Связь, все улучшается, а поводок все укорачивается ...
Абонент недоступен, плииз, колл агейн летер.
Ты повтор нажимаешь и слезит глаза ветер.
Он тебе недоступен и другим теперь тоже,
выдрал с мясом он провод, подключенный под кожей
"Не давите кнопки пальцем, не давите,
положите трубку, срочно положите:
нету больше связи, звук отбоя включен,
не звоните больше, телефон отключен".
Абонент очень просит оставить в покое
абонентскую душу и сердце пустое,
абонентские уши, бумажник и время,
его увлеченья, желанья и семя.
"Не давите кнопки пальцем, не давите,
положите трубку, срочно положите:
нету больше связи, звук отбоя включен,
не звоните больше, телефон отключен.
Он устал от верченья дневной карусели
воротник его мят, а ладони вспотели.
Он устал от вопросов. не зная ответа.
Он устал от зимы, не надеясь на лето.
"Не давите кнопки пальцем, не давите,
положите трубку, срочно положите:
нету больше связи, звук отбоя включен,
не звоните больше, телефон отключен".
Абонент, не сдавайся, не пришло еще время!
Заряди батарейки и тяни свое бремя
быть на связи не теми, с кем сердцем ты связан,
быть обязанным тем, с кем ты связью повязан.
"Не давите кнопки пальцем, не давите,
положите трубку, срочно положите:
нету больше связи, звук отбоя включен,
не звоните больше, телефон отключен.
Города повидал я разные:
и холодные, и тёплые.
К ним пути вели разнообразные,
не прямые, но короткие
И сидя у окошка в поезде
иль топча нагретый асфальт,
молча я себя допрашивал,
с баритона срываясь на альт,
где мне лучше - в начале, в конце ли пути,
иль дорога есть моя цель?
Хлещет с ветром порой зябкий дождь в лицо,
застилает глаза метель.
Бездной синей прозрачной хорош горизонт,
в свежем воздухе щебет птиц.
Упакован надёжно в рюкзак старый зонт,
повидавший немало границ.
Поворот, другой и снова привал...
Вот каков он - новый приют!
Я с собою тебя сюда не позвал
-здесь другие песни поют.
Города повидал я разные:
и холодные, и тёплые.
К ним пути вели разнообразные
-не прямые, но короткие.
такие чемоданы, наверное у каждого где-то есть ...
Гантели и канканы, люфтганзы капитаны,
штаны знакомой дамы не трогают меня,
а собранные рано два белых чемодана
призывно, виртуально под дверью ждут, маня.
Там все мои пожитки, пережитки, недожитки,
там даже есть короткий путь от заднего крыльца,
каким к киоску бегал, неся тебе к обеду
две маленьких бутылочки заморского винца.
Там куча важных планов во внутренних карманах,
изобретений нужных и интересных книг,
того, чего не сделал, о чем и не подумал,
чему научен не был и то, что не постиг.
И по утрам на службу привычно собираясь,
я взглядом спотыкаюсь и грязно матерюсь
на собранные рано два белых чемодана,
что так привычно-дерзко на подвиги зовут.
Они мне шепчут нежно: "Проснись, ведь есть надежда,
oчнись и дай рельефу затертой колее,
пойми зачем рожден был, давай, еще не поздно,
еще пути открыты в привычной толчее"
И я всегда теряюсь, волнуюсь, не решаюсь,
на нервный шаг сбиваюсь, пока в день не впрягусь.
Но поздно или рано сгребу я чемоданы,
тихонько дверь захлопну, уйду и не вернусь.
Я проникал в нутро ей нежно,
свой ключ в изгиб воткнув небрежно,
и довернув его направо,
эмоций бурю в пробуждал
сперва - трех всхлипов причитанье,
затем - довольное мурчанье,
порой - неистые стенанья
я темпа сменой возбуждал...
Она меня не подводила
и правдой верною служила:
меня заботливо щадила
от ветра мошек и дождя,
везде, куда желал, носила.
Была в ней эдакая сила...
Взамен солярки лишь просила,
мне желтой лампочкой грозя.
Мы вместе мчались на работу,
не разлучались и в субботу,
а в воскресенье - редко впрочем
собственноручно её мыл
струей из шланга омывая
и губкой красною лаская
в местах таких, что я лишь знаю,
ее по-свойски теребил.
О, серебристая пантера,
задка законченная сфера
во мне надежно крепит веру,
что неразлучны мы с тобой.
Хотя, конечно, все - химера...
Случится новая афера,
скажу себе: "Какого хера!"
И пересяду в кабрио'...
Я проникал в нутро ей нежно,
свой ключ в изгиб воткнув небрежно,
и довернув его направо,
эмоций бурю в пробуждал
сперва - трех всхлипов причитанье,
затем - довольное мурчанье,
порой - неистые стенанья
я темпа сменой возбуждал...
Лентой длинной в дали изчезает дорога,
эхом долгим в душе пропадает печаль.
Не спеши, обернись, вдруг осталось немного,
не дано нам узнать, коротка ль наша даль...
Вспоминаю, как шел я путем этим вечным,
так же были близки в синеве облака,
и беспечным казался тот путь бесконечный,
и легка была ноша, и цель далека
И попутчики были все - сильны и красивы,
да умны и богаты, хоть и дело не в том.
Вехи мерно мелькали, в тостах множились даты,
но твердили мы чаще друг другу: "Потом" ...
Мы сдержали ль бы все, то, что наобещали,
были б с нами они, было б только кому ...
Молодели родные, мы лишь роли меняли,
как деревья меняют все чаще листву.
Лентой длинной в дали изчезает дорога,
эхом долгим в душе пропадает печаль.
Не спеши, обернись, вдруг осталось немного,
Не дано нам узнать, коротка ль наша даль...
Бананово-лимонные воспоминания о прошедшем отпуске
Маленькое Янь, щупленькая длань,
в час возьмет сто бат за массаж -
небольшая дань -, стройная, как лань.
Раскаленный азиатский пляж.
Черные глаза, тень на пол-лица,
масла шелковистый блеск.
Сделает она, честно до конца,
все, под слабый волон плеск.
А потом сидит, тихо в даль глядит,
в ту где родина моя,
где зима и снег, где привычный бег
через пару дней ждет меня.
Маленькое Янь, не забуду длань,
мяла что меня на пляжу.
Не забуду лень, пальм зеленых тень...
Я приеду в будущем году.
На душе моей светло и на сердце праздник,
знаю я, сегодня он в дом ко мне придет,
незабвенный ловелас, Димка - одноклассник,
тридцать лет назад в него был влюблен весь класс.
Он нашелся давеча вдруг на сайте модном,
написала я письмо и перестала спать,
неужель ответит мне Димка-одноклассник?
Он ответил, даже дал в дом себя позвать.
Мне хочется верить, что станет однажды
мне ясно: нельзя войти в воды те дважды,
мне хочется верить, но сердце не станет,
меня оно знает и снова обманет.
Нам помехой с ним никто из домашних станет:
На рыбалке мужики, на свиданье дочь.
Стол накрыла - и белье, повод коль предстанет:
встрече с прошлым не должна стать преградой ночь.
Как удар под дых, звонок в тишине разверзся -
скорый взляд на зеркало и - мигом открывать.
Вот досада, нет, не он, а сосед приперся -
Дмитрием Андреичем тоже величать.
Мне хочется верить, что станет однажды
мне ясно: нельзя войти в воды те дважды,
мне хочется верить, но сердце не станет,
меня оно знает и снова обманет.
Дверь ему, плюгавому, мигом я открыла:
- Что тебе, Андреич? Не могу я ждать.
Видишь, как я голову классно накрутила,
если соль тебе, - возьми... Ну, хорош мечтать".
Молча он на коврике на меня воззрился,
И пронзила меня вдруг ясность серых глаз -
в них из дали прошлого Димка мне явился,
незабвенный одноклассник, Димка-ловелас.
Мне хочется верить, что станет однажды
мне ясно: нельзя войти в воды те дважды,
мне хочется верить, но сердце не станет,
меня оно знает и снова обманет.
Погода ухудшается, дождями огорчается
Прошла средина лета, дрожит грозой окно
От утренней подушки все труднее отрывается
башка моя примятая приятным легким сном
Не помогает кофе мне, не помогает ругань мне
Бездейственны сигары, смешон контрастный душ
Душа моя и тело - оба отпуска желают
Им надоело мчаться на службу в брызгах луж
Я себе друг, а не враг
Я поставил вчера антраг,
что бы отпуск желанный мой
по закону мне дали!
Я поеду где тени свет,
я поеду где моря брег
Где меня - быстрый времени бег
позабудет усталый
Набрав цветных проспектов,закончив часть проектов
В сети впитав советов, билет себе куплю
Уют нарушу дома, среди вещей разгрома
рассеяно вращаясь,свой коффер соберу
Сомкнув не раз ресницы, преодолев границы
Шнурок шнуруя чинно пред каждою из них
Не берег пляжа выйду, я радости не выдав,
что брызжет отражаясь в изогнутых очках
Я себе друг, а не враг
Я поставил вчера антраг,
что бы отпуск желанный мой
по закону мне дали!
Я поеду где тени свет,
я поеду где моря брег
Где меня - трудный времени бег
позабудет усталый
И будут неба линии - сиять в лазури синей
неторопливым шелестом лизать ковра песок
И будет мне лениво, но очень очень мило
тянуть кокос заморский, соломкой прямо в рот
Эх, отпуск ежегодный - такой сегодня модный
Хорош ты тем и этим, тут нечего сказать
Мораль проста и ясна, банальна, но прекрасна
Ты был бы еще лучше - коль чаще б тебя брать
Дымится свежий чай, травную силу множа,
ночной покой царит, лишь ходики стучат,
кому и что сказать, и что меня тревожит -
понять пытаюсь сам, что мысли мне кричат.
Всю жизнь свою внимал другим вполне послушно,
делами зазубрял полученный урок.
Внезапно стало мне так очевидно скушно:
я полон и истек школярства длинный срок.
Я чуствую, пришел срок новый - что-то сделать,
отдать, что накопил, отдать другим сполна.
И воплотить в делах написанное мелом,
в делах, детях, домах, деревьях, городах.
Пускай сомнений страх меня ночами гложет,
увы, не будет прост судьбою данный курс.
Я просто верю в тех, кто так же был тревожен,
уча меня тому, что я мотал на ус.
Шуршали кролики в кустах, луна сияла
и мерзла пятка у меня, под одеялом
Бродили тени по столу, зловеще щерясь
И лезла нагло мне в башку дрянная ересь
Я полуспал легонько бдя открытым глазом
Мой подуставший отдыхал трудяга разум
Создал себе он для утех, сна полудрему
А мой инстинкт себе внушал утра истому
Ее увидел смутно я нерезким штрихом
Она сидела в пустоте довольно лихо
Волос прямых ее волна не скрыла тело
И захотелось сразу мне заняться делом
Она податлива была, нежна и пряна
Я мял ее там где хотел довольно рьяно
И познавал везде где мог ее я тело
Струна моя внутри меня как бас гудела
Шуршали кролики в кустах, луна сияла
и было липко у меня, под одеялом
Бродили тени по столу, довольно щерясь
Вздремну ка я еще часок - какая прелесть
- Привет, как дела? - Все отлично, спасибо.
- А ты? Все путем, все нормально, вестимо.
И каждый гримаску, подобье улыбки
заученно скорчит, явив миру зубки.
Пустые вопросы не просят ответов,
и мы им всегда благодарны за это.
Пустые ответы дадим по привычке -
мы знаем законы, мы помним обычаи.
Лишь форма без сути, обертка цветная -
удобно, практично - и все понимают.
На дню десять раз мы ее обменяем:
пустышку получим и дальше отправим.
Глаза нараспашку, а сердце гвоздями
наглухо забито. Душа жалюзями
надежно прикрыта - от взоров, просящих
вниманья чужого и чувств настоящих.
Возможно, и нас одиночества бремя
потянет к кому - таково наше время.
Но вряд ли увидит та суть обращенья:
пустые ответы влияют на зренье.
Пустые вопросы не просят ответов,
и мы им всегда благодарны за это.
Пустые ответы дадим по привычке -
мы знаем законы, мы помним обычаи.
"Auch in den Toiletten fallen zwei Sauerstoffmasken
herunter, was aber nicht bedeutet, dass Sie zu zweit auf Toilette gehen dürfen."
Сонным вагоном утро играет,
нежно качает, толкая вперед.
В грязи окна самолет пролетает,
он на посадку во Франкфурт идет.
В том самолете царит предвкушенье
радости встреч, нудности дел.
Возле клозета тел суеченье.
В тесном кокпите - службы удел.
Я представляю, сюжет домысля
Может быть, ты - там у окна,
нервно сидишь, размышляя о смысле
последней серии долгого сна.
В сне том вагон ты видела желтый,
плавно качался он, рельсом гремя.
В кресле зеленом мужчина знакомый
Тут ты признала, конечно, меня
Гибкой дугою состав изогнулся,
солнцу подставив левый свой бок
В тучу нырнув, самолет встрепенулся,
нос свой направив на ближний привод.
Нет, я не выйду на этом перроне,
нет, не поеду встретить тебя
-нет никого в грязно-желтом вагоне,
это лишь сон потревожил тебя.
Тихая, тенистая, любимая, родная
улица особая такая - Скаковая -
доблестных пожарных и храбрых моряков.
И конюшен бывших графских верный кров.
Блочное жилище, стены цвета беж...
Небо пахнет сдобой, гречкой - той, что меж
слоев одеяла парится внутри.
Пахнет софа в кухне моей памяти.
Ночью, перед утром, метел мерный чет.
С потолка не стену луч шальной скользнет.
Стопка книг истертых дремлет на столе.
Тарахтит будильник - это он не мне...
Ноябрем морозным мы идем гулять.
Сыпет густо снегом, марширует рать,
выхлопы солярки, звезды на броне -
мимо едут танки в сизой пелене.
Тихая, тенистая, любимая, родная
улица особая такая - Скаковая -
доблестных пожарных и храбрых моряков.
И конюшен бывших графских верный кров.
Телевизор в жести, голубой экран.
Никелем блестящим горд кухонный кран.
У соседей Булька буркнет невзначай
За столом кухонным вечером пьем чай.
Мне углом известен пластиковый стол.
Чашки, блюдца, ложки и натертый пол.
Чаем с теплым сыром жар запью котлет,
Что поел от пуза в шесть неполных лет.
Тихая, тенистая, любимая, родная
улица особая такая - Скаковая -
доблестных пожарных и храбрых моряков.
И конюшен бывших графских верный кров.
Серый день, но много лет назад:
проводов и веток громажденье,
поезд, переполненный перонн,
осень, слякоть и в душе смятенье.
Гулкий гром тунеля за мостом,
вечные мои переживанья ...
Свет мигнул, вдруг вижу этот взляд,
пронял он меня - до основанья.
И, как в сказочном чуде, стало вдруг
хорошо и на душе и под нею.
Я стою или сижу - не помню сейчас -
Помню, только что немею и балдею.
А литые свинцом облака
серебром небесным засверкали,
и тяжелые капли дождя
так уютно постукивать стали,
и в вагоне фон угрюмых лиц
просветлел и значеньем налился,
и из круглых ламп желтый свет
на нас всех так уютно лился.
И, как в сказочном чуде, стало вдруг
хорошо и на душе и под нею.
Я стою или сижу - не помню сейчас -
помню, только что немею и балдею.
Этот день, что много лет назад
мне подарком нежданным открылся...
Аромат начала ноября -
ранний вечер российской столицы.
Я живу в стране картона, пенопласта, целлофана,
целлулойда и бумаги, иногда папье-маше:
целлофановое небо, целлулойдовые горы,
пенопластовые люди, слойный пластик на душе.
Все покрыто лака слоем, разноцветным и блестящим,
душу слабую бодрящим, цветом сочным - не клише,
лишь машина из металла, что сюда меня примчала
и, извергнув, порычала и умчала налегке.
Пластик нас преображает, улучшает, облегчает,
кучу дел за нас решает и мешает ерунде,
той, что в нас еще осталась, с тех времен что жили вместе,
в натуральной, грязной, разной, и совсем другой стране.
Сами мы не виноваты, лишь последствия череваты,
странноваты, диковаты, коль дать волю ерунде.
Изведет она проворно все слои папье-картона,
что воняет тощнотворно и приторно так везде.
Потому нас полируют и шлифуют, лакируют
ежечасно, ежедневно, еженочно и во сне.
Я живу в стране картона, пенопласта, целлофана,
целлулойда и бумаги, иногда папье-маше:
целлофановое небо, целлулойдовые горы,
пенопластовые люди, слойный пластик на душе.
Мы живем и дни мелькают в веренице нудных дел.
Остров наш необитаем: силуеты вместо тел.
Раз иной тоскливо станет, мы к столу - письмо писать
и в бутылку из-под пива, чтоб по "мейлу" отослать.
В мировой сети огромной кто-то вскроет этот СОС,
но ответит все же вряд ли, может, просто не дорос?
В черных водорослях "спама" свой покой найдет письмо ...
Новый день нас в шесть разбудит, станет сразу все равно
В шалаше тепло прикрутим, чтобы много не платить,
помазком взбивая пену, из баллона "потрусить"...
На работу - меж железа - километров шестьдесят ...
На экране стая рыжих, в клуб свернувшихся лисят.
Темнотою фар случайных попадем домой ко сну.
Тело нас тоской замучит, и я тоже не усну.
Выну стилос элегантный, обмакну в чернил экран.
И стихов мой ритм ужасный задает на кухне кран.
В мире нашем виртуальном все реально, кроме нас...
Завтра с Пятницей свиданье, выходные - это класс.