Я Б-га звал до хрипоты,
искал тепло в буране дней,
сходил с ума от равнодушной суеты.
Но некто ловок и незрим,
всех нас захлопнул в западне,
где лишь война, лишь пепелища едкий дым.
И я придумал корабль,
в мечтах придумал корабль,
как птицы мог он летать.
Над геометрией крыш,
над высотой каланчи,
над мёртвой коркой полей.
Во тьме кромешной сотни лет,
лишь инквизиции костры,
давали нам, свои тепло и грешный свет.
И мы рождённые во лжи,
(сердца слепы, мечи остры)
живём в кредит, разбив мечты на платежи.
Но мой волшебный корабль
расправит крылья свои
и я на нём улечу.
От этой серой возни,
от этих диких страстей,
от этой вечной вражды.
В миг, когда смерть танцует на бис,
рота за ротой плывёт через Стикс,
вера в грязи кровоточит от ран -
No pasaran, no pasaran.
В миг, когда боль переходит черту,
как не забыть кто ты такой.
Видишь, как флаги дрожат на ветру.
Кончился бой, начался бой.
No pasaran, no pasaran братья.
Разве бы стал вас на войну брать я.
Но слишком много племён, партий, наречий и стран.
No pasaran, no pasaran.
Замерло тело, осколок остыл.
Время за нами сжигает мосты,
Не оставляя дороги назад.
Вечность завёт, трубы трубят:
No pasaran, no pasaran братья.
Разве бы стал вас на войну брать я.
Но слишком много племён, партий, наречий и стран.
No pasaran, no pasaran.
я бегу от тебя, только ты мне все ближе и ближе.
низкорослое солнце мне слезы непрошенно лижет,
я боюсь стать еще уязвимей, но слез не скрываю,
и бегу, возвращаясь, как ходят по кругу трамваи,
и не спрыгнуть ни вправо, ни влево мне с этой петли...
да и надо ли? я ведь прижился в тебе и пригрелся,
фонарём близоруким сутулым в окне загорелся
и провёл восемь суток насквозь на бессонной кровати,
чтоб прожить с тобой пару часов, мне их снова не хватит,
хоть на пару затяжек, продли это вместе, продли!
...и опять остаюсь только я и круги под глазами.
Я бегу от тебя, - для меня это словно экзамен
и, срывая с небес декорации радуг и солнца,
разразиться слезами в цунами с порывами сердца,
а на завтра повесить обратно, свети, я плачу.
Я люблю тебя.
Ты меня слушаешь, только не слышишь...
я твой преданный ангел-хранитель, ниспосланный свыше,
меня выписал врач как бальзам от тоски и от боли,
я бегу от тебя - чтобы ты поняла это, что ли...
прибегаю - к тебе, и обратно уже не хочу.
Пусть от любви неизлечимые раны
и чем она сильней, тем больше боль.
Солдат любви уже ушёл в партизаны.
Ушёл в подполье, прихватив алкоголь.
За стеной безумие зимы -
Белый траур - тихий, долгий снег,
постепенно набирает бег,
хороня долины и холмы.
И в дыму ста тысяч сигарет
розу Герды пропивает Кай.
И честней всего сказать: "Прощай".
Всё равно надежды больше нет.
А позади осталось лишь пепелище
былого счастья и надежды прах.
Разведка спит и партизана не ищет,
но победит на всех возможных фронтах.
По углам бутылок пруд - пруди.
За стеной вот - вот пойдут дожди.
Кто любви не крикнул: "Подожди",
скажет одиночеству: "Войди".
Меж вчера и завтра влезет днесь,
в нём тревожно спит угрюмый Кай.
И честней всего сказать: "Пускай
всё теперь останется как есть".
Не надейся, не проси, не доверяй тормозам.
Смерть прейдёт, чтобы убить тебя, - убей её сам -
поклоняясь перекрёсткам, словно Б-жьим крестам,
вольным ветром пролетая по далёким, чужим адресам.
Твой штандарт уже не страшен не друзьям, ни врагам.
И дурная голова не даст покоя ногам.
Но и волка ноги кормят, так что бей и в бега.
А друзей твоих измену компенсирует верность врага.
Осень прячет под полой бескомпромиссный обрез.
От обилия свободы, только рвотный рефлекс.
Но и волчьей стаи доля - партизанить в лесах,
боевые барабаны, ощущая в горячих сердцах.
Затуманился выбор дорог.
И солдат, и пророк, и пиит.
Ты бы выжил бы, если бы мог,-
навсегда вымирающий вид.