|
Там, где страна - асфальт, где убивают цветы, там, где лелеют фальшь, там родилась ты; там бродишь как будто во сне на перекрестках лет, в вихре своих измен ищешь любви - ее нет... Не плачь! Слышишь, - песня далекого странника ветром летит над землей темно-синею? Веруй же в счастье свое, бесприданница! Он раздобудет его, моя милая... Звуки истертых слов пеплом летят в глаза; эхом напрасных снов в глазах серебрится слеза... Но разве нужны слова, чтобы сказать "люблю"? Знаешь, Любовь жива, лишь если о ней поют... Молчи! Слышишь? Песня далекого странника ветром летит над землей темно-синею... Веруй же в счастье свое, бесприданница! Он раздобудет его, моя милая... Так было, и будет вновь,- однажды взорвется мир; однажды придет любовь, невзгоды забудешь ты! И будет смеяться дождь на берегу ручья; там будут сын и дочь, там будем ты и я... Ты слышишь ли, - песня далекого странника Ветром летит над землей темно-синею!.. Веруй же в счастье свое, бесприданница! Он раздобудет его, моя милая...
Я упаду когда-нибудь на белый снег, - я оглянусь и упаду на спину; мои следы в снегу растают по весне... Но, может быть, вы будете счастливей! Я упаду когда-нибудь на белый снег. Сломаю крылья, камнем кану вниз и рассмеюсь над жалостью и страхом; и будет небо голубым, и путь мой будет чист, и снег от крови искупленной станет красным... Я упаду когда-нибудь на белый снег. А что любил - оставлю вам, все вам отдам; но это все со мною будет рядом, - мои снега, моя земля, моя мечта поделятся со мной последним взглядом! Я упаду когда-нибудь на белый снег. А по весне растает снег, и в этом жизни соль: мои следы в снегу исчезнут, как ненастье; но розы алые взойдут там, где я нашел покой и будет розою смеяться ваше счастье... Я упаду когда-нибудь на белый снег.
Словами о судьбе - нелепо и смешно: и как-то все не в такт, и все - не то... Как в стареньком кино, как в позабытом сне, но стол накрыт и на столе вино и целый вечер наш. И некуда спешить. И, значит, будем пить, и стану петь о том, чего хотел, о тех, кого любил, о том, чего, увы, не смог сберечь... И заскользит смычок по краешку греха, и позабудут губы слово "нет"; и канет в темноту вселенская тоска, ну, а признанья... Что признанья? Бред! Ночь полна тишины, - эха спящей войны; разговор до утра - это просто игра... Мы спугнем тишину да сыграем в войну, - улетим выше крыш, а потом... ты поспишь. Неведомо куда судьбой положен путь, но знаешь, все же лучше налегке, - гитару да любовь возьму с собой, и пусть следы мои останутся в песке... Возьму с собой мечту да светлый детский смех; оставлю сзади горечь неудач, злость, страхи, суету, надежду на успех, горячий пыл и горький детский плач... И пусть судья нас простит да палач не казнит; старый враг пусть поймет, а Господь подмигнет... Над темною водой - сиреневый туман, и, значит, скоро снова рассветет. А жизнь, она как сон; а счастье - лишь обман... Победы и удачи - те не в счет! От я до Я дойти - что море переплыть через шторма потерь и бездну бед; но если ничего я взять не позабыл, то, может, выйдет все, как я хотел... Где-то там, далеко жить на свете легко, где-то там, вдалеке замок мой на песке. Я пойду поутру, поклонившись костру; Господу помолюсь да с туманом сольюсь...
Утешь, утешь меня ножом! Порви мою шальную жизнь... За все, что не было со мной, Вонзи мне в сердце нож, вонзи! За то, что я не ловелас, за необузданность мечты; за то, что ты имеешь шанс и что не рогоносец ты... Умру, тоскуя и любя; уйду в несбыточный свой сон, где мы стоим у алтаря, где я с ней буду обручен. Я сделал все наоборот, - я вечно попадал не в такт! Ты прав, ты прав, я - идиот, я - непонятливый дурак. Ты знаешь мой ужасный нрав, - ее уже не в силах я забыть; она - твоя жена, ты прав, но я люблю ее! Увы... И я плевал на стыд и страх, на осуждение толпы; что скажет совесть? Вот мой враг, злой призрак на моем пути. Вонзи мне в сердце нож, вонзи! За все, что не было со мной, порви мою шальную жизнь... Утешь, утешь меня ножом!
Ты отпусти меня, маманя, в путь-дорогу, ты до порога меня, мамка, проводи! Эх! Как пойду-пройдусь с судьбинушкой не в ногу... Но сначала, дай, прижмусь к твоей груди. Эх, как пойду, как разгуляюсь в чистом поле не на своей, ой, на далекой стороне... А что там дальше будет, - воля аль неволя, ты не гадай за зря, мать, - все одно: по мне! Благослови меня, маманя, - путь не ближний! А я и сам не знаю, мамка, как дойду... А вон, смотри, несут пустые коромысла,- не на мою ли, мать, на черную беду? Наверно плачет где-то по спине нагайка, А где-то так и метит прямо в сердце нож; а где найдут они, попробуй, угадай-ка... Но пусть их ищут, - я и сам хорош! Ну что? Давай что ль, мамка, на дорожку сядем. Ну что? Давай, мать, что ли помолчим... Ты не кори меня, - я ж не корысти ради, я ж просто так... я - чтоб не сдохнуть от тоски! А что тоскую? Может, мало еще плакал; Иль от гуляки, мать, меня ты родила?.. А только видишь: получился я гулякой. Эх! Вот такие, мать, бродячие дела. Благослови меня, маманя, в путь-дорогу! Ну непутевый я, неправильный сякой... А ты всплакни, мать, что ли, у порога, Ты помаши мне вслед прощающей рукой! Ты отпусти меня, маманя, в путь-дорогу...
Ты... тысячи ночей подряд сны без толку; как встретить наяву твой взгляд? Эх! Стать бы волком... Запуржит, закружит метелица, мир замерзший наполнит сказками, братец ветер со мной поделится ледяными своими ласками; разовьются седые волосы, ни кола, ни двора не нажито... каркнет ворон охрипшим голосом или мне это лишь покажется? Я... ясень, отпустив листву, спит в мечтах зеленых; вот мне б так, до весны, уснуть и встать опять влюбленным... Но пуржит, но кружит метелица, мир замерзший наполнив сказками, братец ветер со мною делится ледяными своими ласками; карчит ворон охрипшим голосом, - ни кола, ни двора не нажито, вот и вьются седые волосы... Или мне это только кажется? Мы... мысли рвутся на куски, в снах блуждая и, чтоб не умереть с тоски, у-у-у, угуляю... Мне споет и станцует метелица, мир замерзший наполнит сказками, братец ветер со мной поделится ледяными своими ласками; будут виться седые волосы, - ничего, кроме них, не нажито... Черный ворон кружит над пропастью или это со дна мне кажется?
Пусть я сегодня одинок, пускай в заре растает сон; наступит время, выйдет срок, - однажды явью станет он: однажды встанешь у окна, откинув белую вуаль, неописуемо ясна... и позабудется печаль. С пургой целуется рассвет, густой туман обнял мечту... Из звонких струн прошедших лет надену я тебе фату когда ты встанешь у окна, откинув белую вуаль; когда нам станет не до сна и ничего не будет жаль. И будет в нашем доме ночь, и будет прыгать огонек... и, чтоб гореть ему помочь, я начеркаю пару строк о том, как встанешь у окна и, утолив мою печаль, моя подруженька - весна, умчишься в призрачную даль...
Помнишь? Было просто все: в забвении, без роздыха мы слагали юности припев... Не жалея голоса споем про нашу молодость, про постели юных королев! Как из огня да в полымя нас бросала молодость и каждый был как будто дикий лев; и кружили вороны, но нас хранила молодость для постелей юных королев! Отцам казались осами, всех мучили вопросами и пламенем грозил нам ада зев... Да, мы были голыми, но мы имели молодость и постели юных королев! На дружбы нашей оргиях мы горели порохом и порой сгорали, не допев... А если было холодно, нас согревала молодость на постелях юных королев! А теперь все прошлое что - продано, что - проспано... Юность пронеслась, как будто блеф. Но юность - это золото, так вспомним нашу молодость и любовь, и юных королев!
Простите мне, я не из тех, кто любит смех. Пусть это грех. Так ведь мы все не без грехов, - оставим спесь для дураков; признаем - мы не ангела и ноша наша тяжела: суметь красиво нагрешить и все забыть, и всем простить... Налей, хозяйка, мне вина, да не жалей - плачу сполна! Я пью за тех, кто не успел сказать о том, о чем хотел; я пью за тех, кто не сумел дождаться дня и канул в ночь, хотя... смотрите - вот луна, а день опять уходит прочь. Кто эта крошка у окна? Она мила, она одна... Кого ты здесь, малышка, ждешь? О чем грустишь? Зачем ты пьешь? Ты хочешь повстречать любовь? Здесь нет ее, среди дерьма, - здесь только грязь и кутерьма, тоска и дым и стынет кровь... Позволь мне сделать твой портрет, позволь на ручке погадать: я мог бы взять тебя, но... нет, - я не хочу убийцей стать; недолго ждать - придет другой, возьмет тебя, уйдет с тобой, зажжет глаза твои огнем... Это - судьба, я ни при чем. А ты зальешь огонь слезой, когда поймешь, что не звездой, а лишь забавою была тому, кому себя дала; когда почувствуешь: нет сил уже подняться к небесам и позабыты адреса тех, кто тебя действительно любил... Ты все поймешь: на этом дне одна лишь истина - в вине, а твой стремительный успех был просто ложь, был только блеф; тебе все станет наплевать, - где быть, и с кем ложиться спать... И ты придешь сюда опять, чтоб как-нибудь себя занять... Я не пророк и не судья, но ты пойми, пойми меня, - я не хочу еще одной для нас игрушки заводной; Поверь, так было много раз... О! Сколько здесь прекрасных глаз, бездонных, как твои глаза, обращены в осколки льда...
Ляг, дочурка, я расскажу тебе сказку о беде-печали да о молодце, о седом волхве и о деве прекрасной, с дальнею дорогой да свадьбой в конце; будет старый ворон над полем кружиться, будет вольный ветер о Родине петь... Ты, дочурка, спи, и тебе все приснится - эта сказка будет с тобою во сне. Как жила на свете девчонка однажды, как влюбился парень, взглянув ей в глаза; а такое дело случается с каждым и девчонка парню ответила: "Да"... Но не долго их судьба миловала - в жизни слишком часто бушует гроза! И ушел парнишка да за перевалы, за широки реки да темны леса. Долго ли скитался тот парень по свету, много повидал он тревог да невзгод; он искал удачу и верил, что где-то в стороне родимой голубушка ждет... Эта вековечная горькая доля - суженого ждать да болеть от тоски; а молва людская все гнет да неволит, - милый за порог, тут как тут женишки... Так, печально, время текло, все в заботе; скоро, дочь, о том я тебе расскажу как однажды сердце кольнуло до боли - на крыле принес старый ворон Беду! Сизокрылой горлицей кинулась в небо, с ветром полетела да в край тот чужой, где на поле диком вражьи черные стрелы усыпили молодца да вечным сном. Он лежал раскинувшись, светлый и чистый; тайною застыл на челе лунный блик... словно монумент мудрой праведной жизни, в скорби возвышался над ним волхв-старик. И живой водою слеза обернулась, поцелуй вдохнул жизнь в немые уста... И на стане девичьем пальцы сомкнулись, молодец очнулся, улыбнулся и встал! Дальше было все, как положено в сказке - свадьба да любовь, пир да мед по усам; домик, да работа, да детские пляски, - радость всей земле, людям и Небесам! Что идет от Бога - не будет напрасным! Где-то засопел уже твой молодец... Отдохни и ты, ангелочек мой ясный, - Завтра жить тебе, ну а сказке - конец.
...Благодарю Вас за любовь, похожую на муки, За то, что Вы мне дали вновь изведать боль разлуки... А. Вертинский. "Прощальный ужин". Господь велик! Но не об этом речь, ведь всемогущ лишь Он один; а мне тебя, наверно, не сберечь, - я не насильник, но - судим. Пусть будет проклята моя судьба, - ее суда не избежать. И не целуй, тебе уже пора... Разлука будет целовать! А наша ночь уже не помнит нас; судьба обманчива, увы! В холодный свет твоих усталых глаз гляжусь, как в зеркало судьбы. Я, верно, пьян... Но как смешон расклад: живу тобой, а ты - с другим; и кто из нас троих раскладу рад? Но он - гранитный монолит. Я шарлатан ночной, я Бурь певец, а ты... а ты - рабыня Дня! Ты и сама ведь знаешь наш конец, - ты позабудешь про меня... Как наша ночь. Она не помнит нас. Судьба обманчива, увы! В холодный свет твоих усталых глаз гляжусь, как в зеркало... гляжусь, как в зеркало судьбы. Уже без сил, я снова сделал шаг к тебе. Но как ты далека... Я вижу только, как сквозь черный мрак твоих волос грустит река; мне не испить из них, мне не припасть к твоим, желанным, берегам... Эй! Где здесь пропасть, чтобы мне упасть? Я б втерся камушком в твой Храм!.. Ведь наша ночь уже не вспомнит нас, - судьба обманчива. Увы! В холодный свет твоих усталых глаз гляжусь, как в зеркало... гляжусь, как в зеркало... гляжусь...
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |