Даже в пекле надежда заводится,
Если в адские вхожа края
Матерь Божия, Богородица,
Непорочная дева моя.
Она ходит по кругу проклятому
Вся надламываясь от тягот,
И без выбору каждому пятому
Ручку маленькую подаёт.
А под сводами чёрными низкими,
Где земная кончается тварь,
Потрясает пудовыми списками
Ошарашенный секретарь.
И кричит он, трясяс от бессилия,
Поднимая ладони свои:
Прочитайте вы, дева, фамилии,
Посмотрите хотя бы статьи!
Вы увидете, сколько уводится
Неугодного Небу зверья,-
Вы не правы, моя Богородица,
Непорочная дева моя!
Но идут, но идут сутки целые
В распахнувшиеся ворота
Закопчённые, обгорелые,
Не прощающие ни черта!
Через небо глухое и старое,
Через пальмовые сады
Пробегают, как волки поджарые,
Их расстроенные ряды.
И глядят серафимы печальные,
Золотые прищурив глаза,
Как открыты им двери хрустальные
В трансцендентные небеса;
Как крича, напирая и гикая,
До волос в планетарной пыли,
Исчезает в них скорбью великая
Умудрённая сволочь земли.
И глядя, как кричит, как колотиться
Оголтелое это зверьё,
Я кричу: Ты права, Богородица!
Да прославится имя твоё!
Как рано в жизни начало темнеть,
Как зябко потянуло холодком...
Ты позвони, зайди, расставим снедь,
Побалуемся кофием, чайком.
А то и просто так, без кофейка,
Для сердца вредно: кофеин, теин...
Поговорим - дорога далека,
Я шла по ней одна, и ты один.
Как поздно в жизни начало светать,
Так тяжко, неохотно, что потом
День даже вовсе может не настать...
Поговорим иль помолчим о том.
Поговорим о том, как шли да шли,
С кем рядышком, а кто нас обгонял
И кутал нас в ликующей пыли,
И на дорогу денежку ронял.
Я ни монетки не подобрала,
Ни пятачка, Господь оборони.
Ты, если подбирал, - твои дела,
И если двушку поднял - позвони.
И мурашки ползут,
ад чечетки...
Я не барс, а барсук,
очи черные.
Глубже, глаже стая лис.
Шлепал галстук...
Галя...Галя...Галя, брысь!
Очи гаснут.
Снег на зло и на золу
мыслей ваших.
Что-то выпить не зовут,
бляди крашеные.
Дай мне тонких сигарет,
Бениславская,
на тот свет, да на совет,
хоть без ласки он.
Маринованной шпаной
в мясе листьев
принимаю ваш большой
шальной выстрел.
Речей и свечей нечто...
Неплохо бы помириться,
О, разве нужна вечность,
чтобы опохмелиться?!
Стройный мальчик пастушок,
Видишь, я в бреду.
Помню плащ и посошок,
На свою беду.
Если встану - упаду.
Дудочка поет: ду-ду!
Мы прощались как во сне,
Я сказала: "Жду".
Он, смеясь, ответил мне:
"Встретимся в аду",
Если встану - упаду.
Дудочка поет: ду-ду!
О глубокая вода
В мельничном пруду,
Не от горя, от стыда
Я к тебе приду.
И без крика упаду,
А вдали звучит: ду-ду.
Небо мелкий дождик сеет
На зацветшую сирень.
За окном крылами веет
Белый, белый Духов День.
Нынче другу возвратиться
Из-за моря - крайний срок.
Все мне дальний берег снится,
Камни, башни и песок.
Вот на крайнюю из этих башен
Я взойду, встречая свет...
Да в стране болот и пашен
И в помине башен нет.
Только сяду на пороге,
Там еще густая тень.
Помоги моей тревоге,
Белый, белый Духов День!
Всё ненастье да ненастье, и такая вдруг тоска!
Из гранёного стакана выпью водку - два глодка.
Вспомню Борю. Вспомню Колю, как встречались возле леса,
А потом ещё был Витя. После - Яша из Одессы.
На Шамиля - паразита наплевать, но жалко Женю:
Если б я не изменила, он бы сделал предложенье.
Где вы, Боря, Коля, Витя? Я простила вас, живите.
Ветер, дождь. Ну как из дому? Да и некуда пока.
Вот сижу и вспоминаю, и такая вдруг тоска!
Завтра выйду на работу, где начальник Кораблёв,
Заработаю за месяц сто четырнадцать рублёв,
И поеду я в Одессу - там у Яши есть жена:
Как женился всё хвалился, что красавица она.
На счастливую на женщину хоть глазом поглядеть,
Как живёт и улыбается, как есть чего надеть.
Погляжу из-за киоска, позавидую незло:
Значит, вот она какая - та, которой повезло.
Мыши
(стих. Домбровский)
Нет, не боюсь я смертного греха
Глухих раскатов львиного рычанья
Жизнь для меня отыщет оправданье
И в прозе дней, и в музыке стиха.
Готов вступить я с ним в единоборство
Хлыстом смирить его рычащий гнев.
Да переменит укрощённый лев
Звериный нрав на пёсье непокорство.
В иных грехах такая красота,
Что человек от них светлей и выше,
Но как пройти нам в райские врата
Когда меня одолеавют мыши.
Проступочков ничтожные грешки:
Там я смолчал, там каркнул, как ворона
И лезут в окна старые грешки,
Лихие мыши жадного Гаттона,
Не продавал, я, не искал рабов,
Но мелок был, но надевал личины...
И нет уж мне спасенья от зубов,
От лапочек, от мордочек мышиных...
О нет, не львы меня в пустыне рвут:
Я смерть приму с безумеем весёлым
Мне нестерпим мышиный этот зуд
И ласковых гадёнышей уколы!
Раз я не стою милости твоей,
Рази и бей! Не подниму я взора;
Но, Боже мой, казня распятьем вора,
Зачем к кресту ты допустил мышей?!
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать - так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: "Я твоя".
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас -
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
Послушай
(стих. Ник. Никишин)
Послушай, сегодня вечерней порой
Ты праздничной скатертью стол свой накрой.
Морозами ярыми в сопках крещеный,
Запасся я сёмгою свежесолёной,
Оранжевой крупной камчатской икрой.
Послушай, устал я от лишних людей,
От преданных женщин, от верных друзей,
От длинных речей, от пустых разговоров,
От взглядов в упор, от робеющих взоров,
От запертых наглухо в полночь дверей.
Послушай, не пьяница я, не бандит,
От скорби людской моё сердце скорбит,
От песни пьянею, от жизни трезвею.
Тебе талисман я повешу на шею-
Пускай он тебя от меня сохранит...
Прозрачный богомол в саду осеннем грезит.
Сбылись мои мечты - я вами обладал.
И вот мы пьем вино... Куда оно в вас лезет?
Я сам бы так не смог - бокал, еще бокал!
Да, я теперь любим, и вы мне говорите,
Как я похорошел. А я ошеломлён:
Вы курите к тому ж? О, сколь еще открытий
Готовите вы мне, прелестная Мадлон?
Два месяца назад вы скромницею были...
Куда там до вина и лунного огня!
И в толк я не возьму, ужели близость в силе
В вас монстра разбудить и погубить меня?
О, как унять ваш пыл? Но что ж, я мудр и молод
Я вышел на балкон и тихо с ветки снял
Охотника на птиц - большого богомола,
И опустил его в хрустальный ваш бокал.
Вы замолчали, вы растерянно смотрели,
Как шевелится он. И вдруг вы, как дитя,
Заплакали... Мадлон! Ну что вы, в самом деле?
Ведь я же пошутил... ведь это я шутя!
Прижались вы ко мне, я целовал вам руки,
И нежно утешал, и думал: вуаля...
И чувствовал глаза, исполненные муки -
То богомол на нас глядел из хрусталя.
Слаб голос мой, но воля не слабеет,
Мне даже легче стало без любви.
Высоко небо, горный ветер веет,
И непорочны помыслы мои.
Ушла к другим бессонница-сиделка,
Я не томлюсь над серою золой,
И башенных часов кривая стрелка
Смертельной мне не кажется стрелой.
Как прошлое над сердцем власть теряет !
Освобожденье близко. Все прощу,
Следя, как луч взбегает и сбегает
По влажному весеннему плющу.
Углем наметил на левом боку
Место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу - мою тоску
В пустынную ночь опять.
Милый! не дрогнет твоя рука.
И мне недолго терпеть.
Вылетит птица - моя тоска,
Сядет на ветку и станет петь.
Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,
Раскрывши окно, сказал:
"Голос знакомый, а слов не пойму" -
И опустил глаза.
Милый! не дрогнет твоя рука.
И мне недолго терпеть.
Вылетит птица - моя тоска,
Сядет на ветку и станет петь.
В серебристых облаках
Ветер северо-восточный.
Дрожь бессонная в руках,
Час неведомый полночный.
По-над звёздами в огне
Свод небесный леденеет.
И под ветром, как в огне,
Голова моя седеет.
Свет неведомых вершин
Мчит с собой холодный ветер.
Нынче душу не страшит
Всё, что есть на этом свете.
Ветер воет и ревёт,
Листья мёртвые сбивает.
Нынче душу не гнетёт
То, о чём она не знает.
Что же ты, рука, дрожишь
В час неведомый, полночный?
Ты куда стремглав летишь,
Ветер северо-восточный?