз, он передает свой божественный код следующим бойцам, он беспощадно убивает себя в бесконечных войнах эволюции, чтобы совершенствоваться и совершенствоваться. Он сохраняет всю информацию о себе в каждой своей клеточке, в каждой своей споре и зашифровывает ее посредством некоего немыслимого божественного кода, чтобы при очередной атаке беспощадного хаоса малейшая спора смогла возродить всю жизнь заново, во всех ее прекрасных, трагических и божественных проявлениях. Но этот лютый зверь под названием Жизнь одинок во мраке Вселенной, он находится в одной точке. А в точке нет направлений, точка - это ничто. Точка может исчезнуть так же внезапно, как она и появилась. Точка - это лишь миг, миг перехода из одной Вечности - в другую. И зверь жадно смотрит в разверстую пасть Вселенной в надежде обнаружить ничтожнейшую ошибку Мироздания и найти вторую точно такую же точку, где может быть тоже есть, или, хотя бы возможна - жизнь... И тогда можно будет увидеть направление пути и провести прямую. Прямая уже не исчезнет. Она - бесконечная. Она - однозначна. У нее есть направление. А точка?! Точка - неоднозначна. Она - мнимая величина. Если есть бесконечность прямой, есть время, чтобы найти или самим породить третью точку. А третья точка и прямая - это плоскость. Плоскость - это уже бесконечная твердь. На ней возможно стоять. На ней уже есть два измерения. И наконец, четвертая точка - это уже священное пространство. С бесконечным числом направлений, законов и действий. Кто знает, может, есть и пятая точка, позволяющая управлять Временем?! Ах, если бы можно было справиться с ним...
Обо всем этом мрачно размышлял ночью курсант мореходки Саня Глухов, одиноко лежа в своей темной и тесной каюте и прислушиваясь к глухим ударам волн о борт старого корабля, который обреченно совершал свой очередной, грустный и безнадёжный переход в новый район промысла неприветливого, штормового, вечно туманного, страшного и холодного моря Эрмингера.
***
Ежедневная, тяжелая и монотонная работа в замкнутом пространстве, среди ржавых бездушных механизмов и мертвых морских тварей, по колено в воде, которая смывает кровь и внутренности рыбы, оставшиеся от разделочных аппаратов за борт, приносит мало радости. А если к тому же пользоваться душем с горячей водой можно только раз в неделю, а мясо из корабельных запасов настолько отталкивающе выглядит, что лучше есть одну рыбу или голодать, тут уж поневоле завоешь, глядя на Луну, очень редко выглядывающую из постоянного тумана.
Постоянная усталость и однообразие незаметно изменили взгляды Саньки на жизнь. Глухов уже давно смирился со своей бессонницей и предавался, как всегда, невеселым размышлениям. Он находился в этом рейсе в качестве матроса уже без малого шесть месяцев и чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным. Его съедали всяческие мысли и сомнения. От которых он и не спал.
Саня Глухов был достаточно молодой человек. Перед самым рейсом он только-только женился. И успел всего лишь пару месяцев пожить со своей молодой женой - красавицей. А потом пришлось улетать на самолете в Норвегию, где его ждал корабль, отправляющийся в долгий и тяжелый рейс в Море Эрмингера. Конечно, жена приехала проводить Глухова в единственный на весь Союз международный аэропорт Шереметьево, где они минут сорок стояли, обнявшись и изредка обмениваясь грустными поцелуями. И Глухов успел несколько раз поймать заинтересованные взгляды чужих мужчин, обращенных на его ненаглядную. И один раз - заинтересованный ответный взгляд своей молодой жены. Конечно, увидеть, а точнее, почувствовать такой взгляд может далеко не каждый. Но, к несчастью, Глухов обладал способностью хорошо чувствовать людей. Подобные воспоминания и не давали Глухову покоя все долгие месяцы рейса. Он постоянно ловил себя на мысли, что сомневается в верности своей жены, а точнее в том, что он как мужчина, способен удержать возле себя такую красавицу. Ну кто он такой, в конце концов?! Обычный, ничем не выделяющийся из толпы человек. Ну, - умный в меру. Ну и что?! Разве это нужно красивым женщинам и девушкам?! И еще - Глухов понимал, что просто не переживет измены своей Светки. Казалось, он думал об этом все двадцать четыре часа в сутки. Иногда жена присылала телеграммы, где сообщала, что любит его и ждет. Глухов посылал ответные. Но что скажешь в паре десятков слов и что почувствуешь?! Еще были письма, но они приходили с опозданием в три, в лучшем случае - в два месяца. И тоже не приносили Глухову облегчения. Иногда ему казалось, что он читает между строк и то, что, как ему казалось, было там - не сулило никакого облегчения, скорее всего - наоборот. Глухов работал в цехе по переработке рыбы. Каждый день - восемь часов смена, восемь - отдых, восемь - смена, восемь - отдых.
Бесконечная, повторяющаяся, скучная и тяжелая последовательность, словно бы предназначенная для того, чтобы уничтожить любую личность.
Глухов часто ловил себя на мысли, что он сослан сюда для какого-то хитрого наказания за все грехи его многочисленных предков.
Он вспомнил свои прежние рейсы, когда он был еще беззаботным курсантом и горько усмехнулся. Нет - это неправда. Этого просто не могло быть. Не мог нормальный человек быть таким счастливым...
***
Когда Саня Глухов бывал в иностранных портах, его не покидало чувство, что все тамошние обитатели постоянно прогуливают уроки. Как беспечные школьники. Настолько все они выглядели беззаботными и счастливыми. Постоянно улыбались, прогуливались, как будто неспешно, очень доброжелательно относились ко всем, особенно к советским курсантам. От них веяло таким оптимизмом, что у Сани сводило скулы от осознания собственной зачуханности и закомплексованности. Наши же, советские моряки, да и не только моряки - любой советский человек, как будто бы постоянно в своей повседневной жизни выполнял самые разнообразные задания, постоянно прислушиваясь к многочисленным учителям и неизменно ожидая строгого и недовольного окрика, откуда - то сверху. Даже ночью, лежа на своей молодой жене, Глухов ловил себя на мысли, что выполняет какое-то домашнее задание. Выполняет прилежно и вовремя. А иностранцы, те жили весело и непринужденно, как дети. Разве так можно?! А уроки?! Кто будет делать за них их уроки?! Глухов подозревал, что все это неспроста и ловко подстроено вражескими провокаторами, чтобы запудрить мозги честному советскому труженику. Как же?! - Не на того напали! Общался он с ними близко и по душам, и с глазу на глаз. Хуй его проведешь на мякине. Глухов припомнил дружескую международную попойку на одном английском пароходе в шведском порту Гётеборг, куда его и пару других курсантов пригласили на участие в вечеринке по случаю завершения парусной регаты Tall Ship Race. Глухов тогда был курсантом третьего курса Высшего мореходного училища, отбывающим трехмесячную практику на одном из учебных парусных барков. На "Крузенштерне". "Крузенштерн" был участником регаты, показал себя с наилучшей стороны, мало того - занял первое место. Вот его курсантов и зазывали на борт практически все иностранные экипажы - участники гонки. Там, на английском паруснике "Сэр Уинстон Черчилль" Глухов и познакомился с парочкой англичан, с поляком и с американцем. Англичане как-то быстро нажрались своего пунша с виски, и куда-то слиняли, а Глухов разговорился с поляком. Через пару минут он понял, что поляк - свой парень, а вот от американца повеяло такой непроходимой грубостью, сдобренной дремучей тупостью и заносчивостью, что Глухов поначалу просто впал в ступор. Это говорящее быдло гордо рассказывало о том, какая прекрасная страна Америка, какие они там все патриоты и правильные люди. Какие они все великие, йоб твою мать, и сильные, и как им срать на весь остальной никчемный и нищий мир. Выступление этого щуплого выкормыша международных империалистов напомнило Глухову перепалку еще весьма глупеньких, в силу своего младенческого возраста, детишек в песочнице, где каждое неразумное дитятко хвалится всеми своими родичами и игрушками: "Вот смотри, у меня - писька правильная, а у тебя - неправильная. Ты - плохой, фу! Мой папа - сильный, он побьет твоего папу! У меня красивый велик, а у тебя - старый" И так далее. Немного придя в себя, Глухов собрался с силами и хорошенько отпиздил среднеамериканского идиота и отнес его в пустую каюту где-то на нижней палубе, после чего продолжил приятное знакомство с поляком, который был насквозь своим - до последней капли корабельного виски. Глухов смутно вспомнил дальнейшее братание с какими-то темными личностями, которые зауважали Глухова за бой с подонком-янки. "Ну почему, почему у них так много херовых людишек?!" - размышлял Глухов. Живут как сыр в масле, а подонок - на подонке?! Трусливые и никчемные, - пекутся только о своем жалком теле и подлой продажной заднице?! И почему у нас - в сраном и бедном Союзе, в отвратительных и мерзких условиях, под вечным гнетом подлых и продажных властей, которым никогда и никто не верил, но служил верой и правдой всю свою жизнь- столько отличных, смелых, честных и самобытных людей?! - Почему?! - Непонятно!?
"Всё дело в помидорах!" - вдруг осенило Глухова.
"Да, да - в помидорах!" - Он внезапно вспомнил помидоры, которые закупались моряками в разных иностранных портах. Обычные, иностранные помидоры, выращенные старательными европейскими фермерами. Все - как на подбор! Загляденье, а не помидоры. Картинки. Все большие, красивые, спелые и чистые! Можно даже не мыть перед употреблением!
А попробуешь - тьфу, хуйня какая-то, а не помидоры. Ни вкуса, ни запаха! И не только у помидоров, у огурцов - тоже. Если закрыть глаза и попробовать по очереди огурец и помидор - хуй отличишь один от другого. Трава - она и в Африке - трава.
Глухов вспомнил помидоры своей бабы Мани, живущей в Крыму. Кто там за ними особо ухаживал?! Нихуя они не видели кроме пары прополок и пары ведер воды в самую жару. А какой у них запах и вкус?! А?! На обед хватит одного огромного помидора с солью и куском ржаного хлеба! И больше ничего не надо!? А?!- То-то и оно!
Вот так, стало быть, и с людьми происходит! - горестно вздохнул Глухов и повернулся на другой бок.
***
Глухов попал на "Яхонт" вполне осознанно. Чтобы курсанту Высшего мореходного училища стать штурманом, ему нужно учиться 6 лет, и за это время успеть набрать 18 месяцев практики в открытом море. Все равно, сколько рейсов вы сделаете - 18 по 1 месяцу или 3 по 6 месяцев. Главное - полтора года вы должны находиться в море. За это время нужно получить корочки матроса 2-го класса, затем - 1-го, а затем и международного. Из этих 18 месяцев - последние 3 должны быть пройдены дублером штурмана, на так называемой преддипломной практике. Дается время на прохождение практики, и курсант, обычно, может сам выбирать, на каком корабле и насколько уходить в рейс.
До диплома штурмана Глухову нужно было набрать всего шесть месяцев плавательного ценза. Учебные корабли ходили в рейсы или по одному, или по три месяца, а среди промысловых кораблей свободным пока был один "Яхонт". И он шел в рейс на семь с половиной месяцев. Вот Глухов и решил, что не стоит растягивать удовольствие набора плавательного ценза на несколько рейсов. Чтобы набрать недостающие шесть месяцев, он завербовался на "Яхонт". Подумаешь - полтора месяца сверху. Зато денег заработает. На учебных - хрен заработаешь, платят там как курсантам, а работаешь как матрос. А "Яхонт", хоть и старенький, а настоящий промысловый корабль. И Глухова взяли туда матросом-рыбообработчиком, а это - ого-го какие деньги. За один рейс можно купить машину. Конечно, в Союзе просто так автомобиль не купишь - не один год нужно стоять в очереди, да и то - только по блату туда можно влезть. А если покупать подержанный, то он обойдется тебе раза в два дороже нового. И то - никто особо продавать не торопился. Парадокс какой-то. Чем больше автомобиль ездит, тем он дороже стоит, что ли?! Для Глухова это было неразрешимое противоречие. Да хуй с ней, с тачкой. Можно купить что-нибудь другое. Например, вступить в жилищный кооператив. Только бы узнать, кому и сколько дать на лапу. И вообще - приятно, когда есть деньги. Правда, в Союзе они в принципе на хуй не нужны! По большому счету купить в стране Советов даже на большую сумму - нечего. Вот таким образом, Глухов и решил убить сразу двух зайцев - набрать плавательный ценз и заработать денег. Но в действительности, эти два зайца запросто могли убить самого Глухова. Он понял это очень быстро - к исходу второй недели в проклятом Море Эрмингера.
***
Если Вы знаете, что такое - туман, Вы глубоко ошибаетесь. Вы не знаете, что такое - туман. Представьте себе: вы вытягиваете вперед руку и не видите ее. А?! Вытягиваете вторую - и тоже не видите. Так вот - это все хуйня. Представьте теперь: Берете зеркало, чтобы посмотреться в него - и не видите зеркало! Даже придвигая его почти вплотную к своему носу! Но это еще не самое страшное. Если немного всмотреться вперед, туда, где должно быть зеркало, можно увидеть, как сквозь туман проступает чьё-то чужое, злое и страшное лицо...
Вот что такое туман в Море Эрмингера. С утра до ночи. И всю ночь до утра. И изо дня - в день. Если не сверять свой режим по корабельному времени, - можно сойти с ума уже через неделю. День от ночи можно отличить только по часам в штурманской рубке, в кают-компании и в столовой экипажа. Добавьте сюда вечную болтанку от непрекращающихся штормов, обилие рыбы, которую нужно обрабатывать в три смены и периодическое появление огромных волн, идущих из ниоткуда совершенно неожиданно и вопреки любой логике и направлению волнения или ветра.
Но самым жутким и изматывающим было розовое свечение, которое окрашивало туман в цвет крови и практически никогда не пропадало. От этого свечения возникала иллюзия, что вокруг ничего нет - ни моря, ни корабля, ни тумана. И тогда по настоящему становилось страшно.
У Глухова иногда случались странные глюки: он вдруг впадал в панику от того, что забывал, что он здесь делает и как это он сюда попал. К счастью, эти глюки длились недолго - пару минут, а то бы ему несдобровать. И так, за эту пару минут он готов был спрыгнуть за борт.
***
" Ну и нахуя мне это море?!"
У нас дома сейчас лето, деревья зеленые, трава... Ребята, наверное, пиво пьют в нашей пивнушке. И никто никуда не собирается. А тут сидишь в этом ебаном ржавом корыте и потихоньку с ума сходишь. Эх, еб твою мать, как хорошо было дома.
Глухов часто вспоминал, как с друзьями пили пиво. Брали обычно по три кружки, чтоб потом еще повторить. Выходили за пивную - в парк. Садились на травку. Солнце сквозь листья светит, тени на земле от листьев пляшут. А вокруг такие милые, родные лица - друзья детства. Первые пол кружки - самая благодать. Пиво уже дошло до желудка. Смотришь куда-то, сам не зная куда, все равно. Слушаешь в пол уха как Олежка выебывается перед остальными. Просто он такой - ему надо, чтобы все его уважали - за что ни будь, и чтобы уделяли его выебонам сколько там времени. Пиздун - одним словом. И не дай Вам Бог что-нибудь возразить ему в этот момент - вспыхивает как порох, и тогда - готовь кулаки. Не остановится, пока не подерется основательно. Хуй с ним, пусть заливает. Ведь ты и так видишь их всех насквозь. У каждого свои недостатки, но от этого они не становятся хуже. Ты просто любишь их такими, какие они есть. Вот Валерка в толстых очках- зрение у него плохое с детства, а так - неглупый совсем парень, всегда мечтал о мореходке, а его туда не пустили бы и на пушечный выстрел. Видно, что завидует тебе немного, поэтому - мутноватый. Славка - пропащий фанат всего тяжелого рока на свете. Знает назубок имена всех своих кумиров, всю их обширную дискографию. Фанатеет также от твоего умения делать запилы на электрогитаре. Конечно, что и говорить - тебе приятно. Тем более, что ты и сам пока свято веруешь в свой талант и в свою старенькую "Музиму". Лешка - по кличке Бутылек - смешной полноватый малый, небольшого росточка. Твой сосед. Он тебя на год младше. Смеется по любому поводу, сам иногда придумывает анекдоты. Тоже любит тебя за гитару и веселый беспечный нрав... . Кличку свою он получил за пристрастие к пиву. Его очень часто можно было встретить, возвращающимся из пивнушки с авоськой, где налитый янтарной тяжестью поблескивал запотевший трехлитровый бутылек с пивом, закрытый когда - то белой пластмассовой крышкой, а теперь ставшей почти коричневой от долгого употребления и от въевшейся в пластмассовое ушко невычищающейся грязи. Кстати, это он приучил тебя к этому благодатному напитку - еще в школе, в девятом классе. Эх, были времена!
"Ну и хули я сейчас делаю,- в этом ебаном море Эрмингера. Да пропади оно пропадом вместе со своими ебучими туманами и с этим бесконечным конвейером с рыбой. Нахуй мне нужна была эта мореходка!" Глухова передернуло и он полез в карман за "Примой". Покурил возле "люмика", выкинул бычок за борт, бросился снова в свою койку и наконец, заснул....
Во сне он говорил с братом.
***
- Ты вот представь свой какой-нибудь давнишний рисунок, из тех, что рисовал в раннем детстве. Вспомнил?! Что на нем было нарисовано?!
- Ну как что?! Ну, человечки, разные, домики там - солнце, облака, деревья...
- Ага. А рисунок, поди, был плоским и достаточно символичным?! - Люди - с туловищами из овалов: точка, точка, огуречик, получился человечек! Верно?!
- Ну да! А что, ты лучше, что ли рисовал?! - Он слегка обиделся.
- Да нет! Дело не в этом. Скажи, ты как к этим, твоим нарисованным людям относишься?!
- Что значит как?! Нарисовал и забыл. А как еще?!
- Ты считаешь, что они могут думать, разговаривать, что у них там свой мир?!
- Да ты чё?! Серьезно?!
Они же нарисованные! - Ненастоящие...
- Во! В этом - весь твой вопрос заключается! - Он улыбнулся - Так и боги к нам относятся. Как ты - к этим нарисованным.... Представь, допустим, на секунду, что твои человечки всё-таки живут своей жизнью на этом клочке бумаги, где ты их нарисовал. Разве они смогут постичь или увидеть тебя?! - Того, кто их придумал и набросал на бумажке схематично, детской рукой?!
- Нет, наверное!
- Ну вот, ты и сам ответил на свой вопрос. Не возможно постичь Всевышнего! Нет, даже не так... - Невозможно постичь, что есть Всевышний! То, что мы имеем в виду, когда говорим о Нем - никуда не годиться, мы не способны подумать о том, о чем никогда не сможем подумать! Фу ты, ну и туфта получилась! В общем, выкинь всю эту чушь из головы! Слушай меня и радио! - брат довольно заржал!
***
Лицо судьи невозможно было разглядеть из-за низко опущенного темного капюшона. Невыразительный монотонный голос подробно зачитывал приговор. Хулидаев - первый помощник капитана, крупный, до безобразия толстый, постоянно потеющий и страдающий одышкой человек, - замполит, вор и подлец, прозванный командой Скотина, съежился на скамье подсудимых. Он не хотел верить своим ушам - все его грехи - и крупные и даже мелкие, ранее казавшиеся незначительными, а потому, совсем забытые, выплыли в процессе разбирательства наружу. В зале сидели только члены экипажа БМРТ "Яхонт". Послерейсовое итоговое собрание моряков внезапно превратилось в суд над первым помощником капитана. Судили его - Хулидаева Владимира Александровича. За воровство, интриги, шантаж в отношении отдельных членов экипажа и издевательства над матросами. Ни родных, ни близких Хулидаева в зал не допустили. Заседание было закрытым. В первом ряду сидели три неприметных человека в серых костюмах - "КГБ"! - затравленно подумал Хулидаев. Это всё они! Значит следили всё время, записывали каждый его шаг! Голос судьи вдруг показался Хулидаеву странно знакомым: "Где-то я его уже слышал! Но где?!". Между тем судья уже заканчивал: "... на основании вышеизложенного суд постановил признать гражданина Хулидаева Владимира Александровича виновным по всем статьям обвинения и приговорить гражданина Хулидаева Владимира Александровича к высшей мере наказания в виде смертной казни. Приговор - окончательный и обжалованию не подлежит и должен быть приведен в исполнение в течении четырех часов с момента оглашения. Хулидаев выпучил свои бесцветные поросячьи глаза и почувствовал, что задыхается. В голове зашумело, а все внутренности затряслись и сжались в тугой комок, подкативший к горлу: "Всё, пиздец, допрыгался!" - с отчаянием подумал он... - "За что, господи?!" Свет вокруг померк, а пространство уменьшилось до размеров самого Хулидаева, обрело плотность и стало его давить. В панике он стал обшаривать зал заседаний невидящим взором. Но его глаза не могли остановиться ни на чем конкретно. - "Что же это?!" "Что же это?!" автоматически повторял его ставший сиплым голос, а мозг метался как зверь, загнанный в какой-то беспросветной западне... Хулидаеву стало ясно, что он умирает.
В последний момент, Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что все это сон - и он тут же ухватился за эту единственную и хлипкую соломинку. Мозг проанализировал новые переменные в уравнении и тут же дал дал команду сознанию- и Хулидаев почувствовал невыразимое облегчение - он уже понял, что спит и сейчас начнет просыпаться! Постепенно, шаг за шагом он начал приходить в себя и выплывать из глубин сумрачного и липкого как клей, душного сновидения.
Он открыл глаза и с трепетом и радостью ощутил себя в своей каюте, ночью, лежащим на койке, в луже холодного пота, с бешено стучащим сердцем. "Жив! Жив!" "Всё - только сон!" Корабль куда-то шел полным ходом, был слышен веселый плеск волн за бортом. - " Слава тебе..." - не успел он закончить свою фразу, как его постигло жестокое разочарование - Действительность оказалась намного хуже ночного кошмара. Возле койки Хулидаева, ясно различимая в призрачном свете Луны, стояла темная массивная фигура. Это был, несомненно, человек. Лицо его было скрыто капюшоном, в правой руке сверкал отточенным лезвием пожарный топор, а в левой руке человека белел смятый листок бумаги. Именно оттуда человек и зачитывал свой приговор, который Хулидаев услышал во сне. Он тут же узнал голос - это был матрос Глухов.
"Какого хрена?! Глухов?! Что ты тут делаешь?!"
"Молчи, сука! Порубаю на кусочки нахуй!" - глаза Глухова полыхнули из под капюшона безумным огнем. Он занес топор. Хулидаев вскочил с постели, но тот сильным ударом в челюсть усадил Хулидаева обратно в койку.
"Бля" - заблеял замполит, - "Что же ты делаешь, гад?!" - из носа потекла струйка крови. На смятые простыни упали свежие капли.
Глухов зловеще оскалился, - даже в сумраке каюты было видно, что у него в уголках рта появилась белая пена. Хулидаев внезапно понял, что тот съехал с катушек. В прямом смысле. И сейчас зарубит его топором. Он с тоской и ужасом осознал, что страх полностью завладел им, и теперь он ни за что не сможет поднять свою огромную тушу на ноги и быстро кинуть ее к дверям каюты прежде, чем Глухов размозжит ему голову топором. Силы оставили его. Он упал на спину и закрыл свое жирное лицо дрожащими руками.
"Вставай тварь! Руки на затылок - иди прямо передо мной, куда я скажу!"
"Хулидаев поспешно, хоть и с большим трудом поднялся на свои дрожащие ноги и подумал, что сейчас запросто может упасть в обморок. Подняв ставшие непослушными руки, он сцепил их на затылке замком. Глухов зашел сзади и левой рукой сжал Хулидаеву горло, а правой подбросил и поймал топор: "Вперед, Скотина! Пикнешь - пиздец сразу!"
Они вышли в пустой полутемный коридор верхней палубы. Было три часа ночи - все спали. Поэтому освещение было слабеньким - горели только аварийные фонари.
"Нахуя я выебывался над ним?!" - с тоской подумал задыхающийся от страха Хулидаев.
Глухов между тем левой рукой держа Хулидаева за горло, стал толкать его вперед - к трапу, который вел на ходовой мостик. Все более слабеющий замполит покорно стал карабкаться наверх.
***
Второй штурман Адольф Чепонис сидел на кресле в ходовой рубке и задумчиво смотрел вперед. Ему нравилось это спокойное и тихое ночное время, когда не нужно ловить рыбу, а корабль резво бежит вперед по яркой лунной дорожке. Нет этого ненавистного вечного тумана и можно просто вот так расслабленно сидеть и думать о чем-то отстраненном. А лучше вообще ни о чем не думать. В правой руке он держал стакан крепкого черного чая, а в левой сигарету...
Огни навигационных приборов уютно гудели и мерцали зелеными светлячками. Другого освещения в рубке не было и свет приборов казался очень таинственным. Адольфу они иногда казались огнями какого-то космического корабля, из фантастических рассказов, к которым он пристастился с легкой руки Петьки. Рулевой матрос сосредоточенно смотрел вперед, но это было необязательно, - судя по показаниям локатора и молчанию в радио-эфире, на 200-300 миль вокруг в море не было ни одной живой души...
***
Внезапно со стороны нижней палубы послышалась какая-то возня и хлопнула дальняя дверь в рубку, которую не было видно с места, где сидел второй штурман. Дверь была видна со стороны штурвала, где стоял матрос и поэтому Адольф посмотрел на его лицо, чтобы определить, какого хера принесло в столь поздний час?! "Кому не спится в ночь глухую?! - ...хую...хую..." - не успел угрюмо подумать Адольф, как вдруг лицо матроса странным образом вытянулось, а глаза полезли на лоб! "Что там за хуйня!" - ругнулся Второй и нехотя поднялся с кресла... В рубку ввалилась странная парочка - Огромный жирный Хулидаев держал руки на затылке, а сзади его сопровождал матрос Глухов, причем в правой руке Глухов крепко держал красный пожарный топор... Не успел Адольф открыть рот, как Глухов пихнул замполита в угол рубки, а сам вытянулся по стойке смирно и начал докладывать второму штурману по всей положенной форме:
- "Товарищ Второй штурман! Я являюсь секретным агентом КГБ. Час назад мной получена шифрограмма из Рижской базы тралового флота, где мне даны указания зачитать приговор, вынесенный военно-полевым судом по делу Хулидаева, а также мне даны указания привести этот приговор в исполнение! Гражданин Хулидаев приговорен к высшей мере наказания - к сметной казни!" До приведения в исполнение проговора, вынесенного гражданину Хулидаеву осталось ровно два часа. До истечения данного срока, я обязан охранять гражданина Хулидаева! Прошу вас от имени своего командования обеспечить мне необходимую свободу действий!"
Лицо Адольфа приобрело свекольный оттенок. Какое-то время он беззвучно шевелили губами как рыба. Его маленькие глазки бегали от Глухова к трясущемуся, как холодец, перепуганному Хулидаеву и обратно... Казалось, что он сейчас просто впадет в ступор. Как бы ища хоть какой-то поддержки, Адольф затравленно посмотрел на рулевого - тот стоял подобно статуе - белый, как полотно. Рулевой не сводил глаз с топора в руках у Глухова... До Адольфа внезапно дошло, что Глухов, наверное, просто съехал с катушек и впал в буйство. Такое частенько случалось на флоте, особенно в гнилых местах и в особо длинных и тяжелых рейсах. От этой мысли Адольф жутко перепугался. Он задохнулся от своей догадки и потихоньку стал впадать в отчаяние. Захотелось убежать нахуй из рубки куда глаза глядят. Некоторое время он стоял, часто и тяжело дыша, а потом постарался все же взять себя в руки. Все-таки он был достаточно опытным штурманом и умел держать удар перед всякими неожиданностями...
- Я понял Вас, товарищ Глухов! Можете оставаться здесь!
Хулидаев в углу издал какой-то сдавленный писк. Глухов дернулся к нему с топором.
- Молчать, сука, зарубаю нахуй! Мало ты кровушки народной попил, пиздец теперь тебе, стой смирно, блядь!
Адольф из-за спины Глухова делал предостерегающие знаки Хулидаеву, чтобы тот слушался Глухова и не дергался. - Силы явно были неравными...Того и гляди - зарубит замполита, и всем, наверняка, тоже достанется! Наконец Хулидаев выпрямился, а Глухов встал у него за спиной и уставился в одну точку. Ни дать, ни взять - курсант, несущий вахту у мавзолея... Рулевой превратился в столб и тоже застыл, поясь пошевелиться...
Повисла тяжелая, давящая тишина, нарушаемая лишь гулом двигателей корабля и плеском волн за бортом.
