Я спросонья вскочил - патлат,
Я проснулся, а сон за мной,
Мне приснилось, что я - атлант,
На плечах моих - шар земной!
И болит у меня спина,
То мороз по спине, то жар,
И с устатку пьяней пьяна,
Я роняю тот самый шар!
И ударившись об Ничто,
Покатился он, как звезда,
Через Млечное решето
В бесконечное Никуда!
И как странен был этот сон,
Что ни дочери, ни жене
Не сказал я о том, что он
Этой ночью приснился мне!
Я и сам отогнал эту боль,
Будто наглухо дверь забил,
И к часам десяти ноль-ноль
Я и вовсе тот сон забыл.
Но в двенадцать ноль-ноль часов
Простучал на одной ноге
На работу майор Чистов,
Что заведует буквой "Ге"!
И открыл он мое досье,
И на чистом листе, педант,
Написал он, что мне во сне
Нынче снилось, что я атлант!..
Был я глупый тогда и сильный,
Все мечтал я о птице синей,
А нашел ее синий след -
Заработал пятнадцать лет :
Было время - за синий цвет
Получали пятнадцать лет!
Не солдатами - номерами,
Помирали мы, помирали.
От Караганды по Нарым -
Вся земля, как один нарыв!
Воркута, Инта, Магадан!
Кто вам жребий тот нагадал?!
То вас шмон трясет, а то цинга!
И чуть не зэка из ЦК.
Было время - за красный цвет
Добавляли по десять лет!
А когда пошли миром грозы -
Мужики - на фронт, бабы - в слезы!
В желтом мареве горизонт,
А нас из лагеря, да на фронт!
Севастополь, Курск, город Брест...
Нам слепил глаза желтый блеск.
А как желтый блеск стал белеть,
Стали глазоньки столбенеть!
Ох, сгубил ты нас, желтый цвет!
Мы на свет глядим, а света нет!
Покалечены наши жизни!
А, может, дело все в дальтонизме?!
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так, подчаливай, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник...
Разберемся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет!
Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом,
Золотой мой, недолгий век.
Но все то, что случится со мной потом, -
Все отсюда берет разбег!
Здесь однажды очнулся я, сын земной,
И в глазах моих свет возник.
Здесь мой первый гром говорил со мной,
И я понял его язык.
Как же странно мне было, мой Отчий Дом,
Когда Некто с пустым лицом
Мне сказал, усмехнувшись, что в доме том
Я не сыном был, а жильцом.
Угловым жильцом, что копит деньгу -
Расплатиться за хлеб и кров.
Он копит деньгу и всегда в долгу,
И не вырвется из долгов!
- А в сыновней верности в мире сем
Клялись многие - и не раз! -
Так сказал мне Некто с пустым лицом
И прищурил свинцовый глаз.
И добавил:
- А впрочем, слукавь, солги -
Может, вымолишь тишь да гладь!..
Но уж если я должен платить долги,
То зачем же при этом лгать?!
И пускай я гроши наскребу с трудом,
И пускай велика цена -
Кредитор мой суровый, мой Отчий Дом,
Я с тобой расплачусь сполна!
Но когда под грохот чужих подков
Грянет свет роковой зари -
Я уйду, свободный от всех долгов,
И назад меня не зови.
Не зови вызволять тебя из огня,
Не зови разделить беду.
Не зови меня!
Не зови меня...
Не зови -
Я и так приду!
Декабрь 1972
Быть бы мне поспокойней,
Не казаться, а быть,
Здесь мосты, словно кони,
По ночам на дыбы.
Здесь всегда по квадрату
На рассвете полки,
От Синода к Сенату,
Как четыре строки.
Здесь над винною стойкой,
Над пожаром зари,
Наколдовано столько,
Что пойди повтори.
Все земные печали
Были в этом краю,
Вот и платим молчаньем,
За причастность свою.
Мальчишки были безусы,
Прапоры и корнеты,
Мальчишки были безумны,
К чему им мои советы.
Лечиться бы им, лечиться,
На Кислые ездить воды,
Они ж по ночам
Отчизны тираны,
Заря свободы.
Полковник я, а не прапор,
Я в битвах сражался столько,
И этих щенячий табор,
Мне мнился игрой и только.
Я восклицал - тираны,
Я прославлял свободу,
Под пламенные тирады
Мы пили вино как воду.
В то роковое утро,
Отнюдь не угроза чести,
Казалось куда как мудро,
Себя объявить в отъезде.
Зачем же потом случилось,
Что меркнет копейкою ржавой,
Всей славой моей лучинность,
Пред солнечной ихней славой.
Поля непогоде рады,
Уныло проходят годы,
Но я же кричал - тираны,
И славил зарю свободы.
Бились стрелки часов на слепой стене,
Рвался - к сумеркам - белый свет.
Но, как в старой песне,
Спина к спине
Мы стояли - и ваших нет!
Мы доподлинно знали -
В какие дни
Нам - напасти, а им - почет.
Ибо, мы - были мы,
А они - они,
А другие - так те не в счет!
И когда нам на головы шквал атак
(То с похмелья, а то спьяна),
Мы опять-таки знали:
За что и как,
И прикрыта была спина.
Ну, а здесь,
Среди пламенной этой тьмы,
Где и тени живут в тени,
Мы порою теряемся:
Где же мы?
И с какой стороны - они?
И кому подслащенной пилюли срам,
А кому - поминальный звон?
И стоим мы,
Открытые всем ветрам
С четырех, так сказать, сторон!