|
|
АХ ТЫ, ШАРИК ГОЛУБОЙ... Ax ты, шарик голубой, Грустная Планета, Что ж мы делаем с тобой? Для чего всё это? Всё мы топчемся в крови, А ведь мы могли бы... Реки, полные любви, По тебе текли бы! 1957
Мне русские милы из давней прозы и в пушкинских стихах. Мне по сердцу их лень, и смех, и слезы, и горечь на устах. Когда они сидят на кухне старой во власти странных дум, их горький рок, подзвученный гитарой, насмешлив и угрюм. Когда толпа внизу кричит и стонет, что - гордый ум и честь? Их мало так, что ничего не стоит по пальцам перечесть. Мне по сердцу их вера и терпенье, неверие и раж... Кто знал, что будет страшным пробужденье и за окном пейзаж? Что ж, век иной. Развеяны все мифы. Повержены умы. Куда ни посмотреть - все "скифы, скифы, скифы... Их тьмы, и тьмы, и тьмы". И с грустью озираю землю эту, где злоба и пальба, мне кажется, что русских вовсе нету, а вместо них - толпа. Я знаю этот мир не понаслышке: я из него пророс, и за его утраты и излишки с меня сегодня спрос.
НА БЕЛЫЙ БАЛ БЕРЁЗ НЕ СОБЕРУ... На белый бал берёз не соберу. Холодный хор хвои хранит молчанье. Кукушки крик, как камешек отчаянья, все катится и катится в бору. И все-таки я жду из тишины (как тот актёр, который знает цену чужим словам, что он несёт на сцену) каких-то слов, которым нет цены. Ведь у надежд всегда счастливый цвет, надёжный и таинственный немного, особенно когда глядишь с порога, особенно когда надежды нет.
НЕ ПРОБУЙ ЭТОТ МЁД... Не пробуй этот мед: в нем ложка дегтя. Чего не заработал - не проси. Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя всего вершок - попробуй укуси. Час утренний - делам, любви - вечерний, раздумьям - осень, бодрости - зима... Весь мир устроен из ограничений, чтобы от счастья не сойти с ума.
НЕ УСПЕЛ НА ЖИЗНЬ ОБИДЕТЬСЯ... Не успел на жизнь обидеться - вся и кончилась почти. Стало реже детство видеться, так, какие-то клочки. И уже не спросишь, не с кого. Видно, каждому - своё. Были песни пионерские, было всякое враньё. И по щучьему велению, по лесам и по морям шло народонаселение к магаданским лагерям. И с фанерным чемоданчиком мама ехала моя удивлённым неудачником в те богатые края. Забываются минувшие золотые времена; как монетки утонувшие, не всплывут они со дна. Память пылью позасыпало? Постарел ли? Не пойму: вправду ль нам такое выпало? Для чего и почему? Почему нам жизнь намерила вместо хлеба - отрубей?.. Что Москва слезам не верила - это помню. Хоть убей. 1989
НЕВА ПЕТРОВНА, ВОЗЛЕ ВАС - ВСЁ ЛЬВЫ... Нева Петровна, возле вас - всё львы. Они вас охраняют молчаливо. Я с женщинами не бывал счастливым, вы - первая. Я чувствую, что - вы. Послушайте, не ускоряйте бег, банальным славословьем вас не трону: ведь я не экскурсант, Нева Петровна, я просто одинокий человек. Мы снова рядом. Как я к вам привык! Я всматриваюсь в ваших глаз глубины. Я знаю: вас великие любили, да вы не выбирали, кто велик. Бывало, вы идёте на проспект, не вслушиваясь в титулы и званья, а мраморные львы - рысцой за вами и ваших глаз запоминают свет. И я, бывало, к тем глазам нагнусь и отражусь в их океане синем таким счастливым, молодым и сильным... Так отчего, скажите, ваша грусть? Пусть говорят, что прошлое не в счёт. Но волны набегают, берег точат, и ваше платье цвета белой ночи мне третий век забыться не даёт.
В ЗЕМНЫЕ СТРАСТИ ВОВЛЕЧЕННЫЙ... В земные страсти вовлеченный, я знаю, что из тьмы на свет однажды выйдет ангел черный и крикнет, что спасенья нет. Но простодушный и несмелый, прекрасный, как благая весть, идущий следом ангел белый прошепчет, что надежда есть.
Чувство собственного достоинства -- вот загадочный инструмент: созидается он столетьями, а утрачивается в момент под гармошку ли, под бомбежку ли, под красивую ль болтовню, иссушается, разрушается, сокрушается на корню. Чувство собственного достоинства -- вот загадочная стезя, на которой разбиться запросто, но обратно свернуть нельзя, потому что без промедления, вдохновенный, чистый, живой, растворится, в пыль превратится человеческий образ твой. Чувство собственного достоинства -- это просто портрет любви. Я люблю вас, мои товарищи -- боль и нежность в моей крови. Что б там тьма и зло ни пророчили, кроме этого ничего не придумало человечество для спасения своего. Так не траться, брат, не сворачивай, плюнь на вздорную суету -- потеряешь свой лик божественный, первозданную красоту. Ну зачем рисковать так попусту? Разве мало других забот? Поднимайся, иди, служивый, лишь прямехонько, лишь вперед. 1989
ГИТАРА Усталость ноги едва волочит, гитара корчится под рукой. Надежда голову мне морочит, а дождь сертябрьский льет такой... Мы из компании. Мне привычны и дождь и ветер, и дождь и ты. Пускай болтают, что не типичны в двадцатом веке твои черты. Пусть друг недолгий в нас камень кинет, пускай завистник свое кричит - моя гитара меня обнимет, интеллигентно она смолчит. Тебе не первой, тебе не первой предъявлен веком нелегкий счет. Моя гитара, мой спутник верный, давай хоть дождь смахну со щек.
Я обнимаю всех живых, и плачу над умершими, но вижу замершими их, глаза их чуть померкшими. Их души вечные летят над злом и над соблазнами. Я верю, что они следят, как плачем мы и празднуем. 1997
Что происходит с нами, когда мы смотрим сны? Художник Пиросмани выходит из стены, из рамок примитивных, из всякой суеты и продает картины за порцию еды. Худы его колени и насторожен взгляд, но сытые олени с картин его глядят, красотка Маргарита в траве густой лежит, а грудь ее открыта -- там родинка дрожит. И вся земля ликует, пирует и поет, и он ее рисует и Маргариту ждет. Он жизнь любил не скупо, как видно по всему... Но не хватило супа на всей земле ему. 1964
Не предвкушай счастливых дней, преподнесенных небесами. Омыты горькими слезами, они взойдут в душе твоей. И времечко не то, и свечка оплыла. Из всяких громких слов рубахи не сошьешь. Я должен, должен жить, затем чтоб ты жила, ведь я и сам живу, покуда ты живешь. Не жди безоблачной любви, и громогласной и безгрешной: она ведь не простор безбрежный, а тайный сговор меж людьми. Любовь то вознесет, раскинувши крыла, то сгубит ни за грош, а что с нее возьмешь? Я должен, должен жить, затем чтоб ты жила, да я и сам живу, покуда ты живешь. 1995
Русского романса городского слышится загадочный мотив, музыку, дыхание и слово в предсказанье судеб превратив. За волной волна, и это значит: минул век, и не забыть о том... Женщина поет. Мужчина плачет. Чаша перевернута вверх дном. 1991
СЕГОДНЯ УТРОМ УЖ В КОТОРЫЙ РАЗ Сегодня утром уж в который раз я не проснулся - я родился снова... Да здравствуют живущие средь нас и свет в окне, и музыка, и слово! История, перечь ей-не перечь, сама себе хозяйка и опора... Да здравствует, кто сможет уберечь ее труды от суетного вздора! Да, не на всех нисходит благодать, не всем благоприятствует теченье... Да здравствует, кто может разгадать не жизни цель, а свет предназначенья!
СЕНТЯБРЬ Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства, тем голубей вода, тем ближе к небесам. Гармоники лесной завидно постоянство, и гармониста чуб склоняется к басам. Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро, рождается мотив в сентябрьском огне, и синие глаза как синие озера... Но бремя тяжких дум на их песчаном дне. Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная! Чем ближе к небесам -- тем ненаглядней твердь. И плачет о своем гармоника лесная, и на ее слезу попробуй не ответь.
Сестра моя прекрасная, Натела, прошли года, а ты помолодела -- так чист и ясен пламень глаз твоих... Возьми родную речь, горбушку хлеба, и эти облака, и это небо и раздели на нас, на шестерых. Вот заповедь ушедшего поэта, чья песня до конца еще не спета. Сестра моя, все -- только впереди! Пускай завистникам пока неймется... Галактион когда-нибудь вернется, он просто задержался по пути. Средь океана слов и фраз напрасных, не столь прекрасных, сколько безопасных, как острова, лежат его слова, спешит перо как будто пред грозою... Его глаза подернуты слезою: поэты плачут -- нация жива. 1975
Ничего смешного, ничего нелепого, ничего такого вовсе не было. Просто вышла женщина на арбатский двор, где белье развешено с давних пор. Просто так губами шевелила - с кем-нибудь, должно быть, говорила. Мы тоже гуляли средь дворовых стен, мы долго гадали; с кем она, с кем? А она белье развешивала. нас не звала, красивая женщина с тесного двора. А двор наш арбатский совсем невелик. А двор наш арбатский капелью залит. А она всё ходит, губами шевелит, словно позабыть про себя не велит. 1959
СЛИШКОМ МНОГО ВСЯКИХ ТАНКОВ Слишком много всяких танков, всяких пушек и солдат. И военные оркестры слишком яростно гремят, и седые генералы, хоть и сами пули льют, - но за скорые победы с наслажденьем водку пьют. Я один. А их так много, и они горды собой, и военные оркестры заглушают голос мой.
Слово бурь не предвещало - было пламенным сначала. Слово за слово. И снова - то в восторге, то в тоске. От прозренья их качало. С неба музыка звучала. Голубая кровь стучала у ораторов в виске. И, оглохнув и ослепнув в одночасье в день ненастный, встали все лицом друг к другу, Бога общего моля, и потом армянской красной и азербайджанской красной, только красной, только красной кровью залило поля. А потом они лежали на земле своей несчастной. А живые воздевали в горе руки над собой: ибо кровь бывает красной, только красной, только красной, одинаковой, прекрасной, страстной, но не голубой. 1990
СМИЛУЙСЯ, БЫСТРОЕ ВРЕМЯ Смилуйся, быстрое Время, бег свой жестокий умерь. Не по плечу это бремя, бремя тревог и потерь. Будь милосердней и мягче, не окружай меня злом. Вон уж и Лета маячит прямо за ближним углом. Плакать и каяться поздно. Тропка на берег крута. Там неприступно и грозно райские смотрят врата. Не пригодилась корона, тщетною вышла пальба... И на весле у Харона замерли жизнь и судьба.
СТАТЬ БОГАТЕЕМ ИНОЙ НОРОВИТ Стать богатеем иной норовит, Золото копит, ночами не спит. Не все то золото, ах, не все то золото Хоть и сверкает и даже звенит. Можно театр позолотой покрыть, Можно коврами весь пол устелить, Но вдохновение, ах, для представления, Нет, невозможно за деньги купить. Можно построить из вымыслов дом, Можно устроить и празднества в нём. Но не построится и не устроится Счастье своё на несчастье чужом. Вилами глупо писать на воде. Друг дорогой познается в беде. И примечательно, то замечательно, Что без любви нету жизни нигде. Чистое сердце в дорогу готовь. Вечная мудрость годится и вновь: Не покупается, ах, не покупается Доброе имя, талант и любовь.
Строитель, возведи мне дом, без шуток, в самом деле, -- чтобы леса росли на нем и чтобы птицы пели. Построй мне дом, меня любя, построй, придумав тонко, чтоб был похож он на себя на самого, и только. Ты не по схемам строй его, ты строй не по стандарту, по схеме чувства своего, по сердцу, по азарту. Ты строй его -- как стих пиши, как по холсту -- рисуя. По чертежам своей души, от всей души, рискуя. 1965
Стоят леса, опутаны осенней желтизной. Бредет усталый путник по просеке лесной, нехоженой, неезженой... А сам - о ней, о ней: живет в сознанье женщина, и нет ее сильней. Внезапно разлюбившая, кто знает - почему, остывшая, забывшая, да вот нужна ему. Всё кончено, всё сломано, но он как будто слеп... А сколько горьких слов она ему швырнула вслед. Ведь вот какая женщина! А без нее не жить. Змеится в сердце трещинка, а он: любить, любить... И верит и надеется, что вот придет пора, что где-нибудь имеются по сердцу мастера. 1956
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |