Лёгкий божок, мой птенец ясноглазый -
туго натянута нить.
Я бы тебя не коснулся ни разу,
если бы мог не любить
полупрозрачные скользкие пальцы,
губ приоткрытых крыла...
Вспышка! - и огненный хлористый кальций
вены сжигает дотла.
Жадно вливается солнечный ветер
в губы расправленных крыл.
...Жребий - сидеть на постылой планете
нынче совсем поостыл.
В чём же, любимая, ты виновата?
Балуясь солнцами глаз,
сын твой уже расправляет крылята,
чтоб не остаться без нас.
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ.
Я Б-га звал до хрипоты,
искал тепло в буране дней,
сходил с ума от равнодушной суеты.
Но некто ловок и незрим,
всех нас захлопнул в западне,
где лишь война, лишь пепелища едкий дым.
И я придумал корабль,
в мечтах придумал корабль,
как птицы мог он летать.
Над геометрией крыш,
над высотой каланчи,
над мертвой коркой полей.
Во тьме кромешной сотни лет,
лишь инквизиции костры,
давали нам, свои тепло и грешный свет.
И мы рожденные во лжи,
(сердца слепы, мечи остры)
живем в кредит, разбив мечты на платежи.
Но мой волшебный корабль
расправит крылья свои
и я на нем улечу.
От этой серой возни,
от этих диких страстей,
от этой вечной вражды.
Не надейся, не проси, не доверяй тормозам.
Смерть прейдёт, чтобы убить тебя, - убей её сам -
поклоняясь перекрёсткам, словно Б-жьим крестам,
вольным ветром пролетая по далёким, чужим адресам.
Твой штандарт уже не страшен не друзьям, ни врагам.
И дурная голова не даст покоя ногам.
Но и волка ноги кормят, так что бей и в бега.
А друзей твоих измену компенсирует верность врага.
Осень прячет под полой бескомпромиссный обрез.
От обилия свободы, только рвотный рефлекс.
Но и волчьей стаи доля - партизанить в лесах,
боевые барабаны, ощущая в горячих сердцах.
Затуманился выбор дорог.
И солдат, и пророк, и пиит.
Ты бы выжил бы, если бы мог,-
навсегда вымирающий вид.