она поднималась с постели и выходила в сад,
под звуки свирели.
и листопад
вбирал в себя то бабочек, то фантомов.
кружилось всё, и призраки врали ей,
что нет на свете их явственней и живей,
и что реальность её неуютных дней-
начало осени и пограничных синдромов.
она сама заступает в последний ряд,
и перелистывает листочки календаря
в слепой надежде.
и те, кто общались с нею, и были честны,
но не дожили блаженные до весны,
их занесло листвяной и горящей медью.
осенний воздух дрожит как последний лист,
на авансцене играет немой статист,
ведёт заглавную роль как прежде.
она сама заступает в последний ряд,
и перелистывает листочки календаря
в слепой надежде.
у старика изумрудная борода,
его зовут нострадамус и он изо льда,
он говорит: " иди, дорогая, иди,
видишь, синее облако у меня в груди,
оно растет и сердце тонет в нём,глубоко,
и каждый, кто хочет согреться, в руку берет его.
каждый берет, и ты бери и иди,
для каждой лампы найдётся свой алладин,
для каждого сердца найдётся своя рука,
для примитива - злоба, насмешка - для дурака,
а для меня -воистину день воскрес,
в речном отраженьи плывет оранжевый лес.
он не летит , замирает, он-мой тотем,
женщина с белым букетом из хризантем
рядом стоит, на плечи накинув плед,
это вирсавия, васса, а может макбет.
я говорил ей однажды не приходи сюда",
старец молчит, хрустально звенит борода.
и та что рядом была уходит стремглав
и на спине у неё " не желаю зла"
Там ангелы крыла свои теряют,
Пером украсив почву вместо снега.
Покинув недра Божьего ковчега,
Они летят к земле и умирают.
И людям (помня указанье свыше)
Лгут перед смертью, голос их бессвязен,
Что это не снега упали наземь,
А лепестки весной расцветшей вишни.
Не за горами новое рожденье.
Но длится это Ангелопаденье.
И в наших палестинах утром иней,
Земля лежит нагая распростёрта.
И тонкий месяц поднимает гордо
Над выгнутой спиною хвост павлиний.
Здесь в лепестках вишнёвых утопая,
Идём, но их соцветья уязвимы,
Который год мы замерзаем в зимы,
А вот оттаять духу не хватает.
И в этом замороженном бессилье,
Мы топчем снег как ангельские крылья.
сирень цветёт черёмухи кипEнь-
изнанка жизни яркая основа
перелицован каждый Божий день
да ты и сам в душе перелицован
не разберёшь изнанка ли фасад
былые дни а может продолженье
на небесах журавлики летят
и как благословенно их круженье
их небеса и это нечем крыть
они звучат мелодией весенней
безбожник не умеющий просить
ты просишь у небес благословенья
переиначишь или переврёшь
и что тебе в той чаше непомерной
в словах твоих бесхитростная ложь
покажется изысканной и верной
и зачерпнув сузЕмистой земли
весенний дождь по переулку брызнет-
сирень кипит и в небе журавли-
изнанка смерти или правда жизни
их небеса и это нечем крыть
они звучат мелодией весенней
безбожник не умеющий просить
ты просишь у небес благословенья
Моя душа - апрельский лес,
Перерождён, полупрозрачен.
Как-будто только-что воскрес,
Зимой колючей не растрачен.
Смотри: хрустальная вода
В моих ложбинах притаилась.
Что ей туман и холода,
Когда в ней небо отразилось?
Подснежники, не в силах ждать,
Взрывают старые коренья.
И никому не удержать
Их беспардонного цветенья!
Войди в мой лес! Вдохни меня!
Замри от нежного касанья.
Ты слышишь? Крыльями звеня,
К тебе летят мои желанья!
От этой светлой простоты
Пусть голова твоя кружится!
И, может быть, захочешь ты
Моей прозрачности напиться...
Ихтиандр говорит: "Посмотри,
тяжело пребывать рогозубом.
Мои верные поводыри
разбрелись по корветам и шлюпам.
Наступают иные дожди,
Одолели шторма и алкены,
у героев хватает вражды,
как у храброго сына Алкмены.
Впрочем, кодекс его не суди,
Он божественных норм не нарушил.
Всё, что ждёт океан впереди-
это суша, мой друг, это суша.
Эти беды, и климат, и дым,
и расплавленный воздух надкожный.
Всё что кажется в водах простым,
на земле именуется сложным.
И на берег, что в иле утоп,
выходя из подводного плена,
Афродита не смоет со стоп
безнадёжно колючую пену.
Впрочем, что ей забытой в миру
не открыть ни любви, ни америк.
одинокий каштан на яру -
это берег, мой друг, это берег.
Когда весна листвой зарукоплещет,
И станут дни по-летнему щедры,
Вдруг оживут потерянные вещи
И бросятся искать свои дворы.
Они пойдут нестройными рядами,
На землю не отбрасывая тень-
Рубашки, со втачными рукавами,
И детские береты набекрень.
Они идут по солнечным дорожкам
В знакомую родную благодать,
В дома, где кто-то вспомнит их, а может
И некому их будет вспоминать.
За ними деревянные лошадки,
Сандалики, затёртые до дыр,
И ты, не преступив миропорядка,
Подтянешься, и встанешь в их ряды.
Оставив за спиной ветра и зимы,
Маршрут наметив, двинешь налегке,
Как поводырь, для них необходимый,
Как буква изначальная в строке.
Ты их по тропам солнечных дорожек
Ведёшь, поставив роспись и печать,
В дома, где кто-то вспомнит их, а может
И некому их будет вспоминать.
мой шёпот тих но без огреха
звучат его слова окрест
я говорю и только эхо
в ответ доносится с небес
как прядь отрезана гекубы
в миру покоится мой стих
слова сильны у саблезубых -
а у меня слабей шутих
но всё же долгая усталость
мой шёпот перестроит в крик
когда почившая казалось
мечта откроется на миг
и день мой светлый но не ветший
опять окинет чей-то взгляд
и в сад мой заново расцветший
возможно птицы прилетят
когда заря вспорхнёт спросонок
среди холодных декабрей
и день свернётся как ребёнок
в утробе матери своей
но всё же долгая усталость
мой шёпот перестроит в крик
когда почившая казалось
мечта откроется на миг
я считаю за бесполезность
в этом мире своём простом
всю твою показную нежность
нянчить детским своим нутром.
залоснится день силуэтом,
пронесётся, и не догнать,
я живу по своим заветам,
разучившись тебя прощать
проложив свой маршрут без лоций,
буду ждать чередою дней
той, единственной из эмоций,
сохранённой в душе моей
нелюбовь твою и печали
всё, что муторно и черно.
потому что в мои скрижали
твое имя занесено.
запоминай мой маленький божок
как месяц надевает сапожок
прикладывает тёплые ладони
ко лбу по-детски излучая свет
и оставляя светлый силуэт
на пурпурном закатном небосклоне
не уходи родной не уходи
сидит лиловый падымок в груди
как ветвь сирени в кружевной пелёнке
я и сама рисую как могу
то белую акацию в снегу
то слабый след ушедшего ребёнка
кружат в простывшем небе журавли
тебе лететь недолго до земли
провисли крылья и тщедушны плечи
моя молитва для тебя слаба
но я твоя надёжная раба
да ты и сам давно очеловечен
не уходи родной не уходи
сидит лиловый падымок в груди
как ветвь сирени в кружевной пелёнке
я и сама рисую как могу
то белую акацию в снегу
то слабый след ушедшего ребёнка
А музыка устала. и в тишине вокзала
Пронзительно и тонко вдруг лопнула струна.
Задетая ногою ни много и не мало,
Перевернулась шляпа, что мелочи полна.
Из этой старой кепки посыпались монетки.
Как звуки клавесина, как бусы-жемчуга.
А публика стояла, а публика смотрела.
Кому какое дело? такие вот дела.
Сверкали под ногами двадцатки с пятачками.
Потеряны сегодня и водка и еда.
Но музыкант не плакал. за чёрными очками
Ему и ночь- не вечер, и горе- не беда.
В вокзальном ресторане расколотые снами
Осколочки от рюмки он сбросит на ковёр.
И той официантке, что даст ему отставку,
Махнет рукою грустно и скажет: "Милль -пардон".
Поедет к дяде Мише, который плохо слышит.
И заиграет страстно. прогнав тоску и сон,
И ангелы ночные над городом Парижем,
На лирах и на арфах, сыграют в унисон.
Сверкали под ногами двадцатки с пятачками.
Потеряны сегодня и водка и еда.
Но музыкант не плакал. за чёрными очками
Ему и ночь- не вечер, и горе- не беда.
А ты бежишь промокшая насквозь,
Наколотая бабочкой на струи,
Гортензии в изысканности поз
колышутся от шквальных поцелуев.
И кажется вокруг полно воды,
она заполонила сад и дали.
И ты мне скажешь, не было б беды,
переживём не то переживали.
Дай бог, нам в этой жизни пережить
и злую непогоду и несчастья.
Пока дождей сверкающая нить
пульсирует у мира на запястье.
А крыши, как большие плавники,
плывут по небу, вспарывая тучи.
Зелёный вечер встал не с той ноги,
Дождём асфальт прожаренный прищучив.
Ветра поют, а в доме тишина.
И пахнет мятой и домашним хламом.
Распятой у залитого окна,
висит звезда на перекрестье рамы.
официант в крахмальной стоечке
при чёрной бабочке и фраке
смотрел на парковое озеро
всего в каком-то полушаге
оно кувшинками обёрнуто
повисло на небесной крепи
как будто небо перевёрнуто
и он один стоит на небе
кричит гарсон прикройте лавочку
я не готов к таким итогам
но говорит архангел с бабочкой
прими дружок заказ от Бога
и даже не успев покаяться
на полном видит он серьёзе
как мир с грехами умещается
на золотом его подносе
и он летит дорогой тёмною
над рестораном и лесами
один и с ношей неподъёмною
под голубыми небесами
кричит гарсон прикройте лавочку
я не готов к таким итогам
но говорит архангел с бабочкой
прими дружок заказ от Бога
