|
|
Старинная песенка А парадный-то подъезд - под колоннами, а по-чёрному другой, в уголку... И всё выше лёд ползёт по наклонному, заслонившему окно козырьку. Лёд ползёт по козырьку по железному, тени в клеточку на нём скрещены... Отсекли меня сюда, словно лезвием, от весёлой необъятной страны. Предоставлена мне тут келья скромная, по-монашески простая еда. А судьбу мою вершат люди с ромбами, приведут её незнамо куда. Непонятно мне, кому не потрафила - в тонкой папке ничегошеньки нет, разве только три моих фотографии: фас и профиль, комсомольский билет. ...Но когда-нибудь, увенчанный лысиной, по тропиночке бродя с посошком, я припомню письмецо, что написано моим самым наилучшим дружком. Как сидели с ним вдвоём у приятеля поздним вечером того декабря; на гитаре он играл обаятельно, всеми пальцами за душу беря. Как входил он в тот подъезд под колоннами, а меня-то через дверь в уголку... Ой ты лёд, ползучий лёд по наклонному, заслонившему окно козырьку! 1975 МАРК СОБОЛЬ
Афганская война дарована нам свыше, Что выше может быть чужих недобрых гор, И вроде бы возня кота и мыши, Но смертный страх глядит на нас в упор. Здесь бой идёт, пропитанный обманом, - Он не похож на бой из кинолент. Здесь падает под пулями душманов Наш ограниченный от жизни контингент. Афганская война - названье не по нраву Для тех, кто не привык и помнить о вине. И мы с тобой не скоро скажем правду Об этой необъявленной войне. Мы поливаем мир из огнемётов, Чтоб духов жгла безжалостная смерть. И если дома не простил нас кто-то, Пусть поспешит - он может не успеть. Откроет календарь непрожитые числа - В них наши дети спят с улыбкой на губах... За что же нам судьба такая вышла - Домой вернуться в цинковых гробах? И рвут нас мины, больно жалят пули, И не добраться до родных небес, Где Родина стоит на карауле И держит автомат наперевес. 1985 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Глухие сумерки души, в которых эти письмена - её последние гроши. И нет вины, и есть вина. И ни беспамятства, ни сна, и это - будто бы впервой, и ночь раскаянья длинна, и тянет ямой долговой от затворённого окна в чужую жизнь, в чужую даль. и нет вины, и есть вина... И - жаль. 1993 АНДРЕЙ ВЛАСОВ
Я готов босиком по горящим углям Догонять отлетевшие сны... Просто Время не платит по тем векселям, Что нам в юности были даны. Просто Время - великий и вечный банкрот Обдирает, как липку, живущий народ, Мертвецам лишь долги возвращает, Никому ничего не прощает... Пушка выплюнет в небо заряд холостой, Полудённый свершая обряд. Город мой, что же сделали люди с тобой, Что теперь ты и этому рад? Сколько сил положила судьба, чтоб отнять У тебя твою честь, чтоб поставить печать Послушанья на гордые стены, Кумачовым их мучая пленом? А на Кронверке ветер швыряет листву, Продувает до самых костей. Не от крови вода потемнела во рву, А от песни печальной моей. Бесполезно просить, неуместно пенять, Но так хочется хоть напоследок понять: Был ли смысл в тебе, век мой жестокий? Но в ответ только вздох одинокий... 2-4.11.1988 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Маршевая рота Зябко поникла трава на лугах, дождик безбожный... Тысяча лет на моих сапогах глиной дорожной. В горле от этой пожухлой травы горькая завязь. Счастливы лица у тех, что мертвы,- отвоевались. Тяжкое званье советских бойцов мы переносим долгой дорогой среди мертвецов и через осень. Вот они, сполохи огненной мглы, Дымного смрада!.. В серые спины нам смотрят стволы заградотряда. Что сторожите вы из-за бугра взглядом-прицелом? Не беспокойтесь: мы крикнем "ура!" перед расстрелом. 1943 год МАРК СОБОЛЬ
В. Денисову Мне когда-то не верилось в то, что умру, зеркала пересилили дерзость и страх: то, что было лицом, превратилось в кору, то, что стало корой, рассыпается в прах. Остаётся немного: "Счастливо" - "Бывай", выдох, пауза перед последней главой, блёклый питерский день, дребезжащий трамвай на продутой и голой твоей Беговой. Остаётся мотанье по улицам без всякой цели, поскольку за цель не сочту эту память и боль, эту манну небес (видно, я у небес на хорошем счету). Ах, Володя, потеряны не адреса - это жизнь невидимкой прошла между строк. Остаётся один поворот колеса той рулетки, где точно известен итог. 1997 АНДРЕЙ ВЛАСОВ
"Москва-Владимир", новенький экспресс, Кто с сумками, а кто и с рюкзаком. Колбасный дух в нутро моё пролез, И там сидит встревоженным зверьком. Столичный гость намаялся и спит - Сомлел, поди, с утра в очередях. А на него пронзительно глядит Портрет знакомый, в форме, при усах. Шофёр на вид не старше тридцати, Он лишь на карте видел Магадан, И думает он, Бог его прости, Что лучше уж тюрьма, чем балаган. Он думает, что общий неуспех Исправить может только общий страх, И что пора бы к стенке ставить всех, Кто в общих не стоит очередях. Ну, что же, шеф - быть может, ты и прав! Зудит спина, скучая по кнуту. Да только у кнута паршивый нрав - Кто лижет пятки, тех не тронет кнут. А те, кому привычней быть скотом, Заменят тех, кто нынче в гору влез, А с остальными, как в тридцать седьмом - Плевать на щепки, если рубят лес. А остальным - пиковый интерес. Пустых речей парадная зола... "Москва-Владимир", новенький экспресс, Портрет знакомый смотрит со стекла. 1984 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Может быть, хватит спешить наугад, наудачу и выбирать, что само тебе в руки даётся? Дело не в том, что тебя обнесли при раздаче, перезимуешь - на чай и постель остаётся. Дело не в том... Но до дури, до рвоты, до жженья Втянут в жестокое русло, в кровавость, в кромешность. Может быть, больше обрыдла поспешность движенья, чем обречённость его и его безутешность. Маяться в узком кругу осквернённого слуха от беспредела вопроса к пределу ответа - это по-русски, да только за вычетом духа в русском краю не имеет значенья и это. 1991 АНДРЕЙ ВЛАСОВ
На Барочной съезд полуночных трамваев. Что видели за день, что слышали за день, Расскажут друг другу трамваи, зевая, От тока тела отрывая. И белая ночь наплывёт тишиною, Желанной такою, короткой такою. Над Карповкой сонной, над парком трамвайным Ни вздоха, ни смеха, ни песни печальной - Всё спит. Мой город разгладил дневные морщины, Но в комнате с видом на остров зелёный Тень женщины спорит с портретом мужчины, Настойчиво, тихо, влюблённо. Они так давно отлетели отсюда, Их души витают в иных эмпиреях, Но длится и длится тот спор их, покуда Луч солнца паркет не согреет. Она ему шепчет: "Любимый мой, слушай! В холодных ли далях, в подвалах ли серых Отыщет любовь твою скорбную душу, Надеждой согреет и верой!" А он заклинает: "Родная, не надо! Забудь, отрекись от предателя-мужа, Не то застучит сапогами в парадной В углах притаившийся ужас. Вопьётся упырь в твоё верное сердце, И выпьет живое и мёртвым наполнит. И подлость призвав себе в единоверцы, Добьёт тех, кто боль свою помнит..." И спор этот страшный не ведает тленья, И привкус тоски над рекою не тает, А в комнате третье встаёт поколенье, Тоски этой не замечая. И снова на Барочной грохот трамвайный, Звонки салютуют июньскому утру... Им что - они памятью не обладают, И это, наверное, мудро. (полная версия текста песни) 1987 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Над уютом коммунальным Заводской гудок печальный Рвётся хриплою трубою Под трамвайный перезвон. Ах, как светятся медали! Нас четыре года ждали Потемневшие обои И молчащий патефон. Заводи скорей пластинку, Чайник ставь на керосинку, Сполосни стакан гранёный От сивухи и махры. Позади четыре года, Впереди - любовь народа И прекрасной мирной жизни Долгожданные пиры. За окном рассвет сереет, Флаг на доме пламенеет, На листочке календарном Дата красная дрожит... Ах, как светятся медали! Нам за храбрость их вручали, Побеждать нас обучали... Кто теперь научит жить? 1984 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Ночь проходит? - надеюсь, проходит, надеюсь, скорей, чем проходит мой век и глухая вражда с этим веком. Я очнусь на ходу под рассеянный свет фонарей на Фонтанке, Обводном иль где-то, где не с кем и некем заслониться от чувства, что век мой меня доконал и уже не отпустит, не даст ни глотка кислорода. Светофор. Переход - через улицу, через канал. Воровская приглядка в чернильную, вязкую воду. Пересвист упырей, собирающих с города дань. И накаты охоты, которая пуще неволи. И обширный вневременный мир. И Господняя длань над бездомной душой на игле петропавловской боли. Ночь, конечно, проходит, но прежде доводит до слёз, и заводит в тупик, и вбивает в бетонную стену, может, только за то, что ещё школяром, но всерьёз из предложенных трёх выбрал третью - СВОБОДНУЮ ТЕМУ. (Из сборника стихов "Меж двух колонок", Великие Луки, 1998) АНДРЕЙ ВЛАСОВ
Обитатель убогой обители, что глядит исподлобья на свет, превращает в товар на любителя горький воздух отравленных лет. Он его наглотался до одури, до отврата, до края, до дна, труса праздновал, праздновал лодыря, а дорога, как прежде, одна. И не стоила опыта сточного, злого ухарства, пьяной руки эта чаша и ноша бессрочная, в нём живая ему вопреки. Пусть знамения страшные сеются чередой непроглядных дождей, трудно верить и стыдно надеяться, но Господь милосердней людей. 1992 АНДРЕЙ ВЛАСОВ
Песенка об историческом оптимизме Ах, исторический наш оптимизм, Вера святая, что всё впереди! Пусть ни во что превращается жизнь, - Энтузиазм не смолкает в груди. Светлое завтра придёт, дайте срок, Мы для него не жалеем труда. Славим романтику дальних дорог - Ближние нас не ведут никуда. Ближние нас в лабиринт завели, Где, распродав ариаднину нить, Мы обживали его, как могли, Надо же всё-таки где-нибудь жить. И пусть преследовал нас неуспех, Пусть мы "за так" получали под дых, Наш лабиринт - он счастливее всех, Он лабиринтнее всех остальных. Смело, товарищи, в ногу, вперёд! Грудью железной окрепнем в борьбе. Пусть измельчал наш могучий народ, Гору лапши он везёт на себе. Пусть же сквозь грозы сияет всегда, Наших врагов повергая во прах, Нам путеводная наша звезда - Нету звездее её в небесах! 1989 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Песенка об историческом опыте Мы публично признали наличье греха И очистились этим от скверны. И, свои выворачивая потроха, Мы совсем осмелели б, наверно, И признали бы истинность новых начал, И на речь заменили бы шёпот, Если б нам не мешал, не мешал, не мешал Исторический опыт. Исторический опыт нас учит тому, Что в какого кумира не верь ты, Окончательно цену назначат ему Только лишь после смерти. Скажут нам, что законы он все нарушал, Что казну обещаньями штопал, Хоть об этом заранее предупреждал Исторический опыт. Исторический опыт на ушко твердит: "Вам наивность не делает чести! Как бы ни были прекраснодушны вожди, Аппарат остаётся на месте. Под улыбкою прячет он волчий оскал, Слыша ваш безответственный ропот". И глядит из кривых безнадёжно зеркал Исторический опыт. 1988 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Почтальоны ходят по стране: Нынче у собеса - день раздач. Этот день кому-то - свет в окне, А кому-то - символ неудач. Как скрипят эпохи жернова, Раздирая душу нам и плоть. Есть ли у зерна свои права, Знают только мельник и господь. Ты скажи мне, Родина, Родина моя, Кто из сыновей твоих Дороже для тебя? Глаз не отворачивай, Чего тебе скрывать? Для кого ты мачеха, Для кого - мать? Мысль эта, конечно, не нова, Но две правды воскресенья ждут: Правда тех, кто вертит жернова, Правда тех, кого они жуют. Как придти к итогу одному, Ведь и боль у каждого своя: Этот вспоминает Колыму, Этот - первомайский лик вождя. Ты скажи мне, Родина, Родина моя, Кто из сыновей твоих Дороже для тебя? Глаз не отворачивай, Чего тебе скрывать? Для кого ты мачеха, Для кого - мать? 4-5.09.1987 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
И когда он упал, И оглохла взрывная волна, И взбесившийся камень Вернулся в дорожное лоно, Далеко-далеко Взорвалась соловьями весна, И проклюнулись листья На ветке у школьного клёна. А мы не виноваты, ни в чём не виноваты, И неужели трудно вам понять, Что все мы здесь солдаты, страны своей солдаты, А значит, мы обязаны стрелять и убивать. Гляди, обходит справа душманская отрава, Сейчас начнёт ущелье грохотать. Подонки, псы и воры, но здесь их дом и горы, Вот пусть и разбираются, а нам бы не встревать. Мы в роли оккупантов не радуем талантом, Нам эта роль - ну, просто вырви глаз. И лезет десантура к чертям на верхотуру, Хватает цинка, видимо, на родине для нас. Сквозь горячее небо, Прожжённое солнцем до дыр, Ухмыльнулся аллах, Через прорезь прицела глядящий. И тогда он упал Головой в опрокинутый мир, И тогда его крик Оборвался на вдохе хрипящем. Проклятый климат хоть кого загонит в гроб, Опять жара шальные горы раскалила. Из-за дувала пулемёт трещит взахлёб, И злая сила твой прыжок остановила. Белоголовый ярославский паренёк, Страна уж сорок лет как празднует победу, А ты упал виском простреленным в песок, Как под Москвой пришлось упасть когда-то деду. Но там понятно - там такая шла война! Ну, а тебя судьба за что приговорила, И ведь должна же быть хоть чья-нибудь вина, В том, что она тебя от пуль не защитила?! И ты стоишь уже на дальнем берегу, Твой взвод предательским огнём ополовинен. Ты перед Родиной своею неповинен, Вот только Родина перед тобой в долгу... И когда он упал, И оглохла взрывная волна, И взбесившийся камень Вернулся в дорожное лоно, Далеко-далеко Взорвалась соловьями весна, И проклюнулись листья На ветке у школьного клёна. сентябрь 1985 г. МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
Утопив свою память в вине, Жизнь пропив до последнего рублика, Спит, храпит в летаргическом сне Одуревшая Коми республика. И сквозь сон - не то всхлип, не то стон: Не на тысячи счёт, на миллионы. Хорошо, что у нас на Руси Колокольный повывелся звон - Мы б оглохли от этого звона. Сыктывкар, Инта, Ухта, Воркута: Тонкой ниточкою тянется путь. Если были где-то в рай ворота, Очевидно, это здесь где-нибудь. Здесь от тундры и до чахлой тайги, Где раскинул свои сети ГУЛАГ, Даже если на ногах сапоги, Пред охранником и бос ты и наг. Здесь мощам твоим - копейка цена, Да и то, как посчитает конвой. А душа-то - вовсе отменена, Не ко времени возиться с душой! Когда встала вся страна на дыбы, И, взнуздав ее железной уздой, Позабыл наш вождь, что мы не рабы, И не воск под гениальной рукой. Нам напомнить бы ему, да куда! - Мы в беспамятстве должны околеть. Мы сломались на корню, и тогда Кисть восславили, держащую плеть. Вот и вроде бы и совесть чиста, Да бесчестья мы наелись с лихвой... Сыктывкар, Инта, Ухта, Воркута - Чьи там косточки скрипят под ногой? 1988-2008 МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |