Один рефрижератор -
Представитель кап.страны
Попался раз в нешуточную вьюгу.
А в миле от гиганта
Поперек морской волны
Шел ботик по фамилии Калуга.
Что ж вы ботик потопили,
Был там старый патефон
И портрет Эдиты Пьехи,
И курительный салон.
А тот рефрижератор,
Что вез рыбу для кап.стран,
Вдруг протаранил ботик молчаливо.
На таре из-под Двина
Только виден капитан
Хорошего армянского разлива.
Что ж вы ботик потопили,
Был там старый патефон
И портрет Эдиты Пьехи,
И курительный салон.
Ду ю спик инглиш,
Капитан кричит седой,
Француженка быть может мать твоя?
А может вы совсем уже,
Пардон, шпрехен зи дойч?
Из судна отвечают: Я,я,я, что Я?
Что ж вы ботик потопили,
Был там старый патефон
И портрет Эдиты Пьехи,
И курительный салон.
Советское правительство
Послало документ
И навело ракеты на балбесов,
А ботику отгрохали
Огромный монумент,
Которым и гордится вся Одесса.
И там, внизу написали:
Что ж вы ботик потопили,
Был там старый патефон
Два портрета Джугашвили,
И курительный салон
На Востоке, на Востоке
Сосны низкие растут.
Был там порт один далекий,
И бывало в том порту
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно...
И бывало, и бывало --
Океанская заря
На рассветах поднимала
Золотые якоря,
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно...
Капитаны, капитаны
Приходили в ресторан
И ругали рестораны,
Проклинали океан,
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно...
Пролетели, промелькнули
Целый век и целый год.
Капитаны утонули,
Только в памяти живет
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно...
Мой дружище, мой дружище,
Мой товарищ дорогой,
Пусть тебя везде разыщет,
Будет пусть всегда с тобой
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно...
Моя девочка спит на ладони моей,
Покрывало из грез на ресницах.
И придуманный мир из безоблачных дней -
Это светлая пряжа, время на спицах.
Проходит день, настанет час,
И ты войдешь, как в первый раз,
И этот мир умчится из-под ног.
И будет свет гореть в окне,
И будут свечи на столе,
И музыка в слиянии дорог.
Что изменят года для меня и нее?
Что положено нам, то, конечно, придет.
Безогляден во всем - это счастье мое!
Время - снова весна, а капель - ее счет.
Проходит день, настанет час,
И ты войдешь, как в первый раз,
И этот мир умчится из-под ног.
И будет свет гореть в окне,
И будут свечи на столе,
И музыка в слиянии дорог.
Моя девочка спит на ладони моей,
Покрывало из грез на ресницах.
И придуманный мир пусть останется с ней,
Пусть останется светлая пряжа на спицах.
Проходит день, настанет час,
И ты войдешь, как в первый раз,
И этот мир умчится из-под ног.
И будет свет гореть в окне,
И будут свечи на столе,
И музыка в слиянии дорог.
Божественная суббота или
стихи о том, как нам с Зиновием
Гердтом в одну из суббот не было
куда торопиться
Божественной субботы
хлебнули мы глоток.
От дома и работы
закрылись на замок.
Ни суетная дама,
ни улиц мельтешня
нас не коснутся, Зяма,
до середины дня.
Как сладко мы курили!
Как будто в первый раз
на этом свете жили,
и он сиял для нас.
Еще придут заботы,
но главное в другом:
божественной субботы
нам терпкий вкус знаком!
Уже готовит старость
свой непременный суд.
А много ль нам досталось
за жизнь таких минут?
На шумном карнавале
торжественных невзгод
мы что-то не встречали
божественных суббот.
Ликуй, мой друг сердечный,
сдаваться не спеши,
пока течет он грешный,
неспешный пир души.
Дыши, мой друг, свободой...
Кто знает, сколько раз
еще такой субботой
наш век одарит нас.
Эту пряную перину
Море вынесло на берег,
Солнце воду испарило, -
Получилось хорошо.
Я пришел и кеды скинул,
И прикрыл рубахой спину,
И запел: "Па-ра-ру-ра-ру!" -
Получилось хорошо.
А под боком - этот синий,
Отливающий слюдой
Океан с его подсиненной,
Подсоленной водой;
Эта, в родинках-корабликах,
Корявая спина,
Эти крабы, эти раки,
Эта крепкая волна.
Этот берег - он как счастье,
И от пропасти - вершок.
Я прикрыл глаза отчасти, -
Получилось хорошо.
И запел, и заискрился
Океан в моем мозгу...
Сухопутная я крыса,
И торчу на берегу!
Мне бы ветер, мне бы качку -
Ла-ла-ла-ла!
Синеглазую рыбачку -
Ла-ла-ла-ла!
Мне бы бросить этот берег
И матросить наяву...
Вот ведь блажь!
А сердце верит,
Что и вправду уплыву...
Что и вправду уплыву!
Круглы у радости глаза и велики у страха,
И пять морщинок на челе от праздненств и обид...
Но вышел тихий дирижёр, но заиграли Баха,
И все затихло, улеглось и обрело свой вид.
Все стало не свои места, едва сыграли Баха...
Когда бы не было надежд - на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено, квитанции Госстраха
И вам - ботинки первый сорт, которым сноса нет?
"Не все ль равно: какой земли касаются подошвы?
Не все ль равно: какой улов из волн несет рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел или в бою падешь ты,
И руку кто подаст в беде - товарищ или враг?"
О, чтобы было все не так, чтоб все иначе было,
Наверно, именно затем, наверно, потому
Играет будничный оркестр привычно и вполсилы,
А мы так просто и легко все тянемся к нему.
Ах, музыкант мой, музыкант, играешь, да не знаешь,
Что нет несчастных и больных и виноватых нет,
Когда в прокуренных руках так просто ты сжимаешь,
Ах, музыкант мой, музыкант, черешневый кларнет!
Мы купались неглиже -
я и девочка-богиня,
светлячок, психологиня,
всё познавшая уже.
Мы купались неглиже -
эта маленькая фея,
я и Саша Ерофеев, -
два такие корифея -
как Левин и Пиаже.
Мы купались неглиже.
Падал звёздочкой окурок,
две бутылочки "Кокура"
стыли в нашем багаже.
Мы купались неглиже.
И, просвечивая еле,
в темноте едва белели
два пятна на каждом теле,
именуемые "ж".
Мы купались неглиже.
Было море под луною
словно стеклышко цветное
на вселенском витраже.
И, как будто в мираже,
плыл над нами полог млечный.
были мы юны, беспечны,
чуть пьяны, а значит - вечны,
и купались неглиже.
Годы скачут, как драже
по дубовому паркету -
их из Божьего пакета
сколько выпало уже!
На последнем вираже
станем толсты и учёны -
помянём тогда о чём мы?
Да о том, как в море Черном
мы купались неглиже!