|
Нынче тихо. Это прямо как-то ново. Почитай уж третьи сутки не воюем - Крутим всяк хвосты посланникам Эола. Не иначе как затишье перед бурей. Вот, решил потратить с пользой час досуга, Написать из тенедосского залива: Хайре вам, моя любезная супруга! Пусть к вам будут наши боги справедливы. Как там жизнь в глухой провинции у моря? Что Итака наша - выгодно ль торгует? А народ? Довольны, сыты, зря не спорят? Верно, пьют? Пусть пьют - уж лучше, чем бунтуют. Вы всё шьете? Бабьи хлопоты - известно. Сын, поди, теперь совсем уже мужчина? За меня не беспокойтесь, слава Зевсу, Я живой, местами даже невредимый. Если скажут что про Паламеда - правда. Пусть паршивец знает внука Автолика. По делам, как говорится, и награда. Быть убийцей мне милей, чем быть убитым. Мы опять несем серьезные потери, Что ни день, то недочет среди героев. Эти гады крепко в городе засели - Не подступишься ни с берега, ни с моря. А на днях был случай скверный: слышу шепот За спиной. Смотрю: Ахилл весь бледный с виду. Я к нему, кричу: "Дружище, ты чего тут?!" Он: "Стреляли..." и того... то бишь к Аиду. Хоронили - пели, пили, чтоб забыться. Тут и впрямь рассудком тронешься от страха. Об одном прошу: уж если что случится, Для меня не возводите кенотафа. Скоро ночь. От моря резко пахнет влагой. Холодает, ветер сменится, наверно. Кстати, я ахейской армии на благо Ход конем второго дня придумал верный. Мысль проникнуть в Трою тайно, без опаски Поимела одобрение в народе. Ох, не даром я юнцом от козопасов Получал не раз по наглой рыжей морде. Будет утро, будет зрелище и пища Для ворон... Кто не умрет, тех покалечат. Обещаю на троянском пепелище Осушить ритон вина за нашу встречу. Вот триера развернулась носом к мысу, Значит, время. С нами вестники Эола! До чего у фразы этой дивный смысл: "Я вернусь домой в Итаку скоро"! Скоро... P.S. Тут средь нас какой-то бегает со свитком... Вроде слеп, а сам все видит - хрен чё спрячешь! Если будет вам болтать про нашу битву, В шею шельму - денег хочет, не иначе.
День за днем перед взором мелькают годов вереницы, время словно застыло на млечном стоп-кадре Вселенной. Но когда я закрою глаза, этот мир растворится, ибо сколько я помню себя, я в нем был неизменно, и напротив, не помню ни мига, чтоб было иначе, то есть мир без себя самого совершенно не помню. Это значит, что не было "Декамерона" Боккаччо, и триеры ахейцев под Троей не пенили волны, Франсуа не писал завещания в форме баллады, крестоносцы за Гробом Господним не шли до Хеврона, не сдавали Гранады испанским войскам Альмохады, а историки врут хуже всяких старух возле дома. День и ночь над бумагой корпят, что ей будет, бумаге? Всяк историк мной выдуман, стало быть, мне и подобен. И сосед мой все врет, что стоял за "Зубровкой" в продмаге, когда я еще замыслом был в материнской утробе. Верно врет! Я ни замыслом отроду не был, ни плодом. Просто был. То есть, есть. И какое-то время пробуду. Это я, от того ли, что сызмальства был сумасбродом, взял и выдумал Бруно, соседа, Сафо и Иуду. И залитые лужами каждой весною аллеи, и обычай, что сам соблюдаю, ходить на работу, и слова, что придумал, потом приписал Галилею, и смешное названье для целых двух штатов - Дакота. Так что истины нету ни в завтрашнем, ни во вчерашнем, зыбки время, пространство и мысль. Лишь забвенье надежно. Что же делают боги, когда им становится страшно? Обращаются к людям с мольбой о молитве. И все же снова жахнет рассветом по спящему городу утро, выжигая напалмом зари тусклых окон глазницы, новый день мостовые и стены зальет перламутром... Но когда я закрою глаза, этот мир растворится.
Там, где зияют меж веток стигматы рябин, вспороты снежные насты шрапнелью проталин, кто-то под мокрым карнизом фатально один тихо завидует окнам зашторенных спален. Дом его призрачно явен и явственно пуст, он, как и я, проходящим неведом и скушен. мой Карфаген - мое личное капище чувств, заново созданный, должен быть снова разрушен. Знаешь, что значит "теория выжженных лет"? это когда равнодушно, но несколько нервно ты отвечаешь на каждый вопрос словом "нет", а нейрограф подтверждает, что "нет" - это верно. Так ассонансом уходят в созвучья года, время от нас отстает на четырнадцать терций. вечность начнется не раньше, чем ты скажешь "да", ровно за вздох... до остановки сердца. 2008г.
за столиком в кафе случайный профиль, неразличимый из угла анфас: вы плакали, забыв остывший кофе, я пил Chenet, не отрывая глаз... вы плакали так искренне, так сладко, вокруг мизинца обернув платок, и родинка у лямки на лопатке дрожала, как над свечкой мотылек. немая речь скупых разводов туши (прием из черно-белого кино) задор волос настырно непослушных, и под столом переплетенье ног, ресниц намокших дерзкие порывы, и брызги болеро из-под ногтей, и пепел в кофе... как же вы красивы в отчаянной душевной наготе!
Нервы щекочет ядреным дурманом полынь, Ветка в медвяных разводах янтарной смолы Ласково тронет пушок на затылке: остынь! Долгое лето и многие лета весны... Охнет в ладошку нежданной слезой молочай, Пальцы взъерошат пробор пожелтевшей травы. На спину, в осень, наотмашь упав невзначай, Взглядом вычерчивать вязь муравьиной тропы. Тихо подкрасться и робко спросить у воды: Примешь? Смеется заливисто, звонко ручей: Кто ты, дурашка? - а голос как будто внутри - Камо гредеши, откуда, чудак, и зачем? Правда, зачем мне чужие тревожные сны? След на висках от рассветной росы серебра. Лета - забвенье и лето - знаменье зимы... Я только эхо того, кто прошел здесь вчера.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |