Емшан*
........
*- серебристая полынь севернее Тулы не растет.
Что за прок от меня в этом темном сыром Заволочье?
Отпусти меня в степь, где под ветром курится ковыль.
На все стороны света распахнуты звездные ночи,
И колышется море подвяленной солнцем травы.
В этих черных лесах мы истратили все, что имели;
Замыкается круг, и зола не приемлет огня.
От высокого неба нас прячут высокие ели, -
Я поеду, поеду - а ты не горюй без меня.
Хоть на час отпусти добежать до степного восхода -
От колючей росы по утрам холодеет душа.
А в горячих степях, без меня, через все эти годы,
Как сухая печаль, оглушительно пахнет емшан.
...Запах сохнущих трав!.. Только б ветром напиться допьяна,
Отлежаться на дне самых ясных и теплых ночей.
На восток, на восток, выходя из лесов на поляны,
Погоняю коней, сам не знаю, куда и зачем...
1999. Ненавижу Москву
Город, вечно и жадно глядящий на запад,
Город серого снега и редких морозов,
Этот город крадется за мной на бесформенных лапах,
Чтобы я не сбежал неизвестно куда
По раскисшим снегам, просоленым как горькие слезы,
По прозрачным лесам, перепаханым венами рек,
Серым небом, которое месят сухие березы
На холодной до звона вечерней заре.
Город вечной весны в пересоленых лужах -
Я торчу, растопырясь в твоем пищеводе,
Я похмельно качаюсь, забыт и простужен,
В ритме кашля твоих пассажиров метро.
Этот город меня обнимает все туже и туже,
И мечтательно смотрит в глаза, наступив на крыло,
И не верить ему получается хуже и хуже.
Было время сорваться с крючка и уйти - да, похоже, прошло.
---------
Город мокрой зимы, недоделанный Питер,
Разменявший себя на холодную воду -
Выдирает крыло перелетная птица
И летит на восток, выбирая свободу...
Половина из полутора песен, написаных за 4 года в середине 90-х.
Не управа на нас, неуемных, ни сила ни слово;
Хищно скалится бронза, и кремня блестит острие.
Мы берем что хотим, и для нас не бывает чужого,
Потому что богам можно жертвовать только свое.
Мы сидели и ждали в снегу, без надежды и смысла,
Но, почуяв тепло, мы взломали макушками наст,
И скелеты ветвей укрываются в новые листья,
И приходит пора городов, ожидающих нас.
За плечами - холодные степи, от края до края.
Только пепел костров поутру отмечает наш путь.
Все идем и идем, но земля эта слишком большая,
Чтобы взять ее всю до конца, и назад повернуть.
Мы идем без числа, как одно бесконечное горе,
Подминая весну чередою безрадостных дней.
Вот еще перелесок, а там и Последнее Море -
Там, где мы наконец расседлаем усталых коней...
На кулак намотав бесконечные злые дороги,
Мы идем напролом, никогда нам не сбиться с пути.
Кто из вас, мягкотелых, заставит нас вспомнить о Боге,-
Том, который поймет, только вряд ли при этом простит?!
"...Нас не вспомнят в избранном, мы писали плохо,
Нет печальней участи первых петухов..."
Лети в облака, беспортошная песня -
Земля из апреля выходит нагая,
И ветер гуляет по пыльному лесу
У самого мая, у самого мая.
Из грязи и стужи последнего снега
Сбежала вода - и стоит, замирая.
Ну вот и вколочена первая веха -
А что там, за краем?.. А что там, за краем?...
На кончиках трав просыпается ветер -
Куда нас несет, ведь еще не светало?
Не можем вернуться, и злимся как дети -
Больные началом, больные началом...
И снова, сверяя часы по кукушке,
Мы падаем в лето, подальше отсюда.
Зима догорела, и всем будет лучше,
Когда нас не будет, когда нас не будет...
Эта песня получилась "просто и больно, как укус гремучей змеи". Она меня писала все 90-е, - думаю, пишет и теперь.
I sit beside the fire and think
of all that I have seen,
of meadow-flowers and butterflies
In summers that have been;
Of yellow leaves and gossamer
in autumns that there were,
with morning mist and silver sun
and wind upon my hair.
I sit beside the fire and think
of how the world will be
when winter comes without a spring
that I shall ever see.
For still there are so many things
that I have never seen:
in every wood in every spring
there is a different green.
I sit beside the fire and think
of people long ago,
and people who will see a world
that I shall never know.
But all the while I sit and think
of times there were before,
I listen for returning feet
and voices at the door.
Это единственная цельная песня, написанная за время внутренней эмиграции из сообщества АП. Не то чтобы менестрюлизм о двух мечах и смерти в неравном бою. Скорее, стилизация под раннего Городницкого, написанная из чувства подсознательного протеста. Не люблю романтику ролевых песен.
Копье в груди, копье в груди...
Любимая, меня не жди
И на окно не выставляй огня -
Там, где кончается земля
Я лег у борта корабля
И вот уж он уходит без меня.
Я некрасив - мой лоб разбит,
Зазубрен меч, потерян щит
И шлем снесен ударом топора.
Когда поход не удался,
У нас осталось полчаса
Чтоб научить погоню умирать.
Копье в груди, копье в груди -
Но ты за мной не уходи,
Останься, чтобы вырастить детей. -
А мы уходим в небеса,
И, опоздав на полчаса,
Погоня прорывается к воде...
Буря мглою небо кроет,
Это ясно и привычно,
Ты как сандвич на тарелке,
Между двух буханок хлеба,
И не деться никуда.
Ты появишься нежданно
И промчишься - не догонишь,
Кто из нас кого дурее -
Я не знаю, я не смею,
Да и стоит ли гадать?
Все подснежники в отгуле,
Или, может быть, в разгоне,
И апрель придет как сможет -
Если сможет и захочет
Выйти замуж до весны.
Что ж останется гавайцу,
Если больше нет прибоя,
Только чахлая поземка
Да холодная квартира,
Тесноватая, как старые штаны?
А за дальними домами
Наблюдается сиянье -
Это дедушка Мичурин
Подарил японцам грушу
Прямо с барского плеча.
И в прокуренном вагоне
Груша едет к самураям,
К Морихею Уэшибе,
Что в болоте притаился,
Эротически урча.
Только что мне те японцы,
Если кончилась заварка,
И тебя уже не видно
Среди ночи, если глянуть
Из вагонного окна?
И на что такая мука,
Если сели батареи,
И в негреющей постели,
В две руки обняв подушку,
Спит любимая одна?
Тихий вечер в хлопьях тающего снега,
Южный ветер гладит ласковой ладонью...
Будет время - напиши, и я приеду,
Упаду ополоумевшей звездою.
Темным лесом, беспокойною водою,
Ненадежными дорогами по скалам
Я приеду, постучу - и ты откроешь,
И пожалуешься мне, что так устала.
Ночь сгустится над сплетенными телами,
Время катится и катится - пустое.
Засыпая со счастливыми глазами,
Скажешь мне, что я совсем того не стою.
Ты не стала ни старухой, ни уродом.
Я все тот же - ни убавить, ни прибавить,
Только все-таки я опоздал на годы,
Это можно искупить - но не исправить...
..............
Ты седеешь в ожидании ответа,
Год за годом тихо катятся под ноги...
Может, нет меня, и не было на свете -
- Но пока ты ждешь, я жив, и я в дороге...
Здесь по утрам тихо,
Бродит в лесах лето. -
Сосны в снегу рыхлом,
Может, и есть где-то.
Может, и нас осень
Долго ждала с юга.
Пали снега оземь,
Вышла водой вьюга.
Полдень гудит зноем,
Ночью луна светит.
Ветви в саду сонном
Тронул рукой ветер.
За полотном двери
Теплая спит темень -
Но облаков перья
Смел со стола север.
Им горевать поздно,
Нам остывать рано, -
Гаснут к утру звезды,
Тянутся в рост травы,
Катится прочь лето,
Шапку махнув оземь...
А на краю света
Ждет беглецов осень...
"От злой тоски не матерись -
Сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на Магадан
Идет последний караван..."
(так владивостокские бичи в 60-е пели Городницкого)
Роману Потапкину
Неужели об этом
Шуршала листва в сентябре?
Неужели о том
Мы мечтали, скитаясь без света?
Вот и кончился март,
И облезлая сука-апрель,
Подвывая и тужась,
Рожает скулящее лето.
Где же яркие краски
И флаги на каждом окне?
Все давно полиняло
От солнца и ветра отчизны.
И весна, разродясь,
Отдыхает в крови и дерьме,
Видя сны о другой,
Но не этой безрадостной жизни.
И свирепое танго,
Упрямо держа пять восьмых,
Торжествуя и плача,
Потянет меня за собою.
Вот и кончился год,
И последние дети зимы,
Кандалами звеня,
Уплывают с последним конвоем.
На дорогах тепло,
По обочинам рыжая грязь -
Неужели надолго
Распалось кольцо непогоды?!
Темно-синяя твердь,
Над собой боязливо смеясь,
Полстаканом чернил
Опускается в синюю воду...