Сегодня холодно, а ты - без шарфика;
невероятная вокруг зима -
Как будто Пушкину - приснилась Африка
и вдохновение - сошло с ума!
"Отдайте музыку, откройте варежку", -
ворчат медвежие грузовики.
И чай зеленовый друзьям заваришь ты,
когда вернетесь вы из Африки.
Ах, с возвращением! Вот угощение:
халва и пряники, домашний мед -
А почему сидим без освещения, -
лишь босоногая звезда поймет.
Когда голодные снега заквакают,
шлагбаум склонится кормить сугроб.
"Любовь невидима, как тень экватора", -
сказал намедни мне один микроб.
Неизлечимая тоска арапова!
Почтовым голубем сквозь Интернет:
разбудишь Пушкина, а он - Шарапова,
а тот - Высоцкого - Да будет свет!
Соткано из серебра и света
Бродит средь деревьев бабье лето,
В паутинках шали кружевной.
Грустно улыбаясь на прощанье,
Дарит мне надежды-обещанья,
Видно, шутит лето надо мной.
Я опять,в который раз, поверю,
Что за синей сказочною дверью
Притаилась молодость сама.
И душа в надежде встрепенется!...
Но в ответ ехидно ухмыльнется
Бабья седовласая зима.
Трюмсель - высший прямой парус, некогда подымавшийся над бомбрамселем, на самом верху мачты - выше всех других парусов.
Я маленький парус, но горд и отважен,
Играют ветра на моём такелаже.
Я место такое в рангоуте выбрал,
Что выше меня только звёзды да вымпел.
...к походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взят на гитовы,
привязан за рею,
старею,
хирею,
не рею...
Я маленький трюмсель, но в ветры опасен,
Я мачту способен снести в одночасье,
Под полной оснасткой не хаживал клипер -
Видать, трусоват незадачливый шкипер.
...к походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взят на гитовы,
привязан за рею,
старею,
хирею,
не рею...
Вот так бы всю жизнь на гитовах и прожил,
Но на горизонте заметили ·РоджерЋ,
И шкипер хрипит, замерев у руля:
·Бом - брамсели ставь, поднимай трюмселя!Ћ
...команда готова,
и вот я зареял,
не давят гитовы,
и прогнута рея -
я рею,
я рею
над реей!
Натянуты ванты, трещит бом-брам-стеньга,
Мы режем форштевнем солёную стенку,
И шкипер хрипит: ·Лево, право руля!Ћ
Пиратская шхуна старается зря.
...давно всё готово,
я по ветру рею,
держитесь гитовы,
гордени и реи -
я рею!..
Скрипят переборки и стонут талрепы,
От шхуны уйти проще пареной репы.
Пусть лезет пиратская банда из кожи,
Мы под трюмселями - догнать невозможно.
Я малый грот-трюмсель, но горд и отважен.
Я выжат - но выжил. Другое неважно!
Белый Амур умирал на столе в магазине.
Лёжа на пластике цвета топлёного воска,
Грезил он морем и пенной волной тёмно-синей,
Жабрами жадно глотал замороженный воздух.
Так замыкаются циклы житейского круга,
Так завершаются сложности реинкарнаций.
В будни и праздники мы пожираем друг друга,
И обретаем при этом великое счастье.
Так замыкаются циклы житейского круга,
Так завершаются сложности реинкарнаций.
В будни и праздники мы пожираем друг друга,
Дабы, вкушая, изведать великое счастье.
Дачи загрустившие пустые
Щурят окна в гаснущей заре,
Звездные чешуйки золотые
Плещутся в колодезном ведре.
Закопченный чайник на треноге
Издаёт лимонно-мятный дух,
Мы с тобой, уставшие, с дороги,
Всё же просидим часов до двух.
Будем дуть на чай в жестяных кружках,
Жечь сухую пряную листву,
Слушая, как с мёрзлым стуком груши
Падают в пожухлую траву.
Скажешь, что особенного в этом -
Жар костра, да горьковатый дым...
Будто навсегда прощаясь с летом
Мы с тобой притихшие сидим.
А наутро, в электричке нашей
Вдруг пойму я на плече твоём,
Что обыкновенный день вчерашний
Был в году, пожалуй, лучшим днём.
Пляшет по струнам
проворный смычок.
Искрами - хохот и плач...
Скрипку вонзив
кинжалом в плечо,
шаманит
сутулый скрипач.
Чёрные плети
мятежных волос
взлетают
над потным лицом.
И под ногами
трепещет помост,
со скрипкой
войдя в унисон.
Корчится зависть.
Юродствует вздор.
Газеты
брызжут слюной:
мол, еретик он,
убийца и вор,
мол, одержим
Сатаной.
Но скрипка поёт,
клеветы грязный рот
глушит
подобно лавине...
О, как прекрасен
этот урод!
Браво,
синьор Паганини!
Кладбище польское, кладбище русское,
Домики старые, улочки узкие,
А на окраине стертою фрескою
Всеми забытое кладбище чешское.
Среди деревьев во дворике тихом
Строгий портал - лютеранская кирха.
Храм златоглавый Преображения,
Рядом костёл - находи утешение.
Все мы под небом, все мы под Богом.
Мирно стоит меж домов синагога...
Издревле к этой земле прикипели
Русские, немцы, поляки, евреи.
Ветхий и Новый заветы да Тора -
Всё перемешано. Это - Житомир!
Как живется тебе в иллюзорно-мятежном краю,
Все пронзаешь картонным мечом бутафорные латы?..
В чей ранетовый рай упорхнула твоя Гамаюн,
С человечьим лицом, отчего-то, таким виноватым.
Где сейчас ты, чья цепкая память, как винт корабля,
Вся в обрывках объятий и слез, поцелуев прощальных.
Вспоминаешь ли с ёканьем сердца тот якорный лязг,
Под который не предал - нет - просто оставил, отчалив...
Вновь под тяжестью снежной сутулятся спины садов,
Фосфорическим блеском полей выжигает зеницы.
Замерзают слова, и не верится больше в любовь...
И твоя Гамаюн стала в чьей-то ладони синицей...
Хлещет и хлещет!
Витрины в зеркальных подтёках.
День акварельно размыт
Разноцветьем зонтов...
Вдоль тротуаров,
В стремительных бурых потоках -
Ветки и листья,
Остатки размокших цветов.
Хлещет и хлещет!..
Наотмашь пощечины лепит,
Привкус солёный
Рождая в горячих губах -
Это Господь меня
Хлёсткими ливнями лечит,
Зная, что рядом с тобою
Мне быть - не судьба.
...А где-то есть, быть может, человек,
Который не предаст и не обидит.
Когда-нибудь он мне навстречу выйдет,
Когда- нибудь... Но на исходе век,
И сколько лет судьбою в новом веке
Отпущено - узнать мне не дано.
Мне снятся сны об этом человеке,
Как будто знаю я его давно.
Но в этом мире все чертовски сложно,
И не понять мне суетным умом,
Что счастье было близко и возможно,
Но, заключалось, видимо, в другом...
Куда несет меня осенний ветер?
Где мой причал, ну где он, мой причал?
И есть ли человек такой на свете,
Чтоб на любовь - любовью отвечал?...
Болит душа, израненная в клочья.
Рассветный час. Последняя звезда.
И осень за окном опять пророчит
Мне только снег, метель и холода...
Я знаю - завтра будет все иначе.
Любая боль когда-нибудь пройдет.
Ну, а пока... Давай, душа, поплачем -
И за работу. Дел невпроворот...
Разрабатывал книжные копи я,
В результате нащупал слова:
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества.
Донимают болезни да фобии,
Не владыка, не царь, не глава -
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества
Всё прожекты, мечты да утопии -
Не пойти супротив естества.
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества.
От рождения и до надгробия -
Вот короткая жизни глава.
Торжествуй же, нелепая копия
Всемогущего божества!
Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.
За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.
И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В поднебесные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.
Стайка стрижей промелькнула над пыльными крышами,
Звонкие песни горланя на все голоса.
Лёгкими крыльями птицы рисунчато вышили
Белое облако на голубых небесах.
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие,
В сердце вонзается мне.
Вышили облако белым затейливым росчерком,
И покружили, и вдаль улетели, звеня -
Чёрные звёзды вспорхнули над алыми рощами...
Манит крылатых чужая, не наша земля.
Что ж вы, стрижи, безобразники, набедокурили,
Песни и лето на крыльях куда унесли?
В небо гляжу: надо мной облака белокурые,
А на душе непутёвой - сентябрьский сплин.
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие,
В сердце вонзается мне.
Ветер завеял, заныл заунывными песнями,
Что же ты, ветер, опять забываешь слова?
Осень сусалит листву городами да весями,
Да на душе холодами играет зима.
Ранит мне сердце листок, словно острое лезвие,
Раны глубоки, их временем не залатать.
Если б за вами, стрижи, улететь мне, ах, если бы,
Но на душе непогода и поздно летать!
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие
в сердце ...
В продрогшем парке, сумрачном и мглистом,
Где в бурых травах копошится дождь,
Брожу часами, втаптывая в листья,
Рифленый след резиновых подошв.
Ступаю через лужи осторожно
И вязну в черноземном киселе.
Шучу сама с собою: "Вот возможность
Реальный след оставить на земле".
Увядший парк, невзрачная картина,
Но все же душу трогает до слез
Согнувшаяся голая рябина
И жухлых ягод сморщенная гроздь.
Печаль и грусть дождем омоет осень
Что делать, время не воротишь вспять.
И белая зима вплетает в косы
Еще одну серебряную прядь.
Пожелтевшее старое фото:
Куст цветущей сирени, лучи,
Мама в платье из креп-чего-то,
Папа в паре из чесучи.
Чуть приспущенные ресницы,
Белозубый смеющийся рот
И коса, как венец царицы -
Так к лицу моей мамы идёт.
Папа хочет казаться важным,
Будто вовсе и не влюблён,
Но как робко и как отважно
Маму под руку держит он.
И не знают ещё, как близко
У порога стоит война,
Это - будущая трактористка,
Это - будущий лейтенант.
И что будет он насмерть биться,
А она выращивать хлеб,
Чтоб смогла я на свет родиться
Через добрый десяток лет.
А пока смеётся на фото
Мама в платье из креп-чего-то,
И счастливо и важно молчит
Папа в паре из чесучи.
Ловкий толчок и подножка,
И острый клинок ты занёс над другим,
Значит - еще поживёшь, а
Теперь ты обязан разделаться с ним.
Враг он тебе? Нет, намного дороже
Тех, что беснуются в мраморном ложе,
И, нанизав ваши жизни на вертел,
Требуют смерти.
Это неправда,
Что горе рождает веселье,
Это неправда,
за смертью не быть воскресенью.
Это неправда,
Что все подтасованы карты,
Это неправда!..
Ловкий толчок и подножка,
И острый клинок занесён над тобой,
Волей богов ты умрёшь, а
В бою победителем выйдет другой.
Враг он тебе? Или, может быть, ближе,
Тех, что сопят в охраняемых нишах,
И, ничего не желающих, кроме
Запаха крови.
Это неправда,
Что горе рождает веселье,
Это неправда,
за смертью не быть воскресенью.
Это неправда,
Что все перепутаны карты,
Это неправда!..
Седовласый старик
У порога стоит,
злобно щурит глаза:
Отвори ворота.
Замахнулся рукой
С узловатой клюкой
И ворвался гостить
Навсегда, навсегда,
Навсегда, навсегда.
Изловчился старик,
Он капканов наплёл
И жар-птиц изловил -
Всех, одну за одной,
На улыбки надел
Серый пыльный чехол
И решёткой дождя
Занавесил окно,
Запечатал окно...
- Как зовут тебя, Старик?
- Обыденность.
- Сколько лет уже с тобой
Не виделись,
Терпеливо ты в засаде
Высидел,
На дороге развесёлой
Выследил,
И потешился...
Даже места в глазах
Не оставил слезам,
И глубоко ушли
Их ключи-родники.
Запахнулась душа,
как волшебный сезам,
Но её не открыть -
Слов не сыщешь таких
Никогда, никогда.
Вот и время пришло
Разучиться летать,
Может, прав был Старик -
Ник чему это мне,
Если дочь, ото сна
Встрепенувшись, опять
Говорит: "Ах, отец,
Я летала во сне... "
- Где была ты во сне?..
Но сковала крылья нам
Обыденность,
Словно вдруг судьба на нас
Обиделась.
Помнишь, в Радуге купались
Первыми?
Но укрылась за дождями
Серыми
Наша Радуга...
Судьба возносит
И сводит с круга,
Предназначает
Одних - другим.
Самозабвенно
Друг ищет друга,
Врагам навстречу
Спешат враги.
Друзьям - прощаться,
Врагам- сходиться.
Как брат на брата,
Враг на врага.
Родится Цезарь -
И Брут родится,
И будет твердой
Его рука.
Самозабвенно,
Неотвратимо,
Под звуки вальса,
Под менует,
Поэта ищет
Себе Мартынов,
Дантеса ищет
Себе поэт.
Самозабвенно,
Смеясь и плача,
Взыгравшей страсти
Не превозмочь.
Но кто судьбою
Не предназначен,
Не обернувшись,
Уходит прочь...
В гостиных пышных,
В пивных, и в чайных,
Прочней каната,
Острей клинка,
Судьба не сводит
Людей случайных,
Я это знаю
Наверняка!
Хотите, примите на веру,
А если хотите, не верьте.
Плыла сквозь небесные сферы
Звезда и играла на флейте.
Вечернее небо, как сажа.
Она же, взмахнувши крылами,
Взлетала, играя пассажи
И тихие стройные гаммы.
А тополь упрямо и зорко
Глядел в поднебесные дали,
Искал изумрудную зорьку,
Ветвями, как флагом, сигналил.
И он, и она одиноки.
Незыблема фабула драмы:
Звезда в поднебесье высоко,
А тополь - прикован корнями.
Долго жил в полусне я, в тиши и тепле.
Может год, может век, может десять веков...
Но однажды весной по иссохшей земле
Небывалой грозой прокатилась любовь.
Шквальный ветер со звоном ударил в окно,
Разорвал паутину бесцветного сна,
И не мог я понять, что случилось со мной -
Пробуждение, смерть, или - просто весна...
Я оставил свой дом на потеху ветрам.
Мне не вспомнить, куда меня ноги несли,
По каким я прошел неизвестным мирам,
И когда я достиг обновленной земли.
Я смеялся навзрыд, и от боли стонал,
Проклинал, и молился, и плакал, и пел.
То валялся в грязи, то куда-то бежал,
То молил о бессмертьи, то жить не хотел.
То ли град, то ли ветер лицо мне иссек,
От дождя ли, от молний ослепли глаза,
И горели на коже исхлестанных щек
То ли кровь, то ли пот, то ли чья-то слеза...
Отгремела гроза и утихли ветра.
Я лицо утираю - и руки в крови.
Благодарен судьбе, что дожил до утра,
До весенней капели, до поздней любви.
Я уже не вернусь в этот дом, где текла
Моя жизнь вереницей безрадостных дней,
Где хрустят под ногами осколки стекла,
Как обломки судьбы непутевой моей.
Ухожу в этот мир, где буянит весна,
Где родился я вновь, где грозу пережил,
Где давно ожидает и ищет меня
Та любовь, которой я не заслужил.
В этом доме, по утрам, играет музыка -
Только я ее не слышу, так как вечно там
То составы за окном грохочут грузами,
То, о чем-то, за стеною плачет женщина.
То соседи наверху гуляют истово,
То я сам в сердцах кота пинаю, Мурзика...
В этом доме, по утрам, играет чистая,
Еле слышная и неземная музыка.
В этом доме, по утрам, играет нотами
То ли ветер, то ли белый цвет черешневый.
Но не слышу. Поезда гудят под окнами,
И о чем-то, за стеною, плачет женщина.
Пусть соседи наверху утихли вроде бы,
Да и Мурзик под столом сидит мурлыкая...
В этом доме, по утрам, звучит мелодия,
Еле слышная, нездешняя, великая.
В этом доме, по утрам, по чутким клавишам
Кто-то просто проведет рукой божественной...
Я не слышу их пока еще, но, кажется,
За стеною перестала плакать женщина.
И уснула, всласть наплакавшись. И в сумерках,
Предрассветных, тепловоз вздохнул участливо...
В этом доме, по утрам, играет музыка.
В этом доме все когда-то будут счастливы.
Пускай и друзья, и родные
С укором глядят на тебя,
Когда ты уходишь в иные
Реалии, в трубы трубя.
Прости им обиды и ссоры,
Возьми и прости, все подряд,
А время рассудит все споры -
Они тебе тоже простят.
И той, без которой ни строчки,
Прости все, что можешь, пиит.
Она ведь, в отличье от прочих,
Тебе никогда не простит
Ни песни, ни крики немые,
А также того, что любя,
Ты всё же уходишь в иные
Реалии, в трубы трубя.
Ну что ж, уходи непрощённым,
Иди по пространствам пустым,
По улицам, болью мощёным
По тем городским мостовым,
Где та, без которой - ни строчки,
Тебя, не простившая ждёт...
Не ставь заключительной точки,
Иди же, иди же. Вперёд...