Альбом записан в соавторстве с поэтом Михаилом Сипером, за что ему спасибо. Некоторые песни содержат совместно написанный текст. Альбом записывался дважды. Сначала в студии Михаэля Фридланда и повторно в студии Бориса Бляхмана. Второй вариант - издан московской "артелью "Восточный Ветер".
Проходит Бабай по проулку,
Бабай по проспекту идет.
Жует он бабайскую булку,
Бабайскую песню поет.
Куда он идет, угадай-ка!
Какого он ищет рожна?
Домой, где его ждет Бабайка -
Подруга, соратник, жена.
Стоят на экваторе горы.
Река по долине течет.
Летят над Землей метеоры.
Бабай по проспекту идет.
Спокойствием полон безмерно
Он даже в тот миг грозовой,
Когда паруса "Крузенштерна"
Шумят над его головой.
Неспешный, большой, неугрюмый,
Он к дому свернул по траве,
Простые бабайские думы
Несет он в своей голове,
Глядит перед сном передачу,
А в ней про любовь и обман
С невиданным чувством горячим
Роксана поет Бабаян.
Край неба покрылся зарею,
Синица на ветке поет,
И вновь над бабайской землею
Бабайское утро встает.
Играют бабайские дети,
Плывет, как Бабайка, трамвай...
За все, что вокруг на планете.
Сегодня в ответе Бабай.
F#m
Не сбежать ли нам под старость
Bm C#7
От судьбы, что нам досталась?
F#m
В день, когда придёт усталость,
D A
Превозмочь привычки пресс?
Em F#
Крест на том, что не сплясалось,
Em F# Bm
Не сбылось, не напи--салось?
F#m G#7
Пусть немного нам осталось -
C#7 F#m
Он преступен, этот крест!
F#m
Поздний свет в ночном пространстве,
Bm
Не витийствуй, не тиранствуй,
C#7
Никуда уже не странствуй,
F#m
Избегая перемен.
F#m
Облекай свой быт убранством,
F#7 Bm
Наполняй вином стакан свой,
F#m
Не меняй уже гражданство -
C#7 F#m
Старый плен на новый плен!
Нас не выбрала эпоха,
Но не так уж это плохо,
Что у лоха от подвоха
Есть в запасе амулет.
Слабый голос скомороха,
Точно пёрышко для чёха,
Словно палочка для Коха,
И как стопка под обед.
Не тому видать учёны,
В жерновах судьбы толчёны,
В сорока годах кручены,
Встанем снова потесней.
В день, когда придёт усталость,
посылая на фиг старость,
Ну а сколько нам осталось -
Посчитаем по весне!
Не зима тревоги нашей,
То весна поёт и пляшет,
И всё краше, краше, краше
Наливается строка,
Нас стыдят, что мы не пашем,
Что плюём с высоких башен,
Ну, а мы стоим и машем -
Разгоняем облака.
Чтобы вновь начать сначала,
А потом - опять сначала,
Чтобы время нас качало
На коленях у судьбы,
Ну а что не дозвучало -
Это песня 'Белла, чао'
У последнего причала,
Под прощальный плач трубы.
Я тебя так давно не встречаю,
Я тобой так давно не болею,
Ты - судьба моя, ты - мое счастье.
Только где ты? Лишь ветер и дым...
За стаканом полночного чаю
Я считаю все то, что имею,
А в душе суета, и безвластье,
И забытое кружево зим.
Раз в полгода мы видимся робко...
Нам не быть, нам не жить обнимаясь,
Все заранее в числах разметив,
Бог презрел наших судеб мольбу,
И, друг друга коснувшись неловко,
Мы уходим, от боли качаясь,
И полгода вновь канули в Лету,
И трубим снова в ту же трубу.
Подожди, не грусти, это глупость!
Что полгода для ждущих веками?
Что такое минутная стрелка,
Если время тягуче, как джем?
Ты прости мне прощальную грубость -
Это чтоб не страдала ночами,
Пусть прошедшее кажется мелким
Иль не существовавшим совсем.
Раз полгода - не пропасть, а малость,
Что гадать зря: "Ах, любит не любит...",
Что страдать зря: "Ах, верит не верит...",
Как забытый в тюрьме арестант.
Пусть не явится то, что мечталось,
Пусть меня непременно осудят,
Но волною качает Кинерет,
И становится все по местам.
* * *
Ничего, что день не вечен...
Автор музыки: Ваксман Леонид
Автор текста: Ваксман Леонид, Ваксман Наталья, Сипер Михаил
Ничего, что день не вечен,
Есть же вечер, есть и чай.
Поздний час, никем не встречен,
Неизменно коротай.
Как судьбой в собачьей шкуре
Бьется вьюга, рвет пути.
Ничего! Хватило б дури,
А ума должно хватить.
И скрипят в снегу полозья
Как суставы поутру,
И хрустят в пыли морозной
Две простынки на ветру.
Пусть выкручивает руки,
Тянет жилы каждый стих!
Ничего! Хватило б муки,
А мукИ должно хватить.
Но летя в санях холодных
По ночной своей стране
За звездою путеводной
При незыблемой луне,
Ты услышишь, полон боли,
Этот варварский мотив:
"Ничего! Хватило б соли,
Ну а ран должно хватить!"
Ничего! Хватило б свету,
А свечей должно хватить!
Но как не было, так нету
Вечной юности в горсти.
Ловит тень от волкодава
Тень от брошеной кости...
Ничего! Хватило б славы,
А хулы должно хватить!
Никого на целом свете,
Только ты, убог и нищ.
Ничего! Но горек ветер,
Доносимый с пепелищ.
Посоли краюху хлеба,
Силы чтоб поднакопить.
Ничего! Хватило б неба,
А тебя должно хватить.
Леонид Гришаков - замечательный свердловский знаток и любитель авторской песни, т.н. "магнитофонщик" городского клуба АП.
На берегах Таватуя
Вечер ложится лениво,
На берегах Таватуя
Тихо тоскует струна.
Светит луна золотая
Лампой, повешенной криво,
И на болотистом пляже
Плещет негромко волна.
Так иногда подступает
Тихая эта минута,
Сами собою итоги
Встанут в невидимый строй,
От опостылевших буден
Станет тоскливо кому-то,
И никуда неохота,
А уж тем более домой.
Счет бесконечен потерям,
Кучно снаряды ложатся,
Не ощущает нехватки
В боеприпасах судьба.
Время все смоет, забудут
Тех,кто ушел, домочадцы,
Как ни любили,а все же
Память людская слаба.
Все воротится на круги,
Только немного иначе,
Облако плугом распорет
С дальних краев караван.
Снова струна под рукою
Странною птицей заплачет,
На берегах Таватуя
Вновь молодая трава.
Письмо гуляет месяц, и столько же - ответ,
Как будто пишет Магадан Одессе.
Становится давнишним сегодняшний привет,
И новости теряют сильно в весе.
Твои читаю письма и вместе с вами пью,
И вроде ничего и не случилось.
Пускаю тихо корни в неведомом краю,
Но есть тот переулок, где я вырос.
Припев:
А над переулочком ветер гонит пыль,
А над переулочком солнце смотрит вниз,
Вдоль по переулочку мчит автомобиль
И выходят голуби драться на карниз.
Как хорошо быть умным, поступки совершать,
Учиться на ошибках идиотов,
И здороветь душою, свою лелея стать,
И не бояться резких поворотов.
Неспешным листопадом припудрены пути,
И море импозантно развалилось,
Я привыкаю общей дорогою идти,
Но есть тот переулок, где я вырос.
Припев.
Как говорилось в пьесе: "Слова, слова, слова...",
Слова - не разговором, а судьбою.
От слов высоких быстро хмелеет голова,
Но от письма быстрей хмелею вдвое.
Что взвешивать напрасно - уехать или жить
В краю, где тихо пелось, громко вылось?
Но под почтовой маркой дорога мне лежит
В тот переулок, где когда-то вырос.
Припев.
Здравствуй, милый друг Петруха!
Наконец настала пруха,
Прилетело легче пуха
Ощущенье, что живу.
Раньше было, бляха-муха,
Тускло, муторно и глухо,
А теперь полеты духа
И во сне и наяву.
Припев.
Вот опять на небе стая
долго кружит надо мной.
Улетайте, улетая!
Мне не хочется домой.
У тебя в стране разруха,
беспредел и голодуха.
Но берется бормотуха
и кончается мигрень.
У меня - проблемы духа.
На бумаге - нескладуха.
А еще "ашем баруха"
И уже который день.
Припев.
Кстати, образ - ерунда...),
Жизнь натянута на пяльцы.
Вышивайте же, страдальцы!
Все ведь просто как два пальца,
А уносятся года.
Раз пришла такая пруха
И во рту уже не сухо,
Приезжай ко мне, Петруха
Покачать внутри глоток.
Жизнь хотя не медовуха,
И косу вострит старуха,
Но обнимемся, братуха,
И пойдет по жилам ток.
В городе Путивле тишина -
Выехал последний Рабинович.
Где теперь свое он счастье ловит,
Здесь о том не знают ни хрена.
Позабыты им в сутолоке
Галстук и хромая этажерка.
Ваза, принесенная как жертва
И Талмуд на русском языке.
Никуда, никуда, никуда
Не пускают пудовые гири.
От Хулона до самой Сибири
То же счастье и та же беда.
Но спекаются криком уста
И колючкой впивается в тело,
И в мозгу эта фраза засела -
От винта, от винта, от винта.
Он еще успел забрать с собой
Кошака, плешивого как шапка,
Ничего не слышащую бабку
И покрытый плесенью гобой.
Опустели старые дворы.
Ты пойди налево иль направо -
Здесь никто не говорит картаво,
Разве только дети до поры.
Никуда, никуда, никуда
Не пускают пудовые гири.
От Хермона до самой Сибири
То же счастье и та же беда.
Но спекаются криком уста
И колючкой впивается в тело,
И в мозгу эта фраза засела -
От винта, от винта, от винта.
Заколочен досками ОВИР,
Здание таможни в паутине,
И пылится в местном магазине
Никому не надобный кефир.
Поиски ведутся по стране -
Некому работать в бакалее...
"Oй, куда ж уехали евреи?!"-
Ярославна плачет на стене.
Никуда, никуда, никуда
Не пускают пудовые гири.
От Хеврона до самой Сибири
То же счастье и та же беда.
Но спекаются криком уста
И колючкой впивается в тело,
И в мозгу эта фраза засела -
От винта, от винта, от винта.
Ясный вечер встал над домом. Тишина плывет.
Только скоро гулким громом все вокруг зальет.
Ресторан плывет сквозь вечер и огни горят.
Он больных душою лечит. Он вершит обряд.
Иванов-контрабасист заправляет нотный лист.
Он готов смозолить пальцы о струну.
Сидоренко-пианист хоть речист, но сердцем чист.
Казаком его отец был на Дону.
Габдулханов взял дутар, он немного из татар,
Узкий глаз, но широченный кругозор.
У Думбадзе микрофон издает утробный стон,
Что для горца - несмываемый позор.
В зале дым по стенкам вьется. Зеркала в пыли.
Кто-то там навзрыд смеётся, будто завели.
Кто-то плачет, кто-то злится, а кого-то нет.
Он уже в другой столице заметает след.
Где Медведев - вот и он! Надевает саксофон.
Бедолага! Губы пухнут со вчера.
И серьезный как коран, бьет Сергеев в барабан,
Потому что взял на грудь уже с утра.
Вот с гитарой Овсепян. Он на вид совсем не пьян,
Лишь играют в голове колокола.
Не пришел скрипач Петров. Он практически здоров.
Но его на днях постигла брит-мила.
Бадалбаев - он казах, и не знает "Алтэ захн",
Но зато поет все песни басурман.
А на бубнах бьет галоп развеселый эфиоп,
Всеми в шутку называемый Вайсман.
На свирели чуть жива, Гершенбаума вдова,
Что в девичестве звалася Волынец.
И единственный семит по фамилии Хаит
В нужном месте сотрясает бубенец.
По домам пойдет не скоро избранный народ.
Над толпой летит "семь-сорок", за душу берет.
И идут евреи в пляску под хмельной мотив.
А вокруг полночной сказкой светит Тель-Авив.
Каждый вечер в шалманчике музычка,
Песни, хохот и взгляды сквозь дым,
И все кружится, кружится, кружится
Танец тот, что считаю своим.
Пусть поет про конфетки-бараночки
У рояля какой-то еврей,
И смеются бухие цыганочки
У подбитых морозом дверей.
Сядь со мною, девчоночка шалая,
Я еще прикажу принести.
Повидал в своей жизни немало я,
Хоть и не разменял тридцати.
Я люблю твои светлые волосы,
Я такой же, но только седой.
Пианист нынче что-то не в голосе,
Но и так пробивает слезой.
Воры ищут для дела напарников,
Шлюхи водкою лечат грехи,
У окна, одурев от стопариков.
Вслух Есенин читает стихи.
Среди пьяного рева и гогота
Мы с тобою идем танцевать.
Все проедено, продано, пропито
И уже не вернется опять.
Бесы там за дверями куражатся,
Здесь ворье, хулиганы и мат...
Седина, слава Богу, не мажется,
Так не бойся меня обнимать.
Каждый вечер в шалманчике музычка,
Песни, хохот и взгляды сквозь дым,
И все кружится, кружится, кружится
Танец тот, что считаю своим.
Гонимый бурями житейскими,
Я твой покинул городок,
Прохожих мордами плебейскими
Был провожаем на восток.
Да был ли вовсе этот каменный,
Дымами крашеный район?
Он, нелогичный и неправильный,
Ко мне пробрался нынче в сон.
В нем ты, залитая веснушками,
Прогнула спину у окна,
В луче - пылинки над подушками,
И, словно вата, тишина.
Все переслушано-промолвлено,
И ты и я во всем правы,
Но даже аисту над кровлею
Тесны объятья синевы.
Обиды падают слезинками,
Молчит, чернея, телефон,
И прочь несет меня тропинками,
И это, кажется, не сон.
Но к черту сны! Светает. Ежится
Лохматый тополь под дождем,
И солнцу тусклому не можется -
С трудом вползает на подъем.
Следы стихий сметают дворники
В еще не желтую траву.
Дождь пахнет музыкой и вторником,
И листья липнут к рукаву.
Здравствуй, здравствуй, бородатый!
Триста лет прошло, ей-Богу!
Помню, провожал меня ты
В эту дальнюю дорогу.
Облака-аэростаты
Затуманили светило,
И грустил ты, бородатый,
Да и мне тревожно было.
Бородатый, бородатый,
Не страдали мы от скуки,
Я не помню точно даты,
Но я помню эти звуки,
Этот скрип по старым струнам,
Эти вечные аккорды,
Эту волжскую лагуну,
Эти радостные морды.
Приамурья лес лохматый,
Пермь, Саратов и Барзовку,-
Все я помню, бородатый,
Обманув судьбу - воровку,
Что украла те закаты,
Те костры и те рассветы,
Нам остались, бородатый,
Песни, письма и приветы.
Я совсем не сентиментален. Но все же, когда я смотрю
на старые фотографии или включаю старые заигранные до
шипения кассеты - у меня подступает комок к горлу и
я не могу сказать ничего, кроме навязшей в зубах, но
совершенно верной фразы: "Как молоды мы были..."
Я люблю тебя, дружище,
Это истина святая.
Будет утро - будет пища,
Кстати, вон уже светает.
И не в каменных палатах,
Не в шкафах и не в могилах -
Сохраним мы, бородатый,
В наших душах все,что было...
