Знаешь, - сказала она, - есть куча книжек, которые хотелось бы прочитать, так хотелось бы, что видимо, придется самой писать. Вот, например такую, в черной обложке, про самурая. Про то, как самурай, потомственный мастер восточных единоборств, ездит по миру и преподает свое искуство, разные страны, понимаешь? Понимаешь? Так вот, ездит он, давно уже, очень давно, да и мастер не молодой уже, за семьдесят. И не помнит он уже, кто и зачем организовал всё это - это безостановочное турне по всему миру, кто все это усторил. И во всех городах всё одно и то же: отель, татами, ученики, которые все рано ничему не научатся, не поймут, они ничего не видят, ничго не понимают, не слышат. И мастер показывает им техники, они смотрят и не видят, а потом мастер уезжает, и всё вот так и идет. Понимаешь в чем суть?
отторжение начинается с мелочей. только потом понимаешь, что они лишь поводы, лишь вешки, лишь ручки, лишь точки приложения силы.
repulsion mechanics.
мелочи, язык живет отельно, и вот он переживает хозяина, и остается сухая шукрка, а хозяин уже перелинял и слинял в неизвестном направлении, и ветерок теребит прилипшую в травинке пустую хитиновую шкурку слов. и вот ее уносит, она падает на гладкую воду, медленно круижтся, удаляясь вниз по течению, и потом ее хватает рыба, круги.
больше ничго не напоминает о перелинявшем жуке. жук исчез. загадка.
blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues blues
Собственно, обычно ты этого даже не замечаешь, или замечаешь - но поздно, лишь тогда, когда, собственно, уже ничего и не сделать. Лучше бы и не замечал, лучше бы уже и не замечал. Время меняет нас, причудливо обтачивает, как море пустые ракушки, гальку, осколки битых бутылок, греческих амфор, кости, etc. Иногда получается забавно, но только иногда, да и то - забавно ли, когда забавное - это ты сам. Вопрос спорный.
И вот что удивляет - казалось бы, в каждой отдельной жизни нет ничего такого уж особенного, всё, казалось бы, уже было. Тогда где же ответы. Должны быть ответы, если уже было, и вот это чувство близости ответов, их доступности, кажущейся доступности - это чувство свербит, от него хочется смеяться.
В жизни бывают моменты, когда вдруг, ни с того ни с сего, чувствуешь настоящее, сырую плоть бытия, вдруг ощущаешь во рту её солоноватый вкус, сырое мясо. Ты уже думал, что ты привык к жизни, что ты теперь будешь дальше скользить вдоль, вдаль, ан нет - вдруг ты оказываешься с миром один на один в наступивщей тишине, и это чувство велико, оно больше тебя.
В небе неподвижно горели звезды, и было на его черном бархате то место, где через много лет закончилась первая экспедиция на Марс. Тела мертвых астронавтов разбросало в пустоте, и они болтались там, нелепо качаясь, как детские игрушки на струне.
more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more more
muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1 muz 1
Мне казалось, что она и устроена должна быть не так как прочие люди; ну например внтури живота - серые переливчатые жабры или ещё что, ещё более удивительное, икра или даже например маленькие слепые глазки в мозгу в перемешку с розовенькими младенческими пальчиками, сонно заплетающими растущие на её удивительных неземных мозгах волосы в короткие рыжие косички. Не знаю, если бы все было так - я бы не удивился, мне даже стало бы проще, она бы дадже потеряла в чем-то свою загадочность: я бы теперь знал, что всё именно так, пусть странно - но зато всё известно. Но узнать не довелось.
net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov net slov
Отряд лежал там, где его скосил вражеский пулемёт. В небе бесшумно летали козодои и ловили ночных насекомых, иногда они залетали в загробный мир и ловили там уже умерших бабочек и жуков, тех, которых уже поймали до этого в мире живых. Козодои не знали о том, что такое смерть, они летали между жизнью и смертью, пересекая границу и не замечая этого, для них была одна ночь на всё: на жизнь и на смерть, на любовь и на ненависть, на горечь и на сладость, - и всё было одно, и всё для них было - жизнь.
Солнце наполовину село, плавая в алых облаках. Степь чернела вокруг, и ничего в ней не было: ни искорок домов, ни черных силуэтов людей на конях, тихо переговаривающихся большими голосами, - санитарка Маша и мертвый комбриг были одни, и это "одни" уже незаметно стало "одна". Комбриг удивленно смотрел остановившимися глазами в небо, как бы вопрошая о том, куда же девалось солнце. Маша склонилась над его лицом, гладя дрожащей рукой его щеку и всхлипывая: "Ничего, миленький, ничего, потерпи".