|
|
------------- -------------
-------------- --------------
--------------- ---------------
------------- -------------
-------------- --------------
-------------- --------------
-------------- --------------
Боясь оступиться и в грязь опрокинуться ниц, Петляя унылой тропой окаянного края, Вдоль улиц убогих и строгих от времени лиц, Хотелося мне поскорее добраться до рая. И, словно поймав заклинанье, слетевшее с губ, К заветному храму прибила шальная дорога. Стоял с перебитым крестом покосившийся сруб, И грязный архангел манил меня пальцем с порога. И я пожалел, что свечи за душой не припас, И вздрогнуло сердце, и стало тревогой томиться. Смотрел на меня со стены целый иконостас, А я растерялся, которой иконе молиться. Святая тоска -- в три доски без едина гвоздя, И вот чудотворец, а мне приютиться за ним бы. Но зорко следят серафимы, круги бороздя, В печальных очах отражая печальные нимбы. Взглянув на часы, замышляя нарушить покой, Крылами взмахнув, колокольне на край примостился Мой старый знакомый -- архангел, и дряблой рукой, Костлявой рукою за сонный язык ухватился. И колокол дрогнул, и вдруг покачнулся, шутя, Весь мир осенив золотым стоголосьем бездонным. А баба стояла, крестясь, и кормила дитя, И жадно младенец выхватывал грудь у Мадонны
Черная метель замела дорогу к небу. Белую постель снегом замело. Хочется прижать губы к молоку и хлебу, Но не удержать зябкою душой парное отчее тепло. И не убежать, и не избежать ответа, Не переписать старую тетрадь. Видимо права зелень молодого лета: Смятая трава не хотела знать, что скоро время умирать. Сохнуть, каяться. Криком во всю глотку, Матом вполдуши -- дна не отыскать. Раскрутили сны счастья расписную лодку. Ай, батюшки чесны, да как бы на заре спросонок все не расплескать. Вот уж и заря в розовом наряде жемчуг сеет, Нитью золотой вьется канитель. Обжигая лик, дуют ветры суховеи. Из избы -- да в крик, я душу распахнул, а мне по векам -- больно... Черная метель замела дорогу к небу...
Такое утро -- хоть на казнь иди, Аж выворачивает муть. Давай устроим этот праздник, Давай устроим что-нибудь. На праздник соберутся люди, И будет весело у нас. Давай хоть чуточку забудем -- Давай забудем обо всем, Давай вернемся на круги, Где можно выпить, и нальем, Что есть у каждого враги, Давай хоть чуточку забудем! И будет весело у нас. И о дурном давай не будем, Оставим вечное нытье. Пусть гусь дурманится на блюде... Из кухни вынесем весь хлам И вновь побелем потолки, И отвернувшимся друзьям Простим обиды и долги. Мы обо всем к чертям забудем! Нам водка дарит забытье, А чертов дождь манит и дразнит, И предначертывает путь. Давай устроим этот праздник, Давай устроим что-нибудь.
Я делю апельсин, я купил его вам -- На последние деньги сегодня с утра. Где-то осень, осин облетает листва, И кружится, и на пол летит кужура. На губах - горький привкус болотных трясин Бабьим летом, а я -- я делю апельсин! Я делю апельсин, как признанье, дарю В благодарности той, что всю ночь у окна Прождала. Ты губами прижмись к янтарю, Что сочится сквозь пальцы в руках у меня! И услышь этот привкус болотных трясин На душе у меня, ведь не зря я делю апельсин! Мой сосед -- с бодуна, впрочем, как и страна, Матюгом -- на весь дом, значит, вновь на мели. Так и быть, заходи. Не осталось вина, Ну так что ж, апельсином могу похмелить. Я так щедр, не устать бы от щедрости той, Скоро осень заставит -- залезем в долги. А пока я ослеп от тоски золотой, Заходите друзья, налетайте враги!
Когда потемнеет вокруг, зажгут поминальные свечи, И где-то за домом малиновым звоном зайдется всердцах пономарь - Я знаю, мой преданный друг, ты тоже прийдешь в этот вечер. Хмельной и усталый, с заветной гитарой, но струн не касаясь, как встарь. И не дожидаясь, покуда нальют, ты выпьешь, ни с кем не толкуя, А после припомнишь ту песню, какую в такие минуты поют. Когда ж соберется светать, и гости начнут расходиться, Зашаркают ноги, и старенький чайник вздохнет одиноко - поверь, Себя ты не станешь ругать за то, что не вышло напиться. И лишь на пороге, как будто случайно, Оставишь незапертой дверь...
Эй, кто сказал, что мы отпели, отыграли, отшумели, Отругались и отплакались? Кто сказал, что к чертям стихи и песни, есть дела поинтересней, И гитара больше не в чести? Кто сказал, что столы -- не поле битвы? Богохульные молитвы В кровь вошли с душою на века сплелись! Мы не раз еще напьемся, надеремся, напоемся, Пошумим, поплачем, посвистим! А дела -- а дела подождут! Даже самые необходимые. И я знаю, когда-то поймут И простят нас любимые. Эй, кто сказал, что устали мы до дрожи от беды и бездоожья? Что сбежала, скрылась и запряталась, Кто сказал, юность задними дворами, листья осени коврами Замели давно за нею след? Кто сказал, что гадалка нам вещала, дрянной картою стращала? Рано, рано, рано, рано старая раскаркалась! Будет масть и, слава Богу, снова выпадет дорога, И вернется на руки послед! А дела -- а дела подождут! Даже самые необходимые. И я знаю, когда-то поймут И простят нас любимые.
На зареванных полях -- трава нескошена. Рвется сердце из груди, просится в поля. А на черных тополях, голых и взъерошенных, Все гнездится воронье, душу пепеля. От печали и от бед -- омуты глубокие, Да глухие кабаки, желтая тоска! Выбирай, не проворонь, счастье светлоокое -- Все равно исход один: гвозди да доска. Повалило из дверей, эх, лихое времечко, Совещаньями иных круто наколов. Развелося звонарей, льется медь по темечку, Да немые языки у колоколов. Не до смеху, не до слез. Снял сапожки новые. Побросал да босиком кинулся в галоп. От залапанных берез -- в дебри васильковые, Повстречаться бы с тобой -- глядь, и отлегло б. А я опять тебя люблю, но уже не ласкою. Отревели досуха травы на полях. А случись бы все не так, обернись все сказкою, Ты ходила бы тогда в черных соболях.
Понедельник начинается с обломов: Нет ни денег, ни жетонов, ни талонов. И не ясно ни хера, почему уже с утра Так не ласковы со мной кондуктора. Что так хмуры? Улыбнулись бы хотя б! Бабы - дуры... Ну, так на то ж они и бабы... Ты, конечно, извини, но - критические дни: Не фурычат в понедельниках они! Дел по уши, даже взмок от страха тельник! Нету хуже дня, чем это понедельник. И, чего там говорить, нету сил башкой варить, Эй, ребята, кто оставит покурить? Я все маюсь, а прорабы с бригадиром, Ухмыляясь, похмеляются кефиром. Ну а тут - да что кефир! - целый дом на сто квартир, Целый мир, прошу прощения, - в сортир! Не бездельник, не ханыга я, но все же Понедельник для субботников негож! Предлагаю - баш на баш, с понедельником шабаш, А во вторник я, хоть до смерти, ваш! В переходах травят душу гитаристы, И с чего бы не податься мне в артисты? Вот у артистов - это жизнь! До рассвета не ложись, В понедельник им не грех и отдыхать. И уже решил я, слышь, да талантом, вишь, не вышел... Что ж ты так меня подставила, мать?!
Обесцветились дни, обессоннились долгие ночи. Все короче стают - и острее - рассвета ножи. Покажи, укажи, где не знают стихи кровоточий! Я секрет утаю, только ты укажи, покажи! Хлипко, да вязко, да крадется холод на плечи. Сказывай сказку, старик, - до восхода далече... Что то воет в степи? То ли ветер по воле тоскует, То ли выпь завелась, то ли волк, по волчатам тужа. То ли гол человек распахнул свою глотку пустую, На немом языке молит небо, всем телом дрожа. В сказке завязка завязана в петлю тугую. Старнная сказка, старик, заведи-ка другую. Что то скачет в степи, ясным топотом сумрак наруша? То ли шалый табун заходился на разный концах, То ли сердце мое, из груди покатившись наружу, Растревожило ночь, ударяясь о камни всердцах. Хлипко, да вязко, да крадется холод на плечи. Сказывай сказку, старик, - до утра недалече... Ощетинились дни, а ночами, поверь, нелегко лечь, Утопая в словах, обессиленно руки сложив! Покажи, укажи, где то песням неведома горечь! Я секрет утаю - укажи, покажи, накажи! Набирая в летах, перестал доверять я приметам. За окошком свежо, только пар не валит из избы. Пораскашлялись псы, только что-то не тянет рассветом! В пору сказку кончать, да с чего начинал - позабыл...
Облетела эпоха последними лучшими листьями. Лес чудес полысел, не укутаться сенью его. Не делиться теперь ни строкою, ни нотой, ни мыслями -- Все ветра унесли, не оставивши нам ничего. Это плаха времен, куда каждый несет свое тесто. Только осень-палач от плеча замахнулась уже. И терновый венок покатился от лобного места, И калиновый плач -- по широкой алтайской душе. Пробирает озноб от великой прохлады осенней, Но собравшимся в путь не положен уютный наряд. Заколоченный гроб -- то готовится вновь вознесенье, И шальные ветра завершают последний обряд. Но оставьте же нам за собой хоть обрывки следа вы! И глядим мы: авось, все же что-то проявится там! Только листья летят -- ах, куда вы, куда вы, куда вы?.. Да неужто вас так беспределом манит высота? Облетела листва, вот и нам бы на выселки дружно, Только вот, что не в срок, да вот так наугад -- не с руки. Можно звезды зажечь, если это кому-нибудь нужно. Нам, бредущим впотьмах, пригодятся еще маяки. Облетела листва, ей законом положено вниз бы, Да стелится в ногах. Но мы сами презрели закон. Что ж жалеем теперь, что все чаще заходимся в избах, Посылая вдогон поминальную песнь и закон? Отрывной календарь забросал нас бесцветными числами. Лес чудес полысел, и не водятся там чудеса. Облетела эпоха последними лучшими листьями, Но пылают огнем этих крон золотых небеса!
Заброшена гитара, Отправлено все к черту. В поношенном и старом, Убитом и потертом Я свитере кумарю, Как будто бы скучаю, И что схожу с ума я, Давно не замечаю. А мимо ходят ноги, По миру носят туши. И лица есть у многих, И у немногих -- души. А мне как будто снится, А может стал я злее, Что чем светлее лица, Тем души все тусклее. А раньше все казалось Живее, интересней. И что-то получалочь, И сочинялись песни. В какие дали метил!.. Да труханул шуметь я, И даже не заметил, Как разучился петь я. "Пускай на сердце пусто -- Плевать нам, мы большие", -- Так думал я, и с хрустом Ломал карандаши я. Не помню, кто подметил, На память невезуч я, Что взрослые -- как дети... Да большей частью сучьи! Со стенки смотрит клоун, В своей улыбке замер, Как будто бы на зло он Попался на глаза мне. Но он-то лучше знает, Ну что же, что смеется: И клоуну, бывает, Не весело живется... Заброшена гитара, Отправлено все к черту. В поношенном и старом, Убитом и потертом Я свитере кумарю, Как будто бы скучаю, И что схожу с ума я, Давно не замечаю.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |