Добронега. Глава Двадцать Третья. Прядь о спасении. (Кто такой Перумов? Не знаю никакого Перумова. И к делу это не относится, и тем более к этому роману. Кретины)
Главный герой говорит почему-то с легким скандинавским акцентом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПРЯДЬ О СПАСЕНИИ.
Он сразу уснул, а проснулся от того, что почувствовал чье-то присутствие рядом. Открыв глаза, он увидел Эржбету, сидевшую на краю постели.
- Я тебя не поблагодарила, - сказала она. - Ты меня спас. Меня никто никогда не спасал. А ты спас.
Хелье закрыл глаза и снова уснул. Эржбета снова его разбудила, на этот раз поцелуем в губы. Истома прошла по телу медленной теплой волной. Эржбета поцеловала его в шею. Очевидно, именно в этот момент в Хелье окончательно проснулись все чувства, и он ощутил неприятный запах, исходящий от тела женщины. Могла бы и помыться, тут недалеко ручей.
Он сел на постели.
- Давай проведем здесь весь день, - сказала она, развязывая ему тесемки на рубахе.
- Мы же спешим.
- Нет.
- Нет времени.
- Есть. Сколько угодно.
- Мария там...
- Не волнуйся.
- Я не волнуюсь. Но есть поручение, и его нужно выполнять.
- Поздно, - сказала Эржбета.
- Что - поздно?
- Мы опоздали.
- Не понимаю.
Он отодвинулся от нее.
- Что значит - опоздали?
Эржбета заколебалась.
- Говори, - потребовал Хелье.
Эржбета вдруг оскорбилась, отодвинулась от него, и посмотрела злобно.
- Встреча Неустрашимых назначена на восьмой день месяца, - сухо сказала она. - Восьмой день наступает через три дня. За три дня мы в Киев не успеем.
- Три дня!
- Да.
- И что же?
- Мария не придет на встречу.
- Потому, что она заперта в светелке?
- Не будь наивным. Вся охрана терема кормится за счет Марии. Если бы она хотела выйти из светелки, она смогла бы это сделать в любой момент. Но она не захочет.
- Почему?
- Она думает, что сможет таким образом спастись.
- От чего?
- От возмездия.
- Какого еще возмездия?
- Всякий, взявший на себя ответственность участвовать в событиях как член одного из шести семейств, должен на встречах предъявлять доказательства, что он имеет на это право.
- Какие?
- Амулет.
- А если не предъявит?
- Подлежит уничтожению.
Хелье вздрогнул.
- Марию убьют прямо в светелке, - сказала Эржбета холодно и жестко. - Мы не можем ей помочь.
- Что-то ты не то говоришь, - возразил Хелье. - До Константинополя мы доехали в два раза быстрее, чем любой гонец. За шесть дней. Если встреча назначена через три дня, не означает ли это, что у нас было всего девять или десять дней на все, с самого начала?
- Да.
- Но это же глупо. Понятно, что мы не успевали. Ты об этом знала.
- Нет.
- Что - нет?
- Не знала.
- Как это - не знала?
Эржбета колебалась.
- Я думала, - сказала она наконец, - что Константинополь ближе.
Не сплю ли я, подумал Хелье. Вроде нет, не сплю.
- Ты же бывала в Константинополе раньше.
- Да, - мрачно согласилась она. - Но раньше мне не приходилось лететь туда, сломя голову. Я каждую ночь где-нибудь останавливалась, а днем ехала неспеша.
- И ты подумала...
- Что если поспешить, то мы успеем. Я ошиблась.
- А когда ты поняла, что не успеем?
- В Корсуни. Бывают неудачи...
- К черту философию. Три дня?
- До встречи Неустрашимых?
- Да.
- Три с небольшим. Встреча в полдень четвертого дня.
Хелье сполз с ложа и распрямился, потягиваясь. Соображал он плохо, и это его раздражало.
- Три дня, - повторил он, натягивая сапоги.
- Что это ты? - спросила Эржбета, все еще сидя на постели. - Собрался куда?
Хелье не ответил. Проверив содержимое мешка и убедившись, что хартии и амулет на месте, он опоясался свердом и вышел. Эржбета вышла за ним. Не стучась, Хелье зашел в комнату Явана. Яван бормотал и ругался во сне. Хелье тронул его за плечо.
- Яван. Слушай внимательно.
Яван сел на постели. Свет от свечи, которую держала стоящая в дверном проеме Эржбета, падал на бледное заспанное лицо.
- Нужно спешить, - сказал Хелье. - И я спешу. Один. Объяснять некогда. Не торопись, езжай малой скоростью в Киев. Там и встретимся. Если Эржбета чего-нибудь выкинет, сверни ей шею, она мне надоела. Дира в обиду не давай. Все.
- Куда ты?
- Эржбета тебе все объяснит. А если заупрямится, выколи ей глаз. Пусть идет к болгарам.
Хелье прошел к двери и так посмотрел на Эржбету, что она сама посторонилась, давая ему дорогу.
В конюшне он разбудил Аристарха, дал ему монету, спросил о местонахождении следующей подставы, получил вразумительный ответ, сам оседлал лучшего коня, вскочил на него, и галопом вылетел на тропу, которая вскоре вывела его к хувудвагу, идущему вдоль побережья. Ехать предстояло через выжженные Базилем земли болгар где, в связи с потерей общего контроля над страной, хувудваги наверняка кишели разбойниками, но другого выхода не было.
***
Мария проснулась на рассвете и еще раз перечла письмо, прибывшее в светелку ночью таинственным образом, когда она дремала у окна. Кто-то проник в светелку. Кто-то. То, что пребывание в светелке вовсе не уменьшает опасность, Мария знала. И все-таки иллюзия лучше, чем отчаяние. Но вот и иллюзия разрушилась.
"В связи с событиями в Вышгороде", - говорилось в письме, - "встреча переносится в Пыльный Конец, в известный крог. Время остается неизменным".
Подписи не было, но писано было рукой Эймунда. Мария хорошо знала этот почерк.
Где же Эржбета и Хелье? Ведь Эржбета мне обещала, а Хелье такой преданный и действенный. Неужели они оплошают? Опоздают? Не сумеют? Девять дней прошло - за девять дней можно добраться до края света и вернуться, а Константинополь совсем рядом!
Может, на них напали по пути. Может, Васс сумел от них ускользнуть. Может, спьены Владимира приняли меры. Встреча - сегодня в полдень. Я погибла. Я погибла. Надежды нет. Никто не придет. Никто не спасет. В полдень! До Пыльного Конца еще дойти надо, а это целых полчаса. А уже рассвет! И уже три дня я мучаюсь, и тревога все нарастает, и некому довериться.
Через два часа после рассвета раздался стук в дверь. Мария вздрогнула всем телом. Но это всего лишь холопка принесла завтрак.
Пришел холоп - чистить нужник.
- Послушай, - сказала Мария.
- Да, княжна.
- Позови-ка мне охранника, который за дверью.
Охранник, молодой красивый парень, вошел и почтительно остановился у двери.
- Как тебя зовут?
- Сольдей.
- Сольдей, ты был когда-нибудь в Константинополе?
- Нет, княжна. Сожалею об этом. Говорят, очень красивый город.
- А знаешь ли кого-нибудь, кто был?
- Как же, знаю. И вояк, и купцов.
- Сколько туда ходу?
- Недели две или три, княжна.
- А если очень спешишь?
Сольдей задумался.
- Ну, - предположил он, - ежели уж очень поспешать... Дней десять-двенадцать, наверное.
- Туда и обратно?
- Нет, только туда.
- Ты что-то путаешь, - сказала Мария, холодея. - Ты, Сольдей, путаник, да? Я сама знаю людей, которые туда ездили и возвращались за неделю!
Сольдей замялся, хмыкнул, и улыбнулся.
- Шутишь, княжна?
- Нет, с чего ты взял?
- Да как же. Да ведь до Константинополя около тысячи аржей.
- Ну и что?
- Как - ну и что? Это же в день получается... сколько? ... очень много получается в день. Это надо либо по воздуху лететь, либо рысью все время скакать, нигде не останавливаясь.
- Врешь, - почти крикнула Мария.
- Помилуй, княжна.
- Пошел вон. Нет. Вернись. Ты наверняка знаешь?
- Что?
- Что за неделю не обернуться гонцу?
Сольдей неловко засмеялся.
- Да, - сказал он. - Да.
- Вон отсюда.
Сольдей вышел.
Либо Эржбета такая же дура, как я, подумала Мария, либо этот дурак ничего не знает, и нужно кого-нибудь еще спросить, либо я погибла. Не на кого положиться! Не на кого!
***
За городом, в полуарже от Золотых Ворот, еще старых, олеговых, а не будущих блистательных, на небольшом холме помещалась сторожка. Когда-то она была военным стратегическим пунктом. Дежуривший в ней ратник обозревал местность, и первым замечал, когда вдруг с юга к Киеву приближалось войско. Если такое случалось, ратник вскакивал на коня и во весь опор скакал в Киев. Тут же запирались ворота, и Золотые, и все остальные, и гарнизон вооружался, залезал на стены, и сдерживал врага до тех пор, пока не прибывало могущее противостоять врагу войско.
С тех давних пор надобность в сторожке отпала. Спьены работали лучше дежурных и доносили воеводам о планах вражеской стороны еще до того, как войска супостата приводились в движение. Помимо этого, во время, описываемое в нашем повествовании, не Киев боялся осады, но соседи боялись киевской агрессии.
Тем не менее, несмотря ни на что, сторожка продолжала существовать, и в ней всегда дежурил ратник. Дань традиции ли, суеверие ли - все киевские князья продолжали оплачивать этот внешнегородный южный пост.
В день, о котором ведется речь, ратник проснулся через три часа после восхода солнца и вышел из сторожки поссать. Привычно оглядывая степные просторы, открывшиеся ему, освободив от портов хвой, он расслабился, вздохнул полной грудью, и вдруг внимание его привлекло нечто. Он вгляделся. Над горизонтом, в той стороне, куда вел юго-западный хувудваг, поднималось что-то, вроде бы облако, но темнее. Пыль, подумал ратник, вглядываясь.
Пыль просто так не поднимается. Кто-то едет, решил ратник. Должен ли я что-то делать? Он попытался вспомнить, что ему говорил воевода. Ежели идет войско, скачи в Киев, в детинец, и докладывай. Но это явно не войско идет. Если бы войско, пыли было бы больше. Значит, не войско. Что делать, если кто-то едет, но не войско? Вроде бы на этот счет никаких инструкций не было. Значит, ничего делать не нужно.
Заржала привязанная к стояку лошадь. Ратник оглянулся на нее, подошел, потрепал по холке, и снова воззрился на горизонт.
По широкому хувудвагу летел к Киеву одинокий всадник. Конь под всадником хрипел, почти не мигал, исходил пеной, но не сбавлял хода. Воля всадника не позволяла коню ни замедлить безумный бег, ни споткнуться, ни даже просто грохнуться наземь и тут же умереть. Глаза коня налиты были кровью, губы разодраны, невыносимая боль терзала ему ноги, но он не смел выйти из бешеного ритма. Сам всадник, с повязкой, закрывающей нижнюю часть лица, защищающей нос и полуоткрытый рот от пыли, с дорожным мешком, привязанным к гашнику, с кровоточащими ладонями, с режущей болью в коленях, в паху, под мышками от натертостей, с пересохшим горлом, сам не знал, жив ли он, мертв ли, но знал, что есть небо, есть земля, есть хувудваг, и есть цель. Пространство пульсировало вокруг, то сжимаясь, то редея, время вело себя странно, свет и звук существовали в искаженной, захлебывающейся гармонии, и только одно слово раздавалось в воспаленном мозгу - успеть, успеть, успеть. Более ста лет существовал юго-западный хувудваг, учрежденный Олегом, укрепленный Владимиром, видел он и пеших, и конных, и мирных и военных, паломников и спьенов, видел приходы и уходы войск. Но не видел он такого - когда сущность жизни земной отходит на второй план, и есть только взгляд Создателя, всадник, и цель.
Хелье вихрем пролетел сторожку. У Золотых Ворот стража в количестве десяти человек с удивлением заметила надвигающийся на них вихрь. Удивление было огромно и на какое-то время стражники потеряли дар речи. Никто не бежал за луком, никто не вытаскивал сверд. В последний момент, боясь, что вихрь их сметет, они кинулись от него в разные стороны.
Пролетев ворота, Хелье направил коня по Пыльному Спуску на Горку, и конь, снова став конем, а не сверхъестественной силой, служащей неведомым целям, пришел в себя и замедлил бег. Сначала ехали рысью, потом перешли на шаг, и в ста локтях от детинца конь рухнул, изо рта у него хлынула кровь, безумный глаз широко открылся. Хелье, непостижимым образом успевший соскочить, упал, поднялся с трудом, и сперва пошел, а затем побежал, к воротам, на ходу отвязывая мешок. Он показал стражникам дощечку, данную ему Владимиром для прохода в детинец в любое время, и они сразу его пропустили, иначе бы им пришлось туго и неизвестно, сколько из них осталось бы в живых.
Вбежав в терем и щурясь в полумрак, Хелье определил лестницу, о которой ему говорила Эржбета, и взбежал по ней на третий уровень. Нужная ему дверь нашлась сразу - возле нее стоял стражник. Хелье показал ему дощечку.
- Ну и что? - спросил Сольдей.
- Я к Марии.
- Нельзя.
- Что нельзя?
- Мария под стражей.
- А стража - это ты.
- Правильно.
- А у меня вот - дощечка. От Владимира.
- Это дает тебе право входить в детинец, а также выходить из него. А светелка тут непричем. Нужен приказ.
Хелье кивнул и вытащил сверд.
- Сейчас тебе будет приказ, - сказал он.
Но в этот момент дверь распахнулась и Мария, бледная, испуганная, остановилась на пороге. Увидев Хелье, она вскрикнула и чуть не потеряла сознание. Взяв себя в руки, она повернулась к Сольдею.
- Пошел вон, - сказала она. - Хелье, заходи.
Как только она закрыла дверь, Хелье вывалил, не разбирая, содержимое мешка на пол. Серебряный амулет и несколько золотых монет звякнули, рассыпаясь. Хартии разлетелись по комнате. Мария схватила амулет и стала быстро подбирать хартии, сверяясь и сортируя их в нужном порядке. Говорить Хелье больше не мог. Он бросил сверд на пол и, в чем был, повалился на постель Марии. Она едва сдержалась, чтобы не засмеяться истерически. Облегчение, сменившее отчаяние, было вселенского размаха. Она спасена. Она спасена. Спасена.
Собрав хартии в кожаный кошель и повесив себе на шею амулет, Мария снова открыла дверь.
- Беги за служанкой, быстро, - велела она Сольдею.
Служанка оценила обстановку и поняла, памятуя о прошлом разе, что именно ей следует делать. Вскоре в светелке появилось корыто, бочонок с теплой водой, простыни, и галльский бальзам. Мария, покрывшись тонкой легкой накидкой и сунув кошель под мышку, вышла из светелки.
- Пойдем, - сказала она Сольдею.
Тот повиновался.
У выхода из терема им пришлось подождать, пока Владимир поправит подпругу, взгромоздится на коня, и уедет за ворота по каким-то своим великокняжеским делам.