А жизнь идёт, идёт, как дым
Над нашим городом седым.
Идёт из труб, из всех щелей
Сквозит из окон, из дверей.
Вперёд, вперёд за часом час
Она крадёт, крадёт у нас,
Да так размашисто берёт,
Знать точно знает - не вернёт.
Потом летит, летит быстрей,
Всё незаметней, всё смелей,
То на санях, то кувырком,
Швырнёт за шиворот снежком.
Вдруг встрепенёшься, проберёт.
А где душа, небось поёт?
И вновь то волоком, то вскачь
Ещё скорей, скорей, хоть плачь.
Облепит инеем лицо,
А ты держи, держи кольцо,
А то, гляди, сейчас рванёт
И в клочья, в щепки разнесёт!
Всё перепуталось давно,
Вчера, сегодня - всё равно.
Прыжок в сплошной грядущий миг,
В котором жизни смутный лик
Ещё мерещится, как сон,
То там, то здесь, со всех сторон.
И дальше, дальше колесом,
А если край, куда потом?
Мне нравятся странные фразы,
прозрачнее неба глаза
Мне нравятся странные фразы,
Прозрачнее неба глаза,
Большие хрустальные вазы,
В которые дунуть нельзя.
Потешные правила жизни,
В себе заключившие суть,
Как лёгкую тень укоризны
За помыслы их обмануть.
И то, что за долгие годы,
Ни раз начиналось с нуля,
И самые первые всходы,
И метаморфозы тепла.
И та бесшабашная юность,
Что снова бунтует во мне,
И тихого вечера лунность
С полярной звездой в вышине.
Чудак не изменил привычке, c ним, как всегда, кларнет и трость
Чудак закуривает трубку,
Чудак смеётся над судьбой
И в старом драном полушубке
Идёт один по мостовой.
Чудак не изменил привычке,
С ним, как всегда, кларнет и трость.
Он сам себя возьмёт в кавычки,
Когда прибудет к вам как гость.
Разложит странные предметы,
Прям на полу перед собой.
Расскажет вам о том, об этом
Да невпопад, наперебой.
Всё перепутает, как сможет
Что наяву, а что во сне.
И вдруг возьмёт да и предложит
Поймать луч солнца на стене.
За чаем вежливо пошутит
О колдовстве хозяйских рук.
А может только взгляд потупит,
Обрисовав над чашкой круг.
В дверях помнётся весь в сомненьях
От причинённых вам хлопот,
И окунётся в день весенний,
А там глядишь и отойдёт.
Чудак закуривает трубку,
Чудак смеётся над судьбой.
И в старом драном полушубке
Опять один идёт домой.
И там на плохеньком кларнете
Чудак выводит кренделя.
Есть у него сосед с приветом,
Тот гнёт зубами дюбеля.
Потом мы этот праздник вспоминали,
ведь всё-таки в нём был какой-то шарм
Тарасу вчера стукнуло семнадцать,
За прошлый год он очень сильно сдал.
Подруги говорят - ему все двадцать,
А если честно, кто их там считал.
Ну, как всегда, по полкило селёдки,
Колбаска, семь бутылок коньяка,
Тринадцать литров пива, десять водки,
И приступили сразу с утречка.
Коньяк прошёл нормально, без эксцессов.
Колбаски, правда, стало не хватать.
Тарас парнишка разных интересов,
Но после пятой начал засыпать.
Ну, он-то именинник, ему скидка,
Устал, бродяга, что с него возьмёшь.
Не даром говорит частенько Лидка,
Что он интеллигент, едрёна вошь.
А нам сдавать нельзя, четыре в гору.
Тут придавило многих, но не всех.
Возникли потасовки, стычки, споры,
Ведь пьянка без исканий - это грех.
После шестой Тараса позабыли,
Упомнить всех не так легко в жару.
Седьмую раскупорили, разлили,
Но как-то не туда и не к добру.
Процесс централизованный сломался,
У Лидки приступ ревности возник.
Кудасов над бутылкой издевался,
Пытаясь протолкнуть в неё язык.
Но у того всего четыре класса,
К тому же он немножечко рябой,
А тут ещё живительная масса
С такою непростительной судьбой.
Вот Перепёлкин, тот благополучный,
Но иногда как включит дурака.
По жизни он всегда какой-то скучный,
А выпьет начинает мять бока.
Художник Сомов пьёт для вдохновенья,
Немного так: одну или семьсот.
Ему в любом издательстве почтенье,
Приличный гонорар и вездеход.
Нашли Тараса! Востриков запнулся,
Ударился щекой, сломал каблук.
Не свой, а Людкин. Востриков разулся,
Пытался предложить ей свой "утюг".
Сначала Людка с горя согласилась,
Немного походила - жмёт в боках.
Но драма как-то быстро разрешилась,
Пока держали Людку на руках.
Художник Сомов в этом отличился,
И написал с неё большой портрет,
Пока писал прочувствовал, влюбился,
Теперь его и Людки с нами нет.
Сегодня, уже утром, Перепёлкин
Опять нашёл Тараса под столом.
Тот в целом был по-прежнему нестойким,
И с очень неприветливым лицом.
Бутылку у Кудасова отняли,
А Востриков оправился от травм.
Потом мы этот праздник вспоминали,
Ведь всё-таки в нём был какой-то шарм.
Как ветер игривый, вздымающий платья
на самых прекрасных и самых счастливых...
Дождь изумрудный
Разбавил палитру,
Им смыло зевак,
Распивавших пол-литра.
А ветер распутный
Играл с облаками,
Какой-то чудак
Взвился птицей над нами.
По бывшим дорогам
Текли только реки.
Последний автобус
Уплыл и навеки
Весна стала богом
На этой планете.
Во всём её голос,
А мы - её дети.
Промчался по лужам
Какой-то проказник.
Не вспомнит никто,
Чем окончился праздник...
Лишь по небу кружит
Знакомая птица,
И в старом пальто
Кто-то в окна стучится.
И новые песни
По тем же канонам -
Пришельцы из сказок
К любимым героям.
Всё также безвестны,
Всё также наивны,
Как радуги красок
С размытой картины,
Как ветер игривый,
Вздымающий платья
На самых прекрасных
И самых счастливых...
Один чудак не мог никак
Прекрасной леди сделать знак,
Что он проплыл бы семь морей
За то, чтобы остаться с ней.
То под окном стихи слагал,
То песни пел, то вслед кричал.
Потом устал, пошёл в кабак,
И пропил этот дивный знак.
Но час пробил, он вновь творил,
Опять скитался и чудил.
Переплывал через моря,
Свои победы ей даря.
Но в этом стареньком пальто
Он был никто, совсем никто.
И слава богу, что она
Была другому отдана.
А он писал за годом год,
Смекнув, что это не пройдёт.
И что превыше всяких благ
Порой неразделённый знак.
Что на два делится не всё,
А солнце каждому своё.
И что, помимо божества,
Ещё есть тайны мастерства.
А в этой жизни счастлив тот,
Кто большей частью отдаёт.
Чудак был рад, что и она
Совсем другому отдана...
Лишь только в небе как тогда
зажглась сверхновая звезда...
Последний год он часто пил,
Ходил по кабакам, кутил.
Твердил, мол, дуракам почёт,
Чем веселил честной народ.
То над вельможами шутил,
То притчи странные учил.
Под чадом ладана в церквях,
Стоял подолгу при свечах.
Чего он ждал смешной чудак?
Была и воля, и кабак.
Судьба хранила как могла,
И раньше срока не звала.
От пыльной стопки старых книг
Остался выцветший дневник.
Он иногда его листал,
Да так над ним и засыпал...
Не то, чтоб жизнь не удалась,
Она как ниточка рвалась.
Он без конца её вязал,
И вехи по узлам считал.
Транжирил золотой запас,
Да только он его не спас.
Повсюду толпами друзья,
А ведь без них ему нельзя.
Теперь он реже забывал,
Всё то, что сам не понимал.
Спирт лился бурною рекой,
Мешая радости с тоской.
Гремел под ясным небом гром,
Бог весть оттуда, где есть дом.
Но он глазами всё искал,
Знакомый берег и причал.
...В округе странный ходит слух,
Что, мол, горел, да вот потух.
И неизвестно, где он жил,
Да только след его простыл.
Четыре года ветер дул,
Но время вспять не повернул.
Лишь только в небе как тогда
Зажглась сверхновая звезда...
Ответьте Новостям в чём смысл жизни,
и почему решили стать звездой
С ночного неба звёздочка упала,
Корреспонденты сразу тут как тут.
Свой микрофон суют, куда попало,
И никому проходу не дают.
Звезда сидит вольготно на пенёчке,
Устав с дороги семечки лущит.
Кто посмелей, спросил: "Скажите точно,
Комета Вы, или метеорит?"
Другой, что по напористей, прорвался:
"Вы неспроста упали прямо здесь,
Ответьте откровенно, не стесняйтесь,
Ведь в этом, несомненно, что-то есть".
Ответьте "Новостям" в чём смысл жизни,
И почему решили стать звездой.
Пожалуйста, вопрос о катаклизме,
Скажите, Вам не холодно зимой?
А может, Вы мечтаете о чём-то
И в тайне это держите от нас?
А как идут дела на личном фронте?
Задал вопрос журнал "Любви пегас".
Звезда же всё по-прежнему молчала,
Ловили микрофоны только хруст.
Толпа гудела, но не унывала,
И излучала ноту тёплых чувств.
Великий экстрасенс развёл руками:
"Эхма! Она не знает языка.
И всё, что говорили мы словами,
Она не поняла наверняка."
Тут все решили просто улыбаться,
Со снисхожденьем на звезду смотреть.
А мужики давай в неё влюбляться,
А кто-то попытался даже спеть.
Сам президент в летающей тарелке
Приехал поприветствовать звезду.
Поведал людям про свои проделки,
Предал себя словесному суду.
Звезда ещё немного посидела,
В ладошках шелуху попережгла.
И навсегда куда-то улетела,
А на пеньке осталась лишь зола.
Я опасаюсь общих мест, хотя они ведут к успеху,
И я боюсь поставить крест на нашу нынешнею веху.
В которой, что греха таить, смешно быть белою вороной,
Кого-либо боготворить или молиться на икону.
.....................................................
На крыле
уходящего лайнера знак
о земле
на которой оставлен был флаг
и печаль
будто всё получилось не так,
и холсты
с отраженьем затишья и драк.
............................
Газета ваша хороша,
Но маловато эротизму.
А ведь к нему лежит душа
На протяжение всей жизни.
Вот, скажем, тот же бутерброд
Кусает стройная блондинка, -
Уже волнуется народ,
А где брала, с какого рынка?
К примеру, шину обняла
Неприхотливая брюнетка.
Уже вопрос: А где взяла
Такую стильную расцветку?
Рукой ласкает снегоход
Неотразимая южанка,-
И сразу хочется в поход,
Хоть прямо утром спозаранку.
На стройке, в каске, при свечах
Наряды меряет шатенка,-
И пол-округи на ушах:
Какой пассаж, какая стенка.
Газета ваша хороша,
Но эротизму маловато.
Так исстрадалась вся душа,
А ведь она не виновата...
А я внутри добрейший человек,
ни в казни, ни в войне не вижу смысла
Мне снится, будто я Наполеон
В прекрасной командирской треуголке.
Ко мне летят гонцы со всех сторон,
Сошедшие, как будто с книжной полки.
А я внутри добрейший человек,
Ни в казни, ни в войне не вижу смысла.
И хлебушек крошу на мокрый снег,
Внутри слагая каверзные числа.
И золотом сорю, и серебром,
Что ж не сорить, когда ты победитель.
Поверженные тыкаются лбом,
Кричат мне в след: "Владыка и спаситель!"
Приятно всё равно, чёрт подери,
Когда как раз шинель Наполеона.
И в твою честь салют на счёте три,
А на губах улыбка фараона.
Достаточен лишь лёгкий взмах руки,
Чтобы полки поднялись в штыковую.
И лопнули б от завести враги,
Узнав о том, как дерзко я блефую.
Но что это, повержен я, в дыму.
Мой лагерь впопыхах, спасаясь бегством,
Уже не верен слову моему,
И для спасенья нет ни сил, ни средства.
Проснувшись, я никак не мог связать
Позорный свой разгром с Наполеоном.
Но, если честно, так хотелось спать,
Что был готов смириться и с разгромом.
В привычку войдёт и потом уж с годами
она обретёт что-то общее с Вами
Ненужную вещь, что всегда под руками,
В расстройстве бывает затопчут ногами.
Швырнут ей в сердцах, но она неизменно
Опять к Вам вернётся, почти что мгновенно.
И вновь станет жаль с безделушкой расстаться,
Она будет долго на полках валяться.
А вдруг хоть когда-нибудь да пригодится,
Пускай хоть немного ещё попылится.
В привычку войдёт и потом уж с годами
Она обретёт что-то общее с Вами.
Блажен тот, кто верит, а может быть знает,
Что в жизни случайных вещей не бывает.
Может, нищий играет на скрипке,
Может, ветры о будущем спорят,
Может месяц прозрачный и гибкий
Мир вечерней прохладою поит.
Успокоилось синее море,
Не полощет закатное солнце,
Словно месяцу жёлтому вторит,
Распадаясь на зыбкие кольца.
Вот и радуйся глупому счастью,
И хоть смейся, хоть плач под сурдинку.
Отступили былые напасти,
И оставили светлой картинку.
Эх, не верю я в это затишье!
На душе отчего-то тревожно.
Может, с дальнего берега слышу
То, что здесь объяснить невозможно.
Месяц кочует по звёздным домам,
Город реликтовый как фимиам.
Молодость - рифма к разгулам ночным,
Страсть измеряется жестом одним.
Праздники маршем идут по прямой
С дико приподнятой вверх головой.
Медь по карманам в режиме нуля,
И как бескрайнее небо земля.
Время скроили из тысяч слогов
Родом, как будто, из разных веков.
Рай променяли в бреду на огонь
Тот, что безумцы кладут на ладонь.
Память души тяжела как гранит,
Тянет к земле - будто в пропасть глядит.
Сонное царство пустых площадей -
Жизни осколок твоей и моей.
Вот уже близко заветная даль,
Руку протянешь, а в сердце печаль.
Так и стоишь разделив горизонт,
Будто бы завтра в шинель и на фронт.
Как лик надежды большая луна
Стрелы дорог да на все времена.
Как заклинанье весны круговерть,
Жизнь побеждает вчерашнюю смерть.
Месяц кочует по звёздным домам,
Город реликтовый как фимиам.
Молодость - рифма к разгулам ночным,
Страсть измеряется чувством одним,
И разбивает сплетение рук
Вдруг разорвав этот замкнутый круг,
Бьёт родником из под вечных снегов
Словно река между двух берегов.
Не поеду к этим... бабам,-
так решил Тарелкин. Подкуплю-ка пива к крабам и поеду к Вельке.
В свежем галстуке сугубо
Шёл он по дорожке,
Выковыривал из зуба
Часть куриной ножки.
После неудачной сделки
Бабки вдруг подсели.
Словом, был теперь Тарелкин
Как-то не при деле.
А тут на тебе на душу
День свободный выпал.
Сэндвич с утречка покушал,
Газировки выпил.
Долго думал до обеда:
А куда б податься?
Надька нынче на диете,
Верка будет драться.
Может к Любке забуриться,
Чтоб на всю катушку?
Впрочем, тоже станет злиться,
И возьмёт на мушку.
Не поеду к этим... бабам,-
Так решил Тарелкин.
Подкуплю-ка пива к крабам,
И поеду к Вельке.
Велька Сэндвичу являлся
Очень давним другом.
В бизнес Велька не врубался
Даже под недугом.
От братвы его тошнило,
Так же как от Сэндвича.
То, что вместе их роднило,
Не поймёшь тепереча.
Когда в дверь звонок раздался,
Велька бился с гадами,
С насекомыми сражался,
А тут Сэндвич с крабами.
-Здравствуй, Сэдвич! - гикнул Велька,
Брызгая по плинтусу, -
Я тут слышал, что ты в сделке
Вышел полным свинтусом.
-Что ты, Велька, это бредни!
Здорово устроился.
С мэром, почитай, намедни,
За руку здоровался.
-Ты теперь, небось, вонючий,
Сколько дней не моешься?
Ты ведь, Сэндвич, невезучий,
Всё равно зароешься.
-Эх, люблю тебя я, Велька,
За прямую искренность.
Ведь с тобой и с пьяным в стельку
Бдительность, да бдительность.
-Не бери на понт, Тарелкин,
Это я из нежности.
Доставай, в шкафу сардельки,
Пьянка в неизбежности!
Через час уже сидели,
Трёп вели о женщинах.
О прекраснейших мамзелях,
О тычках, затрещинах.
Говорили о высоком
Вперемешку с крабами,
Правда, выходило боком,
И кончалось матами.
Но по-старому всё было,
Будто они молоды.
Сэндвич вновь фарцует мылом,
Велька - стоматологом.
На дворе декада мая
Восемьдесят пятого.
Всюду музыка играет
Громкими раскатами...
Мир может стоять и на двух столпах -
поэзия и проза
Поэзия и проза -
Две противоположные грани
Одного мироздания.
Чудесная архитектура -
Это мы сами.
Скитания -
Наука искания слова.
Мир может стоять и на двух столпах -
Поэзия и проза.
Искусство, как заклинание,
Где можно сделать шаг в небо.
Мелодия - это знание,
Которое есть на острие луча света.
Можно ли узнать у художника,
Как написать картину?
Но мы знаем, как стать заложником
Собственного бессилия.
Можно сто лет говорить правду,
И ничего не изменится.
Надо, чтоб зерно сыпалось
Не только на одну мельницу.
Можно разбить голову
О стены непонимания,
А ведь стоит только прислушаться
К собственному дыханию.
Музыка, танцы, бабы, шашлыки,
Любовь к вину, горячие мулаты...
Здесь всё как прежде годам вопреки,
Да мы уже не те. Но как солдаты
Чеканят шаг безудержные дни,
Здесь с нами ничего уж не случится.
Зажёг июль вечерние огни,
И взмыла в небо ангельская птица.
Рассвет нескоро, водяная гладь
Легко ложится крупными мазками.
Что наша жизнь? Мы стали забывать,
Что кто-то подшутил уже над нами,
Всё перепутав и переиграв,
Оставив рифм пустые мирозданья...
И мы забыли свой горячий нрав,
Свои сомненья и свои желанья.
02.07.2006г.
И понял, что главное - это терпенье,
что богом любезно оставлено в нас
Я быстро проснулся, сорвавшись с дивана.
(Знать пол в этой комнате был под углом)
Какую-то глупость достал из кармана,
И перевязал её крепким узлом.
Включил телевизор - ужасная штука:
На первом канале семнадцать полос.
У каждой свой цвет в сочетанье со звуком,
И диктор задал непонятный вопрос.
Я жутко поёжился, сел поудобней.
На пятом канале вообще тишина.
На третьем всё в пятнах каких-то холодных,
Как будто недавно случилась война.
Я в полном расстройстве на улицу вышел,
Повсюду фонтаны, но все сверху вниз.
Свисают с домов несуразные крыши
От выцветших окон остался карниз.
Зашёл в магазин - продавец в меня матом:
Не вздумайте здесь ничего покупать...
Кассир посмотрел на меня виновато,
Как будто я деньги пришёл занимать.
Смотрю, на витрине дырявые лодки.
Зачем? Говорят, чтобы легче тонуть.
В соседском ларьке предложили пилотку
Длиной метров пять и с замочком на грудь.
Набор для туриста: палатка без верха,
Гитара без струн с кнопкой "пуск" и реле.
Есть спички без серы, два грецких ореха,
И колышки, что размокают в земле.
Ботинки лежат с охлаждением пяток
С крутыми носками загнутые внутрь.
Я понял, с торговлей случился припадок,
А с миром и вовсе какая-то жуть.
Призыв "Вырывайте здоровые зубы!"
Ужасным маньяком гласит со щита.
У дамы счастливой "О, как это грубо"
Шутливо сорвалось с беззубого рта.
Я взялся за сердце и сел на сиденье
Машины, что двигалась два км. в час.
И понял, что главное - это терпенье,
Что богом любезно оставлено в нас.
третья часть триптиха о любви, который тоже есть на этой страничке
В её глазах неудовлетворённость,
В её стихах вселенская печаль.
Извечная любви неразделённость,
Которой ей давно уже не жаль.
Она - необъяснимая загадка
Молчания без срока и молитв.
Но между тех же строк лежит закладка,
И сердце той же нежностью болит.
Невысказанность слёз, дождливый вечер,
Несправедливость мира и вообще...
Ей минимум нужна хотя бы вечность,
Её надежде и её душе.
Явленья непохожие
Случаются на свете,
И ходят как прохожие,
Гуляют по планете.
Прекрасные явления,
Частенько запоздалые,
Подчас под настроение,
Они как дети малые.
Явленья второсортные
Считаются нормальными,
Хотя и допотопными,
Зато всегда скандальными.
Когда вокруг безвкусица,
Тогда умы свободные.
На них-то всё и крутится,
Они для фарша годные.
А вот явленья праздные
Близки по духу каждому,
Хоть мы такие разные,
Зато с одною жаждою.
С одной нелепой истиной,
Как с кубиками в садике.
Глядят глазами выцветшими
Вчерашние солдатики.
Больше нет мечты заветной, всё как будто бы сбылось.
Ветер радуется буре,
Корабли пустив на дно.
Дело сделано! Закурит
Сизой дымкой над волной.
Улыбнётся предрассветной
Сладкой неге ранних звёзд.
Больше нет мечты заветной,
Всё как будто бы сбылось.
После стольких дней свершилось!
Гладь лазурная. Восход.
Но в душе мятежной силе
Новый дан уже отсчёт.
Ветер гуляет по листьям опавшим
cмеется над прошлым, грустит о вчерашнем...
Ветер танцует сумашедший свой вальс окружив себя небом шальным
Словно колдует, может людям с тоски просто кажется он неземным
Тем кто знает, кто рождает на свет гамму тысяч ярких цветов
С кем он играет, почему он не слышит далекий пронзительный зов?
А может как в сказке, у которой всегда есть начало и добрый конец
С негой и лаской он незримую леди чуть слышно ведет под венец.
Август, сентябрь. На серебрянных листььях сегодня не будет росы.
Смел он и храбр тот кто наши минуты уже превращает в часы
А ветер бунтует разодрав суету облаков на седые куски
Кого он ревнует зарывая свободу свою в золотые пески?
Ветер гуляет по листьям опавшим
Смеется над прошлым, грустит о вчерашнем...
У пристани стоит тот старый дом,
Где печь сквозь крышу смотрит в небеса.
Мне даже показалось, будто в нём
Ещё живут родные голоса.
И я вошёл. Какой-то странный звук,
Как будто кто-то ждал меня внутри.
Он словно что-то выронил из рук,
Замешкавшись на время у двери,
И смолк. Не приглашая за порог
Присел к окну на жёлтый табурет.
Казалось, что смириться он не мог
С той мыслью, что его здесь больше нет.
А из окна пестрел заросший сад
С калиткой, что вела меня к реке,
Где я бродил сто тысяч лет назад,
Отыскивая что-то вдалеке.
И лес, что молчаливо восклицал,
Приветствуя меня в своём краю.
И целый мир, который открывал,
Как юность пролетевшую свою.
Уже куда-то шёл, накинув плащ,
По просекам, по рыхлому жнивью.
И эхо отзывалось мне из чащ
Легко ложась на музыку мою.
Но что-то приключилось вдруг со мной,
Как будто подкатился к горлу ком.
Я быстро оглянулся, за спиной
Ещё стоял всё тот же ветхий дом...
Мы с ним, конечно, по сто грамм.
Ну, как без этого с зампредом?
Зашёл к зампреду. Во, мужик!
Живёт отлично, без истерик.
Таёжный зверь к нему привык,
И всякий куст, и всякий берег.
На морду ловит карасей,
Они зампреда очень любят,
Не портят дорогих снастей,
И за улов большой не судят.
Мы с ним, конечно, по сто грамм.
Ну, как без этого с зампредом?
Поговорили по душам,
Сначала с ним, потом с соседом.
Сосед не то, чтобы остряк,
Но тоже держится как надо:
Благоустроенный барак,
Вокруг бетонная ограда.
Живёт нормально, без проблем.
С утра совхоз, к обеду баня.
Из политических систем
Ему всех ближе к сердцу Таня.
Через дорогу скульптор Шмидт,
Но тот с натурой эпохальной.
Как только на крыльце стоит,
То полсела в надежде тайной.
Он в шляпе, с трубкой, при очках,
И взгляд мурашками по коже.
Его все любят на словах,
Но и в душе, наверно, тоже.
Чуть-чуть левей водитель Ян,
Живёт в достатке - три коровы.
Прослыл в селе, как грубиян,
Зато специалист толковый.
Ну, с Яном трудно говорить,
В десятке слов одно со смыслом.
Хотя старается не пить,
И душу лечит коромыслом.
А на окраине села
Цветёт доярка Иванова.
Во ВТУЗ экзамены сдала,
Решила жить стремленьем новым.
Всё хорошо в родном селе,
Одна загвоздка сердце гложит:
Летает баба на метле,
И всех знакомых бьёт по рожам...
С краёв придавлено, чтоб крепче жгло
пламенем, пожаром осени или морозами или метлой
Ой, вычурно! Зато не горестно
Хотя и совестно,
Да всё ж внутри
Высятся над нами мельницы
И богадельни там
Под алтари.
Ой, гордые,
Да не всесильные,
Любви обильные
До первых ран.
Тешатся
Друг другу почести
Но одиночество
Наш высший сан.
Скомкано, потом расправлено
С краёв придавлено,
Чтоб крепче жгло
Пламенем,
Пожаром осени
Или морозами
Или метлой.
Что вычурно? Зато не горестно
Хотя и совестно,
Да всё ж внутри
Высятся
Над нами молнии,
Ведь так привольно нам
Пока горим.
Ну, всё равно, пока ползём, как оказалось, рядом, давай поговорим о том,
что движет нас к наградам.
Куда, земеля, держишь путь?
Куда ползёшь, родимый?
Там впереди такая муть,
И всюду пахнет тиной.
Тебе помочь? Ах, нет? Ты сам?
Ну что ж, давай, коль cможешь.
А то, ведь вижу по глазам,
Ты два и два не сложишь.
Четыре? Эка, брат, даёшь!
Не ожидал, похвально.
А может песенку споёшь?
Хотя это банально...
Ну, всё равно, пока ползём,
Как оказалось, рядом,
Давай поговорим о том,
Что движет нас к наградам.
К каким наградам, говоришь?
Известно, к самым разным.
К матрасу, на котором спишь,
И к остальным соблазнам.
К рассвету б в город заползти?
Да что ты, это слишком.
Домов на жизненном пути
Полным полно, братишка.
Вот видишь слева огонёк?
Да нет, ещё левее.
Там ждёт нас ужин и чаёк,
И тётка Пелагея.
Но мы туда не поползём,
Далековато будет.
Там жестковатый чернозём,
Он нас совсем простудит.
Куда приятней по песку,
И по траве росистой,
То на спине, то на боку
Дорожкой серебристой.
А то подхватим грипп, и что,
Считай семь дней калека?
Был человеком на все сто,
И нету человека.
Давай возьмём правей, земляк,
Кажись, другой прохожий.
Наверно, это добрый знак,
Который нам поможет.
В автобусах давка, народ испаряет
халявный портвейн, или спрайт, или колу
Июль дело делает, мучит жарою,
Охота нырнуть с головою в бассейн.
В таком состоянье я слишком рассеян
И ассоциации странны порою.
Движенья без цели становятся реже,
Они утомляют, несут раздраженье.
Ночами не сон, а сплошное мученье,
Под утро бельё как-то очень несвеже.
Нарциссы у зеркала топчутся меньше,
Всё больше по пляжам бугристою массой
Волнуют девчонок из пятого класса,
Особенно тех, кто пока что застенчив.
Пленит ароматом холодное пиво.
Из душных контор его чуют ноздрями.
И ходят с навязчивой мыслью часами,
Взирая на этот источник ревниво.
На рынках страдальцы всё чем-то торгуют,
И плавятся заживо вместе с асфальтом.
Цыганки прохожим гадают по картам,
Но те то в любую погоду разуют.
В автобусах давка, народ испаряет
Халявный портвейн, или спрайт, или колу.
Бесхозные дети, забывшие школу,
Какой-то прикол втихаря замышляют.
Июль дело делает, жарит и пышит,
Песок на зубах так скрипит мелодично.
Вот женщина в белом бежит эротично:
-Эй, слушай, куда ты?
Да разве ж услышит...
Сложить из слов мозаику,
Из звуков - ожерелье.
Достать приёмник старенький
И слушать гул метели.
На окнах, льдом украшенных,
Чертить смешные рожицы,
И удивляться шалостям
Таинственной художницы.
Не думать, не загадывать
О будущих свершениях.
Стихами душу баловать,
И ждать, как вдохновения,
Больших январских праздников,
Чудес неописуемых,
И сказочников-странников,
Друзьями именуемых.
Стелить по небу скатерти
Строкою залихватскою,
Кружиться снежной замятью
Над скукою кабацкой.
И пьяницам растроганным
Про жизнь слагать истории,
И руки греть от холода
В подземном переходе.
Сложить из слов мозаику,
Из звуков - ожерелье.
Достать приёмник старенький
И слушать гул метели.
С похмелья ночь укладывать,
Не чувствуя усталости.
И вновь себе доказывать,
Что можно жить до старости...