31 ДЕКАБРЯ 2... ГОДА
Он очень долго начинался, в калитки сонные стучался,
Короной солнечной венчался, и живность вел на водопой.
Он днем последним назывался, он на закат по насту мчался,
Туда, где маятник качался, и назревал кремлевский бой.
Пусть за окном бушует вьюга, я приготовлю стол для друга,
И помогу тебе, подруга, хрусталь расставить на столе...
Стекло закупорено туго, но пробка вылетит, упруга,
И влага солнечного юга уже вскипает в хрустале.
И грянет бой! и грянет эхо, но будет многим не до смеха,
И старый год - кривая веха - мелькнет и сгинет за спиной.
Мороз на стеклах - не помеха, а за окном - залог успеха? -
Снег горностаевого меха белей под каждою сосной.
Ну, что же, пусть гуляет ветер, я пью, не зная, кто в ответе
За то, что на большой планете в большой стране такой разлом.
Не потому ль в неярком свете всю ночь и даже на рассвете
Больной страны больные дети поют и плачут за столом.
ЧЕЛОВЕКА МАЛО ЛЮБИТЬ...
Человека мало любить.
Человека надо предать,
И за это его убить,
И, убив, по нему страдать.
Ко всенощной ходить с детьми,
Свечи ставить, в горстях держать,
А потом за тремя дверьми
Внутривенно себя снабжать.
И, как водится на Руси,
Осеняя себя крестом,
Сокровенно шептать: спаси,
Сомневаясь в спасенье том.
Потому как спасенье в том,
Чтобы помнить всегда о том,
Что неправда, что он воскрес.
Не бывает таких чудес,
Чтобы смертной омыт слезой
Смог восстать и издалека
За лукавой твоей стезей
Не мгновенье следить - века.
Он не друг тебе и не враг.
Он нигде, никогда, никак,
И поэтому столько лет
Вера есть, а спасенья нет.
Я, КОНЕЧНО, УМРУ...
Я, конечно, умру.
Хорошо б - на миру.
Хорошо бы, чтоб речка и крест на юру!
Чтоб зимой чистота,
Чтоб весной пестрота,
Чтоб под осень калина в крови у креста.
Друг придет навестить,
Враг - прощенья просить,
Незнакомый зайдет постоять, погрустить.
Ни о чем не ропщу.
Всех приму и прощу...
Я с веселым - веселый, я с грустным - грущу.
На тропе межевой
Стану просто травой...
Положите меня на закат головой!
Пусть плывут сквозь века
Надо мной облака,
Удивляясь и плача - как жизнь коротка.
* * *
Виктор Брюховецкий. Когда Иван красивый свой баян...
КОГДА ИВАН КРАСИВЫЙ СВОЙ БАЯН...
Когда Иван красивый свой баян
Раздвинет над сентябрьской рекою,
К чему мне тот Бетховен Людвиг ван
С запутанной фамилией такою.
Иван ясней, и мне с Иваном проще.
И слушают, застыв на берегу,
Тяжёлый бор и маленькие рощи
Высокую российскую тоску.
Покину дом и выйду на крыльцо,
И засмотрюсь в таинственную темень,
И всем нутром почувствую, как время
Затягивает жёсткое кольцо.
И никуда не деться из петли,
Дороги нет, запутаннее тропки...
Играй, Иван, топи сильнее кнопки,
Уже вот-вот заплачут журавли.
Уже лососи будоражат устье,
Уже брусникой вырубки красны...
Играй, Иван, давай напьёмся грусти
И, может быть, дотянем до весны.
* * *
Виктор Брюховецкий. Кровь с пеной капает с удил...
КРОВЬ С ПЕНОЙ КАПАЕТ С УДИЛ...
Кровь с пеной капает с удил.
Тоска на всем пути.
Господь сюда не заходил,
А надо бы зайти.
К столу присесть, чайку испить.
Увидев этот мрак,
Сказать - эх, мать твою етить...
Да как же это так!
Где ангелы? Подать сюды!
А, ну! В глаза смотреть!..
И в розги, мать их растуды,
Дабы не врали впредь.
Пороть и вдоль, и поперек,
На площадях, при всех,
Чтоб осознали - это Бог,
Который может... всех.
Да не устала бы рука!
За прошлое и впрок......
Конечно, может, но пока
Не хочет.
Видит бог.
ЛЬЁТСЯ-ГНЁТСЯ ВОДА...
Льётся-гнётся вода из дубовой бадьи.
Утро золотом шарит по срубу колодца,
И четвёрка гусей, как четыре ладьи,
Из раскрытых ворот выплывает на солнце.
А сосед отбивает литовку - тук-тук.
А напротив соседи подсолнухи режут.
Вынимает отец самосад и мундштук...
А по радио врут...
Ну, зачем они брешут?..
Вот - ладьи из ворот!
Там - отара из мглы!
И - тесовый навес, и - курганное поле!
А какие здесь люди! Как жадны и злы -
Не до злата-богатства - до жизни и воли!
Кто решил, что деревни уже не нужны?
Кто сказал, что здесь тошно и песнь не поётся?
Вон какие отавы - в колено! - пышны,
Вон какая вода - голубая и гнётся!
* * *
Виктор Брюховецкий. Пахнет грибами, ольхою и вереском...
ПАХНЕТ ГРИБАМИ, ОЛЬХОЮ И ВЕРЕСКОМ...
Пахнет грибами, ольхою и вереском,
Падают звезды о камни и с дребезгом
Катятся. В руки возьму -
Космосом веют, хвоёю и супесью,
Нашей с тобой изумительной глупостью,
Той, что уводит во тьму.
Берег, да лес, да поляны не кошены,
Филина голос, ресницы встревожены...
Волосы хлынут волной!
И упаду я на травы холодные,
И обожгу свои губы голодные
Спелой твоей белизной.
Желтые кольца у желтого месяца,
Желтое небо и бронзово светятся
Сосны. Любая - струна.
Струны! Играем и трепетно слушаем,
И сотворенная нашими душами
Музыка эта нежна.
Что ж нам еще? целоваться да каяться,
Гладить росою помятое платьице,
Звездное небо смотреть,
И, возвращаясь в предутренней роздыми,
Греть свои руки упавшими звездами,
И ни о чем не жалеть.
ВОРОБЬИ...
Воробьи...Пшеница... Драка...
Щебет, гам, разбойный пух...
Подошёл петух...
Однако!..
Просто "ух!", а не петух.
Сразу стало все на место.
Сразу стало всем не тесно.
Тот клюёт и те клюют,
Не дерутся, не плюют,
Ни рогаток, ни пальбы...
Вот и нам такое бы.
ДОЖДЛИВЫЙ ВЕЧЕР
Остатки песни вымерли на улице...
У дома, в мокрой темени ветвей,
Фонарный столб под дождиком сутулится,
Натягивая шляпу до бровей.
А дождик нитью тянется и тянется,
И видно из окна - по мостовой
Промокший кот, как самый горький пьяница,
По лужам возвращается домой.
Прошёл и пусто...
Дождик не кончается...
И сквозь потёмки, будто бы живой,
Фонарный столб упрямо продирается,
Сверкающей качая головой.
Наверно, больно в этой горькой темени
Светить другим, блуждающим в пути,
И, ощущая быстрый топот времени,
Хотеть идти и не суметь уйти.
* * *
Виктор Брюховецкий. Дрались попы, я видел это сам...
ДРАЛИСЬ ПОПЫ, Я ВИДЕЛ ЭТО САМ...
Дрались попы, я видел это сам.
Стучали по бровям и по носам.
Похоже, ими правил сатана.
И рясы не мешали. Вот те на!
Кресты мотались и на тех крестах
Летал распятый с болью на устах.
На рясы кровь текла из-под гвоздей.
Вот и попы, а все, как у людей.
Сошлись, прозрели и не разойтись -
Хоть волком вой, хоть колесом катись.
Но - благо - кулаки, и - кто кого...
И каждый бил за Бога... своего.
ЭЛЕГИЯ
Тихое раздолье -
Берег да вода.
Скошенное поле.
Ранняя звезда.
И по травам скошенным
Прямо под звездой
Ходит конь стреноженный,
Звякает уздой.
Мнет копытом сено -
Легкий дар судьбы,
И роняет пену
Желтую с губы.
Он бредёт по кругу,
И, вдыхая тьму,
Всё грустит по лугу
Прежнему, тому.
ЕСТЬ В ЗАПУСТЕНЬИ КРАСОТА...
Есть в запустеньи красота,
Узрев которую, художник
Подрамник ладит на треножник
И долго смотрит в глубь холста.
Не подходи!
Пусть зреет зренье.
Оно наполниться должно
Пространством, чтоб затем мгновенье
Легко легло на полотно.
Он смотрит, слушает. Он слышит!
Кураж, кураж... Без куража
И даль мертва, и холст не дышит.
Но вот взволнуется душа, -
И кисть начнет свои полеты...
И на холсте, как из зеркал,
Проступит то, мимо чего ты
Не проходил, а пробегал.
ХОДИТ КЛАССИК ПО ГОРОДУ...
Склонившись над строкой,
Словесный строю мост...
В. Шефнер
Ходит классик по городу,
Ходит в дождик и зной.
Носит светлую голову...
Возле бочки пивной
Воблой стукает по столу,
Сотворяет "ерша",
Не похож на апостола,
Не похож на бомжа.
Входит в Лавку писателей,
В Доме книги торчит.
Он из рода Спасателей,
Он из тех, кто молчит
До поры и до времени,
Кто в ночах, среди снов,
Для грядущего племени
Строит мостик из слов.
Легкокрыл, как видение, -
Мотылек, естество...
Люди смотрят на гения
И не видят его.
А ему это по боку,
Он идет, не спеша,
По земле, как по облаку...
Золотая душа!
И ПРИСНИТСЯ ОДНАЖДЫ...
...И приснится однажды... Как вы, сны, глубоки!
Так бывает от жажды, да ещё от тоски.
Потому что далёко, далеко-далеко,
По стране синеокой и светло, и легко
Бродит солнце кругами средь осоки-куги,
И садится на камни возле синей реки.
А потом вечерами просто так, задарма,
Золотыми лучами освещает дома...
Я вернусь к этой речке, к этим избам-домам,
К этим темным крылечкам и высоким дымам.
Там в ковыльном разгоне, подзабыв про узду,
Одичавшие кони пьют росу и звезду.
Там девчонка Елена так легка на бегу!
Там оса по колено тонет в дынном соку,
И несказанно просто сухостоя кусты
На далёких погостах среди той чистоты
Верой-правдою служат деревянным крестам,
И бездомные души не встречаются там.
КУПЛЮ КОТА...
Куплю кота на чёрном рынке,
Куплю двуспальную кровать,
И стану я ему у крынки
По вечерам стихи читать.
Он будет очень умный кот.
Он эти строчки незаметно
Под молочко и посвист ветра
На свой язык переведёт.
Снега сойдут, прольются ливни,
Мы будем с ним супы варить,
И он под запахи и рифмы
Начнёт однажды говорить.
И вот тогда мы ночью встанем,
И в добрый час в лесу ночном
Отыщем дуб и цепь натянем,
И сказку новую начнём.
НАРОДИЛА ПЕСЕН ДУША...
"Народила песен душа"
И смутилась - а на шиша?
Ни богатства от песен тех,
Ни иных дорогих утех!
И пошла душа торговать,
Стала песни те продавать,
С болью их от себя рвала...
И осталась душа гола.
Ни на ней ничего, ни за ней,
Не богаче стала - бедней.
И опять смутилась душа:
"Торговала, а на шиша?.."
Повернула назад свой след,
Хочет песен, а песен нет.
* * *
Виктор Брюховецкий. Не ошибся страной, не ошибся посылом...
НЕ ОШИБСЯ СТРАНОЙ, НЕ ОШИБСЯ ПОСЫЛОМ...
Не ошибся страной, не ошибся посылом,
Жил, как в школе учили, как правил отец,
Что же горестно мне в мире этом постылом,
Где - когда не петля, то терновый венец.
Город черных дворов и литых истуканов,
Город медных коней и летящих авто...
Самодельное пойло в граненых стаканах,
Приворотное зелье в подкладках пальто.
Наш Сайгон еще жив. Камни бредят стихами.
Плесень вымели вон, золотая руда
Перемолота в прах, продана с потрохами,
Кто свалил за бугор, кто ушел навсегда.
Не ищу этой грусти, хочу быть веселым!
Помогая себе и крылом, и рукой,
Я подняться хочу на крыльцо к новоселам,
И увидеть, что в доме уют и покой;
Где - когда не смычок, то аккорды гитары,
Где в глазах не испуг, а веселия дрожь,
Где шумит детвора, и целуются пары,
И высок каравай, и приварок хорош.
Я так мало прошу, я так мало желаю,
Я хочу, чтоб дышалось привольно стране,
И еще я хочу по собачьему лаю
Узнавать, что пришли не за мной, а ко мне.
ОДНАЖДЫ ВЕРНУСЬ
Однажды вернусь. Я обязан вернуться
Туда, где деревья под ливнями гнутся,
Где старая лодка у синего плёса
Гниёт в камышах, где я мазал колеса
Разбитой телеги пахучим тавотом,
Где серая птица гордится болотом,
Где бродят в обнимку поверья и сказки,
Где ныла спина от ремня и указки,
Где батя учил меня зло и толково,
Что нету на свете другого такого
Весеннего неба, осеннего пала,
Где тысячу лет проживи - и всё мало!
ПРОШАГАЛА ЗАРЯ БОЛОТАМИ...
Прошагала заря болотами
И пропала. За ней во тьму
Птица-выпь протрубила что-то там
Непонятное никому.
А потом шелестела крыльями,
Словно жаловалась - стара...
И тумана тело бессильное
Потянулось на свет костра.
И казалось, что это создано
Удивительною игрой,
И росою пахло, и звёздами,
И картошкою - с кожурой
Чуть обугленной, подгоревшею.
Я помну ее, разломлю,
Посмотрю в темноту кромешную,
Солью крупною посолю...
Мне всю ночь эту даль пугливую
Сторожить, сидеть на часах,
Молодому, ещё счастливому,
С пылью звёздною в волосах.
СКАЖУ ОДНАЖДЫ...
Скажу однажды: "Надоело..."
Не стану думать - чья вина,
В вагон зеленый втисну тело
И молча сяду у окна.
Я буду ждать: случится чудо...
И проводник с брюшком купца
Устало спросит: "Вам докуда?"
А я отвечу: "До конца..."
На стыках застучат колеса,
Я бегать буду за водой,
И у татарки чернокосой
Куплю картошки молодой
Ну, скажем, где-нибудь в Казани.
В кульке бумажном, на весу,
Я со счастливыми глазами
В купе картошку принесу.
Увидев это, ахнут люди:
- Картошка... Господи... Скорей!
И.... принесут.
И пахнуть будет
В вагоне родиной моей.
СЛУЧИТСЯ ЧАС...
Случится час и мрак звенящий
Подступит к нам, неумолим,
И время - "Судия всезрящий"
С нас пыль сотрет и снимет грим.
Проступят лица сквозь личины,
И, временем обожжены,
Изъяны наши и морщины
Проявятся, обнажены.
И мы поймем - кто мы такие,
Когда на роковой черте
Предстанем пред собой нагие
Совсем не те, совсем не те.
И удивимся - как мы жили,
Как мы добро творить могли,
Коль столько грязи, столько пыли
При жизни на себе несли?
СОЛНЦЕ - РОЗОВЫЙ ОСКОЛОК...
Солнце - розовый осколок колеса.
Встану утром, распечатаю глаза,
Выйду к озеру, замру на берегу -
Кони спутанные бродят на лугу,
Легкой дымкою повитые кусты,
Бьется жаворонок выше высоты;
Среди зарослей осоки и куги
Щука выгнулась - расходятся круги.
Пахнет свежею прохладой...
Вздрогну я:
Неужели это родина моя,
Вся омытая покоем и росой...
Кружит ястреб над пшеничной полосой,
Утки падают со свистом в камыши,
И почудится, что в мире ни души,
Ни словечка, ни намека, только я
Да непуганая родина моя!
* * *
Виктор Брюховецкий. Светит солнце. Ветер стонет...
СВЕТИТ СОЛНЦЕ. ВЕТЕР СТОНЕТ...
Светит солнце. Ветер стонет.
Танин мяч в реке не тонет,
И несет его река
Сквозь века.
Мяч плывет, а Таня плачет,
То на левой ножке скачет,
То на правой, то сидит,
Вдаль глядит.
Мяч упругий, мяч красивый,
С полосою красно-синей!
Но широкая река
Глубока.
Гусь гогочет. Утка крячет.
Грустно им, что Таня плачет.
Жалко Таню. Мячик жаль.
Вот печаль.
Вот печаль... Проходит лето.
И жалея Таню, где-то
Плачет Агния Барто,
Как никто.
УТРО
Ранний свет. Откину полог -
Брызнет золотом восток.
Шмель - мохнатый спелеолог
Лезет в тыквенный цветок.
Зреют дынь тугие слитки.
Слышен перепела бой.
Конь пасется у калитки,
Мокрой шлепает губой.
Запевает гулко улей.
Мед и яд. Одно окно.
Золотой жужжащей пулей
Очарован я давно.
Жизнь мудра. Разгадка рядом.
До чего же прост ответ.
Соты с медом...
Пчелы с ядом...
А без яду меда нет.
В КОЛЕЧКАХ ТАБАКА...
В колечках табака,
Без думы о ночлеге,
Считая облака,
Я еду на телеге -
На старенькой такой,
С корявыми осями.
В полях стоит покой
С пшеничными усами.
То овод, то оса,
То с синей головою
Сверкает стрекоза
Над скошенной травою.
Вдали рожок поёт
На ясную погоду.
И солнце речку пьёт,
Воткнув тростинку в воду.
ЗА ОКОШКОМ СВЕТ НЕ ЯРОК...
За окошком свет не ярок,
Полусумрак день-деньской.
Стол, тетрадь, свечной огарок...
Я не то, чтоб не подарок,
Но какой-то не такой.
Не здоров и не болею.
Холода стоят. Дожди.
А над речкой над Алеем
Небо ясное, поди.
Ни беды, ни канители.
Журавли-коростели.
Птицы-утки пролетели,
Гуси-лебеди прошли.
Всё по чину, всё по кругу,
Стук весла, мотора звук.
Ходят девушки по лугу,
Рвут неспешно дикий лук.
Про печаль поют, разлуку,
Но не скажут никому
Как скучаю я по луку
Луговому дикому.
Как смотрю в окно с рассвета,
Как хочу туда, домой...
Где ты, Катя, как ты, Света,
С кем ты, Галка, ангел мой.
ЗАПАХНУСЬ В ДОЖДЕВИК...
Запахнусь в дождевик и свернусь у костра,
Как положено все неудобства приемлю,
И под небом огромным всю ночь до утра
Стану греть своим телом остывшую землю...
Я лежу у костра. Я не сплю. Я молчу.
Как погаснет костер, я совсем не замечу.
Шар земной повернется рассвету навстречу
И меня вместе с полем подставит лучу.
И по утренним травам, хрустящий росой,
Отрясая цветы, как дитя торопливый,
Подойдет жеребенок с кудрявою гривой
И щеки моей сонной
Коснется губой...
ЗАПОМНИМ ЭТУ СМЕСЬ
Потянет из щелей и выдует тепло.
Коней сведут заезжие цыгане.
Сопреет рожь, и мокрое село
Корявыми крестьянскими руками
Поленницы начнёт перебирать,
Жечь бересту, и, задыхаясь чадом,
Катать бобы, баюкать сказки чадам,
И к вышивкам узоры подбирать.
И где-нибудь потом, наверное, не здесь -
За северной рекой,
За горными ручьями -
Гнездо совьёт сова, и, ухая ночами,
Расскажет обо всем.
Запомним эту смесь
Из птичьих крыл, шуршащих над оградой,
Из русской речи, тонущей в грязи,
Из той печали, что зовётся правдой
Сермяжной ли, крестьянской - на Руси.
ЗВЁЗД ВЕЧЕРНИЕ ТЕНИ...
Звезд вечерние тени
На вечернем лугу.
Упаду на колени -
Припаду к роднику.
Я над ним, как над бездной,
наклонюсь на руках,
Отраженье вселенной
Изломаю в губах.
А вода, словно воздух,
Так и светится вся,
На корнях да на звездах
Настоявшаяся!
Я на травы откинусь,
К небесам прикоснусь...
Край мой, сколько ты вынес,
Сколько вынесла, Русь!
А ничуть не стареешь,
Молода-молода.
Родники все щедрее,
Все прозрачней вода.