А можешь ты любить, как я - взахлёб,
без страха, без оглядки, очень просто,
не разбирая - рано или поздно,
как будто всё в последний раз и чтоб
на грани выдоха последнего и вдоха,
среди ромашек ли, чертополоха,
когда всё хорошо, когда всё плохо,
испепеляет жар и бьёт озноб,
в грязи осенней и на перепутье,
любить меня возвышенно, распутно,
на золотом одре, иль поминутно
ища пристанища,
так, что позорный столб
не испугает - чисто и прилюдно?
А можешь ты любить, оставив дом,
семью, размеренность, уют в своей квартире
во имя женщины - одной в безумном мире,
и никогда не пожалеть о том?
- Не можешь...
для тебя любовь порочна
та, что вне брака,
а я знаю точно:
порока, более святого, не отыщешь
и нет добра святей из целой тыщи
всех добродетелей и всех святых грехов,
чем гордая, иль падшая любовь.
Спасибо жизни и судьбе.
Ну что здесь странного, скажите?
В душе, как в брошенной избе,
Вдруг поселился добрый житель.
Он в ней обжился не спеша,
Развел огонь, поправил крышу,
И стала темная душа
Светлей, просторнее и выше.
Сверкала чище, чем слеза,
Она в живое счастье веря.
А любопытные глаза
Смотрели в окна, щели, двери.
Но не для низменных утех
Мне солнце радостно светило.
А слухи - пусть живут для тех,
Кого любовь не посетила.
Достаток подданным суля,
Заботу и удачу,
Шут превратился в короля,
Полцарства одурачив.
На ближних не спускал собак,
И не искал управу.
Зато дурацкий свой колпак
Примерил на державу.
И цель поставил, будь здоров,
Не поминая всуе,
Хороших воспитать шутов
Во славу шутовскую.
Им было брошено зерно...
И выросли шутята,
Которым было все равно,
И ничего не свято.
Им, что на солнце, что в тени.
Что в цель, что мимо цели.
Им все до лампочки, они
На все плевать хотели.
С трибун кричали: "Дайте срок,
Застроим все дворцами..."
Народ забился в уголок
И звякал бубенцами.
Ловили уши каждый звук,
Что доносило эхо,
И становилось всем вокруг
Все больше не до смеха.
А шут старел...
Хитрец и лгун,
На собственном примере
Учил он подданных с трибун
То врать, то лицемерить.
Почуяв смерть, дыша едва,
Одной ногой в могиле
Сказал крылатые слова:
"Мы славно пошутили..."
Теперь лежит в сырой земле
За каменной оградой...
...Народ, скорбя о короле,
Смеется до упаду...
Гениальность и простой талант -
Между ними лишь одно отличие.
Первое - второго вариант,
Перешедший в манию величия.
Ну, а если говорить серьезно,
В мире этом все довольно странно.
"Гений" означает слишком поздно.
А "талант" всего лишь слишком рано.
Так юнец восторженно-безусый
Слышит часто, как цедит издатель:
"Вы талант, конечно, но по вкусу
Это не воспримет наш читатель".
Но зато, когда протянет ноги
Автор тех же самых сочинений,
Выведет, возможно, в некрологе
Кто-нибудь: "Сегодня умер гений".
Сосновой осени послушны наши сны.
В кострах сгорают сентябри, и пахнет пахотой.
И солнце сонное ползёт во тьму из тьмы,
роняя капельки последней, летней, патоки.
И - до весны...
А у метро не тронет струны гитарист,
доверив ветру прикоснуться флажолетово,
и фиолетовым закрасит сверху вниз
и дом, и вечер, и любовь свою отпетую,
и палый лист.
И станет холодно. Но он здесь ни при чём:
его душа снежинкой лёгкой в небе мечется.
И будет стол и горький чай. Как горячо...
А после - каждый отопрёт калитку вечности
своим ключом.
Я живу в государстве по имени КАК БЫ,
где, как это ни странно,
нет улицы Кафки,
где и Гоголя как бы читают,
а как бы и Хармса,
где порой как бы любят,
но как бы и не без хамства.
"Это правда, что все как бы пьют
в государстве по имени КАК БЫ?"
Есть, кто как бы не пьет,
и, поверьте мне,
как бы ни капли...
"Что вообще за народ эти самые ваши КАКБЫЙЦЫ?"
Как бы милый вполне,
но бывают порой как бы воры и как бы убийцы...
В основном все мы как бы радушны
и как бы достойны.
Все у нас поголовно за мир,
но бывают порой как бы войны.
В стольких кухоньках - как бы Чечня,
где побоища, словно с врагами,
утюгами,
ножами кухонными и утюгами.
Наше КАК БЫ - везде,
словно будничное полоумье.
Как бы судьи в суде,
как бы думающие - в Думе.
Мне раскрыла КАКБЫЙКА одна
свою крошечную как бы тайну:
"Я в вас как бы навек влюблена...
Вас читаю и как бы вся таю..."
Я хочу перед Богом предстать
как я есть,
а не как бы,
не вроде -
лишь бы "как бы счастливым не стать"
в "как бы жизни"
и "как бы свободе".
Звучащая музыка мимо нее проносилась,
А, может, она - полнокровна, горда, величава,
Все шла через музыку и одиноко звучала,
И ширилась, и простиралась, светилась и длилась...
И вдруг затуманилась в чьем-то тревожном вопросе:
"Кто ты?" и, помедлив, ответила :"...Осень,
Я - Осень,
А ты?" -"Я - Фотограф. Художник без кисти и красок!"
"А ты?"- "Я - Фотограф. Я - музыка выси и дали!
Я здесь, чтобы краски твои не пропали,
И эти сюжеты еще не рассказанных сказок!
Ты правду скажи,- и застыл, очарован и грозен,-
Кто ты?" И услышал печальное: "Осень...
Я - Осень..."
И начался танец, и грусть в нем, как радость сверкала,
И он превращался в зрачки, а она - в поднебесье,
И он ей дарил золотое убанство и песни,
И с веток она фотографии наземь роняла...
Она обещала, что запечатленная просинь
Теперь не померкнет. А он говорил ей:"Я - Осень,
я - Осень..."
...А ты? Что ты людям на память оставил?
Под чем, уходя, ты поставишь свой скромный автограф?
Рисует без кисти и красок картины Фотограф,
Играет на клавишах листьев без нот и без правил!..
Но, может быть,там, на последнем, горючем покосе
Шепнет тебе кто-то:"Иди. И продли меня!" Осень..
Я вижу тебя вопреки всем возможностям видеть.
Вечерней Ван Гога, темнее вечерней волны
Цвет страсти твоей, в ней расплавленный мрамор Давида,
Пиетты тоска, Боттичелли стыдливые сны.
Я вижу тебя. Есть для зренья всегда пятый угол.
Забилась на кухне горящая стрелка часов.
Меня окружает молчание площади круга,
Я вижу тебя, мне не надо чужих голосов.
Я вижу тебя и стараюсь запомнить и вспомнить,
Иду я на ощупь с клюкою избитой строки
В туннеле из прожитых жизней и брошенных комнат,
Я вижу тебя: дальше взгляда и ближе руки.
В моей квартире жил король,
Простой король Буке.
В шкафу бардак, в комоде моль,
Протечки в потолке.
Он мог бы жить и во дворце,
А мог в особняке,
Но он не думал о себе,
Простой король Буке.
Любил со свитой разъезжать
На старенькой "Оке"
И странные стихи писать,
Простой король Буке.
И на работу в будний день,
Без сумки, налегке,
Ходил, когда ему не лень,
Простой король Буке.
Любил и женщин и мужчин,
И мальчиков, и дев.
А вот кого он не любил -
Так это королев.
Любил на пляже загорать -
Разлечься на песке,
Со мною в карты поиграть
Простой король Буке.
Зимой всегда не прочь с горы
Спуститься на доске...
Но жаль, не дожил до поры
Простой король Буке.
Да, он на кладбище сейчас.
И лента на венке:
"Мы помним Вас, мы любим Вас!"
Прощай, король Буке!
Почти что прожит год, и под сезонов смену -
Далекий перезвон ушедшего дождя,
Классический соблазн просторного размера,
Который целый мир легко вместит в себя.
Когда осенний лист доверчиво и чисто
Спланирует, кружась, и сядет на плечо,
Окажется, что жизнь полна любви и смысла
И, судя по всему, не кончена еще.
И голову задрав, несмело верит в это,
Опять свою мечту наладив кое-как,
Знакомый персонаж бродячего сюжета,
Нелепый мой двойник - лирический дурак.
Пусть выручит его, хотя б такая вера -
На день, на час, на миг - отважна и слепа.
Покуда мил размах свободного размера
И, стало быть, вполне просторна скорлупа.
Чтобы город был пустой утренний,
Чтоб трамвай в руках несла улица,
Чтобы холод отпустил внутренний,
И душа была как бы спутница,
А в проеме за стеклом женщина
Поливала бы герань, заспанно,
Лейкой бледно-голубой, медленно,
И погода чтоб была пасмурной.
Чтобы мокли на цепях велики,
Чтоб бродили возле урн голуби,
Чтоб торчали тополей веники
Из туманного двора проруби,
Чтоб висела тишина стылая
Над столицею чужой родины.
Чтоб хотелось вдруг сказать: "Милая,
Я скучаю по тебе, вроде бы...
На Дегтярёвской всюду дегтяри,
Здесь ложкой меда август застывает,
Разбавив утро каплями зари
И каплей ртутной красного трамвая.
Здесь старый враг - почти что старый друг.
Он, раздобрев, предстанет в лунном свете,
И, безусловно, лучше новых двух,
Хотя бы тем, что был когда-то третьим...
Здесь старый друг уже и тем поэт,
Что состоит из плюша и из пуха,
Пусть сочинил за десять долгих лет
Пяток стихов для внутреннего слуха.
Спрошу: - Как жизнь?
Ответит: - Без пяти...
И побредет за призраком трамвая,
Строфой тяжелой на своем пути
В потемках душных искры высекая.
В этом нет моей вины
И отчаиваться нечего:
У поэта нет жены,
У поэта только женщина.
Только женщина, да-да,
Пусть простит мне жизнь убогая,
Только-только та одна,
Недоступная, далекая.
Только та, что темноту
Отгоняла светом вымысла,
Только та, что красоту
Из моих мечтаний вынесла.
Мой порыв ее вознес
Выше нашей повседневности,
Выше горя, выше слез,
Выше страха, выше ревности.
В ней всё - чудо, всё - моё!
Но тебя люблю ведь тоже я,
Потому что на неё
Ты немножечко похожая.
Поговори со мной, трава!
Скажи мне, где берутся силы?
Меня ведь тоже так косили,
Что отлетала голова...
Скажи, подружка, как дела?
Какие ветру снятся дали?
Меня ведь тоже поджигали -
И я, как ты, сгорал дотла...
Откуда силы-то взялись?
Казалось, нет нас - только пепел,
Но мы из этих смертных петель,
Как птица Феникс, поднялись!
Скажи мне нежные слова.
Нас ждут и праздники, и будни.
Я снова молод, весел, буен.
Поговори со мной, трава!
Если любишь разговоры - не молчи,
Если хочешь сигарету закури
Даже если слишком крепкий чай горчит
Говори, мой друг, о прошлом, говори.
В этом замкнутом пространстве бытия,
Где сквозь сон проспектов светят фонари,
Мы остались... Где то там брожу и я.
Говори, мой друг, о прошлом, говори.
Скверы, парки, переулки, пустыри,
Звездным небом зараженная вода...
Говори, мой друг, о прошлом, говори.
Но в него не возвращайся никогда.
Тени прошлого давно живут без нас,
Сущность времени заполнена иным
В этом муторном и суетном "сейчас".
Подожди, мой друг, немного помолчим...
Одинокий листок,
флаг давно отшумевшего лета,
среди голых ветвей треплет ветер осенний, шутя,
а ему невдомёк,
что последняя песенка спета
и пора улетать - он у лета был только в гостях.
Ветер зябко кружит
над землёю, промозглой и серой,
с потускневших небес моросящий срывается снег,
а листок всё висит,
одинокий, но гордый и смелый,
задержать норовя наступающей осени бег.
Скоро холод ветров
принесёт, как всегда, непогоду,
вот, уже под ногами прохожих блестит гололёд.
И не высказать слов,
наблюдая, как чудо природы,
уцепившись за жизнь, не сдаётся все дни напролёт...
со звездами играть, смахнув пыльцу с ладони,
подбрасывая ввысь, и на лету постичь
и доставать со дна сетями длинноногих
приклеивать к лучам русалочьих ресниц
ждет желтенький тюльпан морозных междометий
что на твоем окне рисует капель след
обманутый обман завоет словно ветер
заплачет, уходя ...ему обидно - "нет"
а я швыряю снег в московский старый вечер
и пусть он, торопясь, умчит в небытие
котенка у ворот, смешного человека,
который, говорят, не знает о тебе
со звездами играть, смахнув слезу украдкой
подбрасывая ввысь и больше не ловить
не гаснет лунный диск - заветная лампадка
и чей-то светел лик - хоть пригвоздило жить
Я отбился от рук, что хотели любви и корысти
И прямая - есть круг, я отбился от замкнутой жизни,
От чужого "Пора", от чужого "Ура!" и "Не надо",
Я отбился с утра от похмелья Великого стада...
И слежу за игрой равнодушно, а, может, устало -
Не игрок, не герой - пьесы,
ради простого финала.
Но смотрю сквозь траву,
И дождя синеву;
Я отбился от стаи...
Для которой живу,
От которой живу,
Книгу жизни верстая...
Нет ни пут, ни пути. Есть беспутная прОзябь сознанья
От всегда до сейчас, до вчерашнего сёстро-братанья.
Где весь мир разлинован, согласно своей пятилетке,
По линейке ходили и плакали в крохотной клетке.
Но в своих записных, на полях, оставляли заметки:
Как пылали, дрожали весной на каштановой ветке.
Как любили и жили в малиновых красках и звонах,
И к Отчизне любовь измеряли в осенних ньютонах.
А потом ничего...
А потом только памяти снасти...
На себя,
На живца
Ловим миг
Ускользнувшего счастья...
Я люблю тебя, "родина
Покосившихся изб",
Хоть вся жизнь моя пройдена
В направлении "из".
Хоть сейчас обитаю я
В распрекрасной стране,
Вместе с птичьими стаями,
Ты приходишь ко мне:
Не лубочность красивая
"Псевдоволжских" картин,
И не "русскость" спесивая,
В коей всяк - дворянин,
Не дворцы златоглавые,
Не помпезность столиц,
И не "винные, бравые"
Выражения лиц,
Не наивность горения,
Бредом чуждых идей,
Не обОготворение
Каждых новых вождей,
И не "посткоммунарная"
Православность твоя,
И не пьянство "заздравное",
Просто ты - это я...
Обрублены канаты,
И рвется бриг крылатый
Расправить паруса,
Что между мачтами распяты.
Уйдут в иные земли,
Судьба вернуться всем ли?
Но якорь подымают,
Голосам её не внемля.
А я не всё прощаю кораблям,
Когда они уходят в непогоду,
Ведь вижу я сквозь призрачные годы,
Чем встретит их родимая земля:
... Смешаются объятья,
Рыданья и проклятья,
Резвясь, на мысе ветер
Треплет праздничное платье...
А те, кого дождались,
Едва не обознались...
Да, годы не щадят,
Для них любовь - такая малость.
Ведь время не прощает кораблям,
Когда они придут к родному дому,
На них глядит с надеждой, по-другому,
Забытая, желанная земля...
Но вот и я сегодня
Крылатый парус поднял
И ринулся туда,
Где море слилось с преисподней.
И, вздёрнутый на рее,
Пусть флаг наш гордо реет,
И тысяча чертей
Бессильны сделать нас храбрее.
И пусть не всё прощают кораблям,
Когда они уходят в непогоду,
Там, как нигде, изменчивые воды
Мне шепчут о тебе, моя земля...
Вы сказали: "Ваш дом - мой!",
На огонь поставили чайник.
Вдруг куда-то ушло отчаяние,
И мне расхотелось домой...
Вы сказали: "Ваш дом - мой!",
Путешествуя в книжных полках,
Под жужжание кофемолки
Я забыла дорогу домой.
Мой измученный карандаш
Записал эту боль в строку:
Первый раз на моем веку
Мне сказали: "Мой дом - Ваш!"
Наш случайный роман
Будет краток, как ночь.
Вспыхнет факел страстей,
Никого не согрев.
Но иссохла душа,
Как родник обмелев.
Всё равно я сбегу,
Ошалевшая, прочь!
Вы сказали: "Ваш дом - мой!",
Путешествуя в книжных полках,
Под жужжание кофемолки
Я забыла дорогу домой.
Я заказал на завтрак снег...
И спать. Кроватная нора
Мне подарила сонный мех
И приютила до утра.
И вили сны балетный круг,
И скрипка тенькала слегка...
Всю ночь, не покладая рук,
Тер Повар в пудру облака,
Морозил блюдечко земли,
И ветер с хлопьями месил.
Ну, а когда снега легли
Заснул и он почти без сил.
Звонок синички за стеклом
Меня на завтрак разбудил.
Проснулся. Все - белым-бело.
И я добавки попросил!
Лежит усталость на плечах.
Горит вечерняя свеча.
И, как живые,
К нам отражения скользят -
Не верьте зеркалам, друзья,
Они кривые.
В них ни на грош голубизны,
Зато хватает кривизны
И раздраженья.
Они всего лишь зеркала,
Но сколько света, сколько зла
В их отраженьях.
Стекло коробится волной
Своей фальшивой глубиной,
Мир искажая -
Ваш лучший день, ваш звездный час
В узор морщинок возле глаз
Преображая.
Отравит душу ртутный блеск,
Подменит истину гротеск
Неумолимо.
Не надо верить зеркалам,
Смотритесь лучше по утрам
В глаза любимых.