С чувством, с толком, с расстановкой, не спеша,
Я могу и снег мести на Эвересте.
Всё на месте у меня, а вот душа
Ноет, мается, болит и не на месте.
Я душил её тоской и воскрешал,
Умолял и уговаривал, и клянчил...
Но скорбит и сокрушается душа.
Ну, никак не соглашается иначе.
Опрокинул я стакан и был таков,
А душа, она по-своему решила:
Затянула про солдат и моряков...
И ушла... и вдовьим воем оглушила.
И опять я матерился и орал.
Умолял, - вернись, согласен на любое, -
И хрипел, и грыз зубами, выдирал
Эту душу из расщелин и пробоин.
Неужели всё творец перемешал,
Или что-то разболталось во Вселенной,
Или так она устроена, душа -
Вечно путает живых и убиенных.
Эх, Россия ни объять, ни пересечь,
Горе горькое, печаль перекладная,
Сколько душ ты не сумела уберечь...
Сколько пережила, вынесла, родная.
Всё прошло и зализаны раны.
И поля зеленеют, и кроны.
Вы ушли из окопов в Гохраны,
Кто - подушно, кто - побатальонно.
Вы ушли, и война овдовела.
Ни бомбёжки, ни фронта, ни тыла.
Что посеяно было - поспело,
Что кипело - до срока остыло.
И напрасно бесился и крыл я
На чём свет овдовевшую память.
Не взлететь - переломаны крылья.
Не упасть - дальше некуда падать.
Нас трясёт не от грома орудий.
От досады дрожим и от лжи мы.
Вы простите нас добрые люди
За рассветы, что стали чужими,
За солдат из Рязани и Пскова,
Тех, что лжи лихолетье добило.
Вашу боль я несу, как осколок,
В животе от отцовской могилы.
Вы простите за боль, что прижала,
За поля, что пожгли, а не сжали,
За Москву! За Берлин! За Державу!
За Победу, что Вы одержали.
Мы смятенны душой, но не смяты.
Мы подлечим и души, и нервы.
И для нас этот Май Сорок Пятый
Стал пожизненно главным и первым!
Срок придёт - под рябины и клёны,
Мы костьми, как положено, ляжем,
Только прежде о всех поимённо
Нашим детям и внукам расскажем!
Я с цветами к весне, как к невесте -
Тёплым майским улыбчивым полднем.
Значит всё по уму, всё на месте,
Потому что и знаем, и помним!
Какого бога ты искал,
Когда забвением подуло,
И смерти ледяное дуло
Остановилось у виска?
Какого бога ты искал,
Томясь за пазухой у бога?
Бездарно, дёшево, убого
Ты всё до капли расплескал,
Какого бога ты искал,
В себе самом, угробив бога?!
Стремясь к концу, к развязке, к краху,
Ты стал угрюмей и грубей.
Твердил, - умри или убей, -
И в грудь вколачивал с размаху
Гвоздь неурядиц и скорбей,
И выл. И вёл себя на плаху.
Ты только приподнял свой крест,
Продрал глаза, едва проснулся,
Встать попытался, изогнулся...
И воскресая, не воскрес.
Ты только приподнял свой крест,
О вещем походя судача.
Тебя не дозвалась Удача.
Ты был с судьбой. Остался - без.
И хрустнул вывернутый крест,
И вечность у виска маячит.
Итак, твой выбор есть утрата.
Твой мир - затерянный атолл
(не трон, не царство, не престол),
Закат, последний всплеск заката.
Разлом и крест. А за крестом -
Крах. Покаяние. Расплата
И то - не так. И те - не те.
Повсюду "КРАЙ", до беспредела.
Душа парит, парит по комнате
И задыхается без дела.
Ты напой мне, напомни гитара,
Наиграй недопетый куплет,
Как вели, провожали на нары,
Да на тот, отмороженный Свет.
Расскажи, как добра не добрали.
Перебором тоску пересыпь.
Про судьбу расскажи, что украли
Да размыли по сопкам косым.
Ты напой мне гитара, напомни,
Наяву наиграй, не во сне,
Как досадою свет переполнив,
Я выплёвывал зубы на снег.
Как в утробу сугробов ныряя,
До мозгов проморожен, до жил,
Я мотался по жизни, по краю, -
Ты про это, про всё расскажи.
Пой гитара, как рыли носами
Псы по следу, по душу мою.
Как мой след, перечёркнутый псами,
Затерялся навеки в краю.
Пой про всё, что ещё не допето.
Пой, чтоб знали друзья и враги,
Как с того, беспросветного света
Мы свои возвращали долги.
Что ж, братва, посидим, помолчим, привзгрустнём,
помянём, погодим и по новой плеснём,
слёзы солью морской слижут души с мелей,
не томитесь тоской, вспоминайте смелей.
Стоп, машины седин! Память - полный назад!
И мы снова глядим горизонту в глаза,
и ложимся на борт, на крутом вираже.
Мы оставили порт, мы в открытом... уже.
Вперёдсмотрящий, не зевать!
Машины - полный!
Сегодня будем вспоминать
мы только волны.
Маской лжи обложили восход облака.
Будешь жить, или жил - неизвестно пока.
И туман - сединой, и душа - на куски...
ах, как пахнет войной, горьким потом мужским.
И под кроной штормов, не ракит и берёз,
вспоминается кров, где родился, где рос,
но судьба - по кривой - то в дыму, то в бинтах.
А навстречу конвой... и кресты на бортах.
Торпеды, товсь! И не зевать!
А ну, братишки!
Настало время потрепать
"крестам" нервишки.
Надрывается норд (на ветра не злословь).
Залп... разорванный борт... в море чёрная кровь,
в море чёрная слизь, да огня языки
по "крестам" расползлись... -Так держать, моряки!
И по мгле ледяной зыбкий вздох, пробежал,
он тяжёлой волной трубам глотки зажал.
Вы нацелились в Рай? Так идите ж на дно!
Драйте там леера и "кресты", заодно.
А вон второй подставил бок...
ещё не много...
Вы говорите с вами бог?
Молите ж бога!
А сейчас вы в аду, там, где грохот да стон,
и у вас на роду - ни могил, ни крестов.
Но и нам в этот раз не уйти налегке:
из-под Солнца на нас "Юнкерс" вывел пике.
...........................
Я душой не кривил, о войне говоря.
От матросских могил обмелели моря.
Мира Вам, моряки, да до берега вплоть.
Да семь футов под киль.
Да хранит Вас господь
Не грусти, не печалься, уныньем моим не болей.
Всё, что нам суждено, до поры не сплелось, не связалось.
Это только казалось, что день ото дня тяжелей,
Что весна не для нас. Всё не так. Это только казалось.
Я поверил, поверил судьбе, и тебе, и глазам.
Мне всего - ничего, за спиной только жизнь да седины.
Кто сказал, что я вышел в расход, что иссяк. Кто сказал?!
Мы ещё поживём! И не днём, и не хлебом единым.
Я с уныньем вот-вот развяжусь, расквитаюсь с тоской.
Расплачусь по счетам, разведу по приютам печали.
Я уже не грущу, не кнутом, гробовою доской,
Я хлещу вороных, чтоб не гробили, а выручали.
Я хлещу вороных. Мне так нужно успеть до тепла,
Мне так нужно успеть до садов, именуемых раем,
Чтоб любить и гореть, и сгореть непременно дотла.
А иначе, зачем мы живём и зачем умираем.
Обещаний и клятв не давали мы пылких.
Уходили на фронт мы, совсем пацаны,
А за серой стеной наших бритых затылков
Стыла чёрная скорбь овдовевшей страны.
Разметав по фронтам, в трупных пятнах воронок,
Дат весомость, войне подвели мы черту.
Мы вернулись назад пустотой похоронок,
Заполняя земли и сердец пустоту.
Мы вернулись назад, не дождавшись встречавших,
Не успев относить орденов и погон.
Мы вернулись, шагнув из "без вести пропавших",
Через судьбы живых сразу в Вечный огонь.
И когда на Восток потекли эшелоны,
Возвращая земле довоенные сны,
Костылями стуча, мы сошли на перроны...
Мы пришли, пацаны... инвалиды войны.
Мы пришли, пацаны, да видать не поспели:
Наши женщины нам не накрыли столы.
Нас встречали в домах тыловые шинели
Незнакомых мужчин, охранявших тылы.
Всё теперь позади - и бои, и колонны.
И светило войны закатилось за край.
Отстучали сердца, и ушли эшелоны,
Унося пацанов в неприкаянный Рай.
Жизнь одна. Больше нет про запас.
Кто придумал, мол, плакать не сметь...
Про войну это сны и про нас.
А для нас это сны и про смерть,
Сны про слёзы победной весны,
И про то, как, судьбу раскроив,
Мы несли по дорогам войны,
Спотыкаясь, знамёна свои.
Нанесли имена на гранит
И могил подравняли ряды.
В прошлом всё, только память хранит
Сны войны - отголоски беды,
Пепел хат, обречённость сирот
И пожаров багряный венец.
Кровь земли - это кровь наших рот.
Пульс земли - трепет наших сердец.
Торопливо ровняя ряды,
Расчехлив для салюта стволы,
Мы вернулись, и нам молодым,
Тем, кто выжил, накрыли столы.
А сегодня, чеканя шаги,
К обелискам ведём часовых...
Боль земли - это тяжесть могил,
Соль земли - это память живых.
Сочится жизнь, как капли из-под крана,
Ей наплевать на славу и молву.
Мои друзья безвременно и рано
"Сошли на нет", а я ещё живу.
Мы всё делили поровну, до крохи -
Дворы и кровь, и курево, и сны,
Но вот, они сошли на полу вдохе,
А я живу, живу и - хоть бы хны.
Ушли друзья, до времени со света,
Свели счета с судьбой, без дураков.
Отмаялись мечтатели, поэты -
Романтики дворов и чердаков.
Но часто, просыпаясь среди ночи,
Я книгу судеб чту, и, между строк,
Сдаётся мне, что это я просрочил,
А не они укоротили срок.
И в горле ком катаю... и глотаю
Тоску, душу в душе и сердце рву:
Их не вернут, пустот не залатают,
Они ушли, а я ещё живу.
Живу за всех, до края, до упора,
Не опускаясь, всуе до нытья.
Ушли друзья, а я закончил споры
С судьбою о пределе бытия.
Зачем ты вырвала меня из пьяных снов,
Из кутежа запойного отчаянья...
Я вновь один и неприкаян вновь,
И кровь моя, прокуренная кровь,
Как и душа, отравлена печалью.
Ты говоришь, - я сам ушёл. Да сам.
Согнуло одиночество. Сломало.
Раскиданы по разным полюсам,
Мы редко поднимались к небесам,
Чтоб рядом быть, невыносимо мало.
Такой судьба затеяла кульбит.
До рвоты одиночеством закачан,
Я в глотку мглы печалью вкручен, вбит.
Мне вызов бросил Рок, он в рог трубит,
Считая, что ему я предназначен.
А я...так ждал, мне так хотелось ждать.
Но дует холод близости разлуки.
Коверкаю земную благодать...
А мне б солгать, единожды солгать,
Да вот беда - лжи не постиг науки.
И так болтаюсь, дряблый и больной,
Мечусь от одиночества до скуки.
Горбом сложились крылья за спиной
И гнут, и приударила за мной
Беззубая, и потирает руки.
Душа моя, как Чёрная вдова,
То проскулит, то по-сиротски взвоет,
То вздёрнется, то теплится едва...
Гадаю я, - жива, иль не жива, -
А коль жива, так тяжелее вдвое.
Нет, я не плачусь, жалости не жду
(я не терплю, я ненавижу жалость!),
Не сею ни раздор я, ни вражду, -
Я просто жизни выпустил узду, -
И понеслось... и всё перемешалось.
И неуютно, маетно в миру,
И, как мишень, пристрелянная в тире,
Разодран, продырявлен, но ору, -
Любил! Люблю! И - буду! И умру,
Любя тебя, единственную в мире!