|
Я был его другом. Меня звали Тони Сальери. С усмешкой он мне повторял, что я - полный отстой. Я мучился, силясь гармонию алгеброй сверить. А он - привыкал мастерство популярностью мерить, являясь по сути талантливой яркой попсой. Его запрещали со всеми его "трали-вали". Он лишь улыбался подобным пиарным речам. Его контрабандой пираты в ларьках продавали, и сам Папа Римский кассеты крутил по ночам. Обласкан он был королём и придворною кодлой. Его нестандарт превращался в привычный формат. Я не убивал его. Это ведь было бы подло. То сделали жадный продюсер и пьяный фанат. С тех пор для него все блатные распахнуты двери. Меня ж - игнорируют на протяженьие веков. Ни разу никто не исполнил злодея Сальери... Боятся ханжей, идеологов и дураков. Товарищ, не бойся, возьми да исполни Сальери! Наплюй на ханжей, идеологов и дураков!
Мы жили до вас миллион лет назад. Мы Рай возводили и строили Ад. А вы размножались на нашей земле и крошки лежали для нас на столе. Мы жили бок о бок и в душу душа, и преданность наша была хороша. Но вы пожелали главнее всех быть, и вы нас предали и стали травить. Мы гибли десятком, мильёном родясь. Не страшен нам яд и наёмная мразь. Не мстили мы вам, и причина была. Мы помнили крошки в ночи со стола... Из собственной Родины гнали взашей. Испорчена пища для брюх и ушей. Мутировал хлеб, излучала фасоль, фальшивила "фа" и не строила "соль". Чем кормят вас, люди и что вам поют?! Желудки так любят, а души - гниют. Мы, как ни старались, помочь не могли. Мы просто собрались и просто ушли. Не радуйтесь, братья, ведь мы вам не врём. Вы тоже умрёте, когда мы умрём. Но если мы выживем сквозь боль и стон, мы честно положим вам крошки на стол...
Год назад, когда везли меня на "скорой", и я бился на руках у медсестры, всё заглядывал в глаза тому, который открывал мне запредельные миры. И в одном из прочих параллельном мире, отпустив экстерном смертные грехи, как положено меня похоронили, на помойку мои выкинув стихи. Ну а здесь - меня геройски откачали. Продолжаю я, выпендриваясь, жить. И по-прежнему луну копчу ночами, никому не нужных строк сплетая нить. Но я помню, осветил Сансары глобус вариант, где я отмечен был иметь абсолютный слух и идеальный голос без малейшего желания запеть. А в другом - я был отцом примерным, мужем. И от этого всем было хорошо. Там для счастья жар любви мне был не нужен, и не требовался ненависти шок. По ночам в кошмарном путаясь пунктире, так пугающе заманчиво понять, если вдруг проснусь я в параллельном мире, кто тогда проснётся здесь вместо меня?
О, как мне нравились рекламные щиты, покрывшие все стены в перестройку. ...Сейчас меня не радуют нисколько сии свидетельства духовной нищеты. О, как нам нравилось обилье передач боевики, ужастики, мультфильмы. ... Теперь меня тошнит довольно сильно, когда я вижу этот пёстрый теле-срач. О, как нам нравилась дозволенность газет, отсутствие запретных тем в эфире. ...Я б журналистов утопил в сортире, и все издания отправил бы в клозет. О, как мне нравилась открытость всех дверей, высказыванья первых депутатов. ...Сегодня я сравню все их дебаты с шакальим воем и рычанием зверей. О, как мне нравился мобильный телефон, возможность быть на связи днём и ночью. ...Вчера я трубку уронил нарочно, чтобы не слышать надоедливый музон. О, как мне нравились свободы миражи, просторы духа самовыраженья. ...Ну кто же знал, что эти "достиженья" сольются в океан зловонной лжи...
Про волков много сложено сказок, песен, басен и прочей пурги. Самый сильный - завалит всех разом. Самый смелый - махнёт за флажки. Самый умный - придёт на подмогу и царевичу, и дураку. Самый добрый - смирит свою злобу и дарует пощаду врагу. Сильным, умным - быть, право, не сложно. Это дело - мозгов и клыков. Доброта ж - понимается ложно. Доброта - это слабость волков. Но так было, так есть и так будет: в каждой стае найдётся изъян. Так в волках проявляются люди, ну а вовсе не от обезьян. Из волков появляются люди, ну а вовсе не от обезьян. 2009
Я не глупый и тем более не храбрый, просто вы один не знаете секрет: у меня в душе выносливые жабры, а у вас подобных жабр сроду нет. Под водой я быстро плаваю как рыба. Мне свободно и комфортно как в Раю. За заботу вам, естественно, спасибо. Но не лезьте, я прошу, в судьбу мою. Только что это вы делаете, други? Ведь я вовсе не за бортом, ё-моё! Но швыряются спасательные круги прямо в темя беззащитное моё. Тянут на берег всё резче и нахальней. Я от воздуха колючего ослаб. Мне искусственное делают дыханье!... "Ты спасён!" И я сказал на вдохе: "Ап......" 2009
Привет, поэт! Какого роду-племени? Ты пишешь в стиле рыцарских баллад... Ну что ж, поговорим об этом времени, что так питает молодой талант. Ты начитался книжек псевдо-рыцарских. Там Робин Гуд, Артур и дон Кихот... Но Круглый стол - лишь выдумка английская. А дон Кихот - лишь старый идиот. В балладах - рыцарь говорит изысканно, так нежно обвивая тонкий стан. На деле ж - дама будет им затискана. Он грубый неотёсанный чурбан. Целуйся б рыцарь с нашею девицею, она бы задохнулась от него. Ведь рыцари не мыли сроду лица и не мыли ещё многого чего. А дамы - далеко не так прекрасны. О красоте понятия - не те. Они глупы как пробки и несчастны. Они живут почти что в пустоте. Им бёдра натирает пояс верности. Ни развлечений, ни мужчин, ни битв. Так маются в депрессии и нервности, устав от мастурбаций и молитв. В стихах почти все рыцари паломники, искатели, заступники всех правд. А ведь они - обычные наёмники. Кто больше платит, тот и больше прав. В походах разоряют они хаты, насилуют девчонок, жгут детей. И Робин Гуд не грабит лишь богатых, а режет всех подряд словно свиней. А то, что происходит на ристалищах, в наивных фильмах - полное враньё. Там стадо озверелых сотоварищей наматывают кишки на копьё. Вокруг - от мух отмахиваясь, вот как к футболу подготовленный народ, сосёт лениво пиво, глушит водку, жуя тысячелетний бутерброд. Так что, не стоит нам с тобой молиться им, крестовый не накликать чтоб поход. В семнадцатом дал волю этим рыцарям от мести оголтелый дон Кихот. Да и сейчас, сменив гербы и символы, как мухи налетев на круглый стол, добычу делят наглые и сильные, творя средневековый произвол. Во все века здоровые и сильные творили не добро, а произвол.
Рядом с ангелом светлым, примерным отличником веры, получавшим награды и грамоты за прилежанье, диковатый бесёнок с задатками маленькой стервы. Ради рожек её исполнял он любые желанья. Это было безумие и ни на что не похоже... Он хватал из-за этой паскудины глупые двойки. За неё получал по изнеженной ангельской роже. А она всё смотрела в глаза, не смущаясь нисколько. Папа с мамой весь год выходили из транса и шока. Он завалит экзамены и не поступит в спасители! И они переехали срочно и очень далёко, проверяя всю почту, на то ведь они и родители. Он страдал, психовал, угрожал, а потом успокоился. Всё бродил среди сверстников в тихой и гордой печали. Поступил. Получил. На престижное место устроился. А она вскрыла вены... Но правда, её откачали... В сорок лет он спросил вдруг жену, привлекая внимание: А ты б могла для меня всем пожертвовать?... Или украсть?... А?... И увидев в глазах её полное непонимание, понял вдруг, что имел целый год настоящего счастья.
Врубив питание на зал, он отключил предохранители и в цепь единую связал всех нас с Божественной обителью. Щипками пробуя вокал, убрав защиту заземлений, закоротил он свой вокал без всяких лишних измерений. Держа на пальцах фазы чувств, он нас запитывал, довольный. И взгляд его под частый пульс пылал дугой высоковольтной. И пропуская тонкий слух сквозь трансформатора мистерию, материя перетекала в дух, а дух переполнял материю. И выбирая послабей, он души зарядил на славу. И ангелов как голубей поналетело на халяву. И наполняя каждый вдох трёхфазной сутью переменной, ему тихонько вторил Бог, забыв на время о Вселенной. Ему, фальшивя, вторил Бог, забыв на время о Вселенной.
Жили-были на Затоне, у бабульки дом снимая, странная девчонка Тоня, что была глухонемая, мама, бабушка и папа, братик Петька, кошка Милка... И на верхней полке шкапа там жила свинья-копилка! По три раза в день копилку взрослые трясли над ухом, со счастливою улыбкой наслаждаясь сладким звуком. Накопилось там многонько от поры обетованной... И однажды дура Тонька заперлась зачем-то в ванной! Бабушка ногой стучала, чуть с петель дверь не снимая. Но она не отвечала, ведь она ж глухонемая. И увидели в итоге, распилив задвижку пилкой, обрыдавшуюся Тоньку над разбитою копилкой... Пожурив её легонько: "Что ж ты, Тоня, как могла ты? Ты ведь не воровка, Тонька?" А она не виновата! Что вы, право... Что ж там красть-то... Эти вот комки да жменьки? Она думала - там Счастье!... Ну а там - всего лишь деньги...
В поднебесном роддоме богатого ангела дочка всё рыдала, когда ненароком цепляла рука над лопатками - будущих крылышек два бугорочка, а на темечке - рожек зародышей два бугорка. Всё напрасно: и взятки, и хитрой свекрови уловки, и известного дяди-архангела дьявольский план. Через три поколенья прабабушки, старой чертовки, полнокровные гены разрушили ангельский клан. Но когда вся родня пребывала в глубокой прострации, пьяный свёкор из древнего рода всё плакал: "за что?", посоветовал кто-то пока не спешить с ампутацией. Конъюнктура у неба меняется... Мало ли что... А малыш не тужил, рос здоровым, красивым и сильным. Светло-русые крылья и нимба златого дуга. Получив разрешенье носить в школе волосы длинные, дал взамен обещание прятать под ними рога. Кончил школу с отличием и поступил на спасителя, подмечая вокруг вопреки всех привитых идей, как комиссиям взятки давали блатные родители, а спасители брали подарки у грешных людей. Разуверившись в деле добра от сомнения груза, и под взгляды косые друзей и сокурсниц ха-ха он влюбился в чертовку, студентку соседнего ВУЗа, трояки получавшую на факультете греха. Был скандал. Браков смешанных ангелы не одобряли. Он лишился стипендии. Оба ушли из семьи. Перевёлся он в Ад, где без ханжества жёстко карали, но всё было практичней, и были вокруг все свои. Он пахал за двоих, чтоб деньгами семью обеспечить. Он забросил гитару и тщательно крылья скрывал. Он стал пить и домой приходить только поздно под вечер. И ругался с женой и на детях обиду срывал. Повстречал он однажды серьёзную девушку-ангела. Стал дружить и открыл свою душу как томик стихов. Но без спросу взялась она всё переписывать набело. Ну а он отбивался, права защищая грехов. Так он в жизни метался, старался, портачил и прыгал. И на сдавленный крик "Что хотите вы все от меня?", не сговариваясь все ответили: "Сделай-ка выбор! Ведь рога вместе с крыльями, сам понимаешь, фигня..." Будет выбор!!! Его проводили к хирургу в надежде. Но когда он вернулся, то чувств не лишились едва. Вместо крыльев привычных - пустоты в нелепой одежде... Вместо острых рогов - забинтованная голова... Они жили теперь на окраине в бедной лачуге, без друзей, постоянной работы и, в общем, без прав. Ангелица порвала с ним сразу, лишь только узнав. А жена всё молчала... Но как-то сказала подруге, чтобы он не слыхал, что гордится им, и что он - прав.
Когда поздравляют с рожденьем принцессу, то каждый кривляется по политесу. Друзей не позвали... Бароны да гранды меня уж достали по самые гланды. Ах эти все гранды - такие зануды! Всё дарят брильянты и изумруды. А чудо не верят, на золото падки. К тому ж не умеют стрелять из рогатки. Мне денег не надо. На что мне корона. Мне дайте в подарок живого дракона. Я ради него откажусь и от трона. Хочу одного лишь живого дракона. Конечно, не взрослого, только щеночка. Вот как занесло королевскую дочку... Надеюсь, что тётя по маминой линии скоро пришлёт мне его из Румынии. Но включатся сразу и ахи, и охи. На нем, мол, зараза, и мухи и блохи. Ведь он, мол, кусается, с кошкой не ладит, а только играется, шкодит и гадит. Он будет играть со мной, очень внимателен и защищать меня от воспитателей. А когда вырастет, станет летающим сильным и мужественным пресмыкающим. И мы полетим с ним в далёкие страны, где в небе прекрасном просторы пространны. А мы покружим с ним немного по свету и вместе сбежим на другую планету. В раю ли, в аду ли, но поздно ли рано себе я найду настоящего парня. Друг друга полюбим мы нежно и честно. И только потом я скажу, что принцесса. Мы будем с ним счастливы долгие годы. Детей воспитаем мы в духе свободы, чтоб им не пришлось зря мечтать о драконе... Несладко живётся принцессе в законе...
Мне кто-то стиснул сердце этой ночью... Очнулся я в задрипанной палате... Передо мной в потрёпанном халате играл Создатель в шахматы воочию. Устав смертельно, он обрюзг, раскис... Брал ангел за фигурою фигуру. И растерявшись, а быть может, сдуру я предложил: "Сыграем? Ставка - жизнь". Мелькнул в глазах Всевышнего азарт. Такое со всевышними бывает. Блажен, кто с Богом в шахматы играет. Ведь шахматы у Бога - вместо карт. И он продул. В том не его вина и не моя заслуга, просто - случай. Но он реванш затеял, туча-тучей, хлебнув стакан для бодрости вина. Я выиграл подряд за три игры любовь, здоровье, дату конца света... А Бог в сердцах швырял на кон планеты, проигрывая целые миры. Хрипя "Уж лучше так, чем Сатане...", себя вином поддерживал он рьяно. И вот когда он утром рухнул пьяный, Вселенная принадлежала - МНЕ... Я понял, что зарвался и пропал... Сменяли черти ангелов на вышках... Я вспомнил все прочитанные книжки и ангела дежурного позвал. Переложив Всевышнего на койку, я всё вернул, оставив только жизнь, и напоследок прошептав: "Держись", ушёл домой, ни пожалев нисколько. ... А через год, переправляя в Ад всех тех, кого исправить невозможно, меня увидев, он спросил тревожно: "Мы с Вами не играли год назад?" Мне Сатана в затылок стал дышать. Все напряглись, и ангелы и черти. И стиснув совесть, я сказал: "Поверьте, я не умею в шахматы играть!"
В тот день на небе был переполох. С ума свихнулись ангелы и черти. Сказал кому-то по секрету Бог, что едет к ним Высоцкий после смерти. Была приостановлена война добра и зла, чей счёт давно потерян. На чёрном лимузине Сатана к Вратам подъехал, мрачен и растерян. Но Бог отрезал: "Этот парень - наш! За то, что делал он - я сам в ответе!" И нацепив парадный камуфляж, потел на проходной в бронежилете. Пришли: из Рая - души всех, кто знал, из Ада - срок мотавшие бедняги, добра и зла свободный персонал, святые, и обычные бродяги. ...Он появился, бледен и устал, придавлен прожитым и недожитым. Пройдя Врата, в сторонке тихо стал, от стаи навсегда своей отстал, почти готов быть заживо забытым... Но тут пошла гитара по рядам. И он заметил это краем глаза. Её бродячий ангел передал, припрятав от небесного спецназа. И сразу стало ясно всё без слов. Безмолвствовали души громогласно. Лишь грешники молились из котлов ему как Богу: "Спой! На всё согласны!" И Он - запел последний свой мотив, как могут петь лишь мёртвые и дети. И боль его как счастье подхватив, сам Богом становился каждый третий. И стало до ожогов горячо во всём Раю, как будто в башне танка. И в очередь встал Саша Башлачёв, а вслед за ним - и Дягилева Янка. Но был звонок откуда-то извне: "Вы что там развели?! Хотите краха?!"" И дал Господь отмашку Сатане открыть баллоны сжиженного страха. Дубинками ломая связь времён и вышибая дух почти что нежно, совместный бесо-ангельский ОМОН под фонограммный колокольный звон надежду рвал на душах как одежду. Уколом усыпив его талант, назначив курс купаний в оптимизме, зашили в совесть счастья имплантант, от боли закодировав и жизни. ...Затих под ночь общережимный Рай, под штукатуркой матами исчеркан. И Бог устало крикнул: "Запирай! на этот век - шабаш - лимит исчерпан!" ... А через год из Рая был побег. В палате надпись кровью "Мне здесь тесно". Из спецэлитной зоны человек сбежал... Куда - пока что, неизвестно.
На грязной, дурно пахнущей помойке, в отходах и отбросах перестройки спал пьяный бомж спокойно, как ребёнок. А на груди его играл котёнок. Такая живописная картина. Плевались все прохожие картинно. Лишь солнышко бесхитростным подарком светило всем - бомжам и олигархам. В иной душе наподличено столько, заглянешь - там такая же помойка. И не грязней на свалке и на нарах, чем в бизнеса и власти кулуарах. Дрожь у бомжа с похмелья - не от страха, не то, что у бедняги олигарха. И бомж нам не нагадит столько, сколько напачкает кремлёвская помойка. А мы упёрлись носом как собаки в телеэкранов мусорные баки. Жрём всё подряд: гнильё, враньё и скотство, из гордости не ведая уродста. Нам не хватает времени и нервов... А как же Бог? Он рядом здесь, послушай! С аптечкою и рюкзаком консервов вычёсывает вшей в заблудших душах.
Послетали со стенок иконы под крылатый пронзительный свист. Мы последние в мире драконы. Мы на город пикируем вниз. Вы попрятались, бой хоть не начат, лишь завидев цвета наших брюх. Мы ведь самки драконов, а значит, каждый воин сгодится за двух! Мы вели в небе брачные танцы. Вы пришли, наше счастье забрав. Почему вы решили, засранцы, что имеете больше нас прав?! Помним мы до последнего стона, как травили мужей и отцов... Всем известно, что самки дракона в десять раз беспощадней самцов! Камикадзе - щенки перед нами! Не осилить им столько смертей. Мы загрызли своими зубами наших поздних бескрылых детей... Нету больше над нами законов! И в глаза нам не стоит смотреть. Мы последние самки драконов, ваша страшная верная смерть! Мы последние самки драконов, неотвратная верная смерть!
Я от стаи отстал. Я живу по собачьим законам. Боже! Сколько пурги пронеслось по наивным мозгам. И хоть молимся все одинаковым с виду иконам, поклоняемся мы абсолютно различным Богам. Я от стаи отстал. Вероятно, ещё от рожденья. А догнать не сумел. А быть может, не сильно хотел. Только с давней поры и до смерти ищу каждый день я волчьи близкие души в безликой толпе сучьих тел. Я от стаи отстал. И меня уж не примут обратно. Даже если найду я глаза с золотым огоньком, улыбнусь, прорычу на забытом, на волчьем: "Я брат вам!", но ответят мне вежливым и равнодушным кивком. Я от стаи отстал. И слоняюсь по жизни без цели. Я уже постарел. Вместо шерсти на холке капрон. Даже верный Охотник, поймав меня в лунном прицеле, на меня не потратит последний небесный патрон. Я от стаи отстал. Понимаю, что Бога гневлю я. У меня ж сыновья и жена, вроде - жить бы да жить. Но при полной луне, каждый раз, стиснув зубы, терплю я, чтоб, ваш клич услыхав, мне истошно в ответ не завыть...
Я в жизни боялся решений, я с детства чурался людей, и не признавал изменений в судьбе ни чужой, ни своей. Но только я умер, в тот день мне архангел с суровым лицом назначил на срок исправленья побыть всемогущим Творцом. У Бога так много работы! Не знал я, с чего мне начать... А дел оказалось всего-то - любить, понимать и прощать. Найти в каждом свет золотистый и выкопать из-под гнилья в убийцах, ворах и садистах, и тряпках, таких вот, как я. Пахал в этом мире убогом как раб, не смыкал своих век! Как трудно, ребята, быть Богом, когда ты и сам человек... Но всё-таки есть в человеке, не сможет чего автомат... И я полюбил вас навеки как сын, как отец и как брат. Закончился срок испытанья. Но я всех вас бросить не мог. В привычку вошло созиданье. Во мне пробуждается Бог... И перед прощальным итогом архангел открыл мне секрет: из вас, люди, каждый был Богом, ведь штатного Господа - нет.
Ах, как мы убираем могилки! Ублажая своих мертвецов, со столов убираем все вилки и, не чокаясь, пьём за отцов. Как оградки старательно красим! Поминая в Родительский день, мы на кладбищах массово квасим. Нам трепать свою совесть не лень. И на этой языческой тризне как щедры мы на ласки слова тем, которым "спасибо" при жизни мы сквозь зубы цедили едва.
Я аппендикс, ненужный отросток. Я в тени оставаться привык. Я ж не тракт, даже не перекрёсток. Я собой представляю тупик. Не калымлю с кишками на пару. Над шабашками не хлопочу. Я беру, как свободен, гитару и, как проклятый, рифмы строчу. Я давно уж привык и не трушу, когда вижу, как, мимо несясь, как в отстойник, мне капают в душу ваша жизнь, ваша боль, ваша грязь. С каждым годом мне хуже и хуже. Вы подлеете, будто на спор. На хрена ж я, скажите, вам нужен, если я вам не слышен в упор? Я взбесился. Железный я, что ли! Струнный звон стал протяжен и густ. Эк вас сразу скрутило от боли неиспытанных ранее чувств!... Вой сирен. Топот ног. Будь что будет... Белый стол. Простыня. Яркий свет... Вот и всё. Будьте счастливы, люди оттого, что меня с вами нет.
Несколько тысячелетий назад, войдя в шар земной как в масло, большая комета взорвала Ад, и солнце, сверкнув, погасло. И холод был жуток, а мрак глубок. И выжить - уже не резон там... Лишь глупый волчонок свернулся в клубок у линии горизонта. Привык он у входа в свою нору с охоты ждать маму долго. Он пережидал вечной тьмы пору (терпения - тьма у волка). Ему говорили, что он идиот, что тихо с ума он сходит. А он - просто верил: солнце взойдёт. Оно же всегда восходит! Кто сдох, кто ссучился, кто ослеп... Кто шерстью оброс, кто - жиром... Кто в муках, кто в подлости ел свой хлеб. И страх правил жалким миром. Но волку без ласки - не привыкать. Под сап настороженно-ржавый он мог отражения снов лакать и помнил язык шершавый. ...А время спустя лопнул космоса нерв, и сдвинулась ось земная! И солнце вернулось, весь мир согрев, о прошлом напоминая. И жизнь возродилась, и Рай настал! Плясали от счастья люди... А он - был спокоен. Он просто знал, что так оно всё и будет.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |