Спеша из Шаолиня в Эльсинор,
погладим универсум против шерсти.
Аранжируем фугу ре-минор
для флейты, не имеющей отверстий.
Свистит без фальши вечности судья.
Трещит чечётка в тщетный час погони.
Награда за попытку бытия
нам всем - аплодисмент одной ладони.
К КОЛОБКУ
Ты скажи нам, ситный друг Колобок,
где возможностей твоих потолок?
Ты от бабушки ушёл без труда -
мастер дзэн не оставляет следа.
Ты оставил с носом хищных зверей,
стал героем детских книг-букварей -
и сумел дезинформировать всех,
слух пустив про хитрый лисий успех.
Где сравнимого найти молодца?
Ты ль не круче, чем лаваш и маца?
Иноземные хот-дог и биг-мак
поднимают без борьбы белый флаг.
Безупречен, босопят, голопуз,
ты несешься мимо каверзных луз,
через буйство иллюзорных стихий -
биллиардный шар, забывший про кий.
Научи же нас катиться вперёд,
не черствея и не падая в рот.
И, без правил превращаясь в ферзя,
обнаруживать, что сказка - не вся.
Переизбрал себя на новый срок.
Повысил ранг, добавил полномочий.
Стал изъясняться проще и короче,
дуду рефлексий сгнул в бараний рог.
Отверг балласт пустопорожних строк.
Провёл в душе ревизию интенций.
Забрался вскачь на лестницу из терций,
повесил септаккорд на потолок.
Теперь ещё бы выяснить - хоть раз! -
что даст нам джаз духовных кофемолок.
Слагай значки, магистр. Гадай, астролог.
Танцуйте всуе, кто во что горазд.
В пространстве прогнозируемых фраз
держа пари, насколько путь недолог.
Слабак в бадук. Бездарный шахматист.
Писатель чем попало по воде.
Не театрал. Не велосипедист.
Любитель кофе, джаза и т.д.
Не то, что бы совсем невыездной.
Скорее ретроград, чем домосед.
Внезапно, патриот одной шестой -
за "Ералаш", ракеты и балет.
Ни разу не танцор. Чуть-чуть молчун.
Не блудный сын, но и не бедный брат.
Безжалостный к ушам терзатель струн,
настроенных немного наугад.
Стрелок из парадокса в пустоту.
Субъект катастрофических культур.
Чесатель шерсти за ухом коту.
Чем, собственно, и ценен. Мяу, мур.
Я сам себе ворона, сам себе сыр.
Сам себе Хоттабыч и сам кувшин.
Сам себе вода и сам решето.
Но есть во мне некто, кому я никто.
Он тычет в мои сны
перстами зари.
Он берёт интегралы
по счёту три.
Он видит резоны
там, где зеро.
От ставит ва-банк
мир на ребро.
А я не возражаю. Tres bien, ca va.
Я с детства не проигрывал себе в слова.
Я сам себе свет и тоннель, где мрак.
Сам себе дорога, и сам дурак.
Я сам себе ворона, сам себе сыр.
Сам себе Хоттабыч и сам кувшин.
Сам себе вода и сам решето.
Но есть во мне некто, пред кем я никто.
Он тычет в мои сны
перстами зари.
Он берёт интегралы
по счёту три.
Он видит резоны
там, где зеро.
От ставит ва-банк
мир на ребро.
А я не возражаю. Tres bien, ca va.
Я с детства не проигрывал себе в слова.
Я сам себе свет и тоннель, где мрак.
Сам себе дорога, и сам дурак.
Совсем несложно быть простым,
безусым, даже белокурым,
пускать колечком едкий дым,
стрелять глазами по фигурам
задорных барышень; читать
им на ночь в лицах Кастанеду,
ложиться засветло в кровать
и просыпаться лишь к обеду.
Вкушать в кафе томатный сок
во благо трезвости желудка;
не зная Бога, верить в Рок,
но утверждать, что это шутка;
и, преломив судьбы клавир
в кривой вселенной контрабаса,
с усмешкой демона Лапласа
взирать на вымышленный мир.
"Жизнь ползёт как змея в траве,
пока мы водим хоровод у фонтана..."
- Б.Гребенщиков
Один китаец был мастером в отгадке нигири -
это вам не игрушки!
Каждую среду он ходил в Китай-Город,
где его поджидали три дана и кюшник.
Он жил, когда его разрезали.
Он жил, когда влезал в ути-коми.
Когда закончилось время игры,
он сказал: "Теперь будем жить на байоми".
Жизнь ползет как ситё в готэ,
пока мы водим хоровод у сан-сана.
Сейчас ты с мойо, но где ты сыграешь,
когда Такемия коснётся гобана?
Одна женщина преподавала тайны бадука
где-то в Казани.
Соседи видели, как каждую ночь
она строила в сенте группы с глазами.
Прислал ей вызов один сенсей,
что втайне всегда готовился к драке.
Когда он выставил свой сан-рен-сей,
она засмеялась и сыграла хираки.
Жизнь ползет как ситё в готэ,
пока мы водим хоровод у сан-сана.
Сейчас ты с мойо, но где ты сыграешь,
когда Такемия коснётся гобана?
Один игрок съел собаку на старинных дзёсеках,
современных не зная.
Каждый четверг он ходил на Дракон,
и учил тесудзи, чтоб добраться до Сая.
Тридцать лет - он сыграл в тенген,
и выжил в центре пустыни.
Он снял с верхней полки три тома Исиды,
и приник к ним губами, как будто к святыне.
Жизнь ползет как ситё в готэ,
пока мы водим хоровод у сан-сана.
Сейчас ты с мойо, но где ты сыграешь,
когда Такемия коснётся гобана?
2013