Тополя метут по небу облака.
Дом подставил солнцу белые бока.
Возле дома мое детство, босиком,
и смеется и бежит за мотыльком.
В доме тикает будильник на столе
и показывает минус тридцать лет.
На полу ковер из теплых лоскутов
и цветы... а может не было цветов.
Над кроваткой жили сказочные сны
о доверчивых волшебниках лесных
в накрахмаленных узорах - кружевах...
Эта память до сих пор еще жива.
Тополя метут по небу облака.
Дом подставил солнцу белые бока...
Только я смотрю на все со стороны,
будто кто меня поставил у стены...
1981 Алма-Ата
Легла дорога по земле -
то лес, то поле.
Она родня моей судьбе,
судьбе и доле.
Зовет она туда, где я
ни разу не был.
Туда, где делятся земля,
земля и небо.
Легла дорога по земле -
дожди ей братья.
Они уймутся на заре,
а мне скитаться.
А мне встречать да провожать
в жару и слякоть.
Просить пощады и прощать,
любить и плакать.
Легла дорога по земле -
и только случай
откроет тайну: друг ты мне
или попутчик.
Свершаем добрые дела
до поворота.
И вдруг обида и беда:
уходит кто-то.
Легла дорога по земле
большой рекою.
На уплывающей корме
махни рукою.
А впереди твои моря,
причуды ветра...
Не верь, что мы дружили зря,
что песня спета.
Легла дорога по земле...
Легла дорога по земле...
Легла дорога по земле...
1980 Алма-Ата
Что приму через год, а что нынче?
Может складно пойдет, иль на вычет?
Может, в красном снесут да зароют?
Может, раньше дойду до запоя?
Говори же, цыганка, не мучай.
Почему год от года все круче
виражей бесконечных вопросы
под колеса летят? Под колеса...
А в степях ковыли под ветрами.
Капли маков, как будто я ранен.
Через все это, серым асфальтом
знак судьбы моей - прочерк фатальный.
И кручу бесконечную ленту:
осень, зиму, весну... Вот и лето.
Я к окну, а за ним столько лет
только прочерк асфальтовых лент...
Ах, дорога моя. Ах, дорога...
Ты звала, и я заново трогал.
То на гору, то под гору мчался;
думал, - ветер в лицо - это счастье...
А теперь и признаться неловко -
сам не знаю, где та остановка,
на которой кончаются беды,
до которой никак не доеду.
Говори же, цыганская бабка.
Под настойку с бродячею травкой...
Уводи ты меня, до поры,
в мир, где лошади, звезды, костры...
1981 Алма-Ата
Так у них заведено:
дважды за год перелеты,
будто им не все равно...
Только хлопоты, заботы...
Так у них заведено.
Все гляжу и не пойму:
ну чего им, глупым птицам?
Я ж могу, сижу в дому.
Что же им то не сидится?
Все гляжу и не пойму.
Будто мало им тепла,
или зерен будто мало.
Размахнутся в два крыла
и летят куда попало.
Будто мало им тепла.
На земле немало дел,
а у них готовы стаи...
Я бы тоже улетел,
да меня не отпускают:
на земле немало дел.
1981 Алма-Ата
Лежу у ночи взаперти,
бывает после тридцати
когда полмира не ахти
и все неладно.
Так было чудно до шести,
куда ни шло до двадцати,
а после, господи прости,
все так не складно.
Звенела холодом броня,
два года жил из - под ремня,
и вот уже не для меня
подруга детства.
А в спину била болтовня.
Я уходил из - под огня,
тогда как дальняя родня
жила по средствам.
Судьба дается только раз,
понятно всем, не для проказ,
но на вираж, не сбросив газ,
иду я первым...
Движок собрали на заказ;
у стали был еще запас,
но оказалось я не ас -
и сдали нервы.
В кювете ржавая вода,
потеря крови - ерунда.
Но впредь не будет, вот беда,
борьбы на равных.
Кому-то там вручают приз,
а я в бинтах, и верх, и низ,
Без костылей не обойтись -
такая травма.
Конечно, надо бы успеть
повеселей чего суметь
и только после побелеть
мне на височках.
Но позвоночник будто плеть,
куда плясать, дай бог допеть,
а там не грех и помереть,
поставить точку.
1981 Алма-Ата
Потолок да четыре стены,
понимаю, как вы мне нужны;
до тепла я без вас и не дожил бы...
Говорите же, сколько я должен вам
за микстуру ночной тишины?
Со щелями - морщинами пол,
утомителен твой произвол;
вечерами на шаг мой нечаянный
все ворчишь, пожимая плечами ты,
вечно холоден, пылен и гол.
Голубая затворница - дверь,
понимаю тебя лишь теперь.
Провожанием так озабочена,
промолчала ты мне о непрочности
заверений, доверий и вер.
И пока я один на один
пробивал голубые дожди,
в два окна моя верная комната,
как могла, берегла то искомое,
от которого я уходил...
1981 Алма-Ата
Лето стало большим и уходит в чужие края.
Восхитительно рыж, в луже лист умирает опавший.
Эта осень, отдельно твоя и отдельно моя,
почему-то никак не становится осенью нашей.
Ветры тянут тебя за подол. Улетай, улетай...
Мне останутся сны - то ли бред, то ли боль от падения...
Кандалы моих рук, я прошу, я прошу, не снимай.
Ты последняя нить, мой единственный шанс на спасение.
Так прозрачен покой навсегда уходящего дня...
В голубом с позолотой опушки березовых рощ.
То ли солнце зашло, то ли память погасла моя...
Это пахнущий снегом, осенний, задумчивый дождь.
Обрываются листья-улыбки на стылом ветру.
Обнажен до весны и печален покинутый сад.
Белым снегом накроет, накроет его поутру.
А пока листопад,
листопад, листопад,
листопад.
1980 Алма-Ата
Песня про лошадь
У кобылы глаза, как земля в сентябре,
и соломой запутана грива.
Только солнце да ветер на конном дворе,
да припала к забору крапива.
Да еще, не обсох и лежит возле ног,
удивительно жмурясь от света,
ее первенец, масти разбитых дорог,
уходящих из тяжкого лета.
Все теперь для него и все мысли о нем:
вот он встанет, пойдет меж цветами.
Обожгут его травы небесным огнем
и остудит земля родниками.
Он достигнет высот, о которых она,
засыпая, мечтала когда-то.
И не будет дорога ему так черна
в тот приснившийся мир благодатный.
И поднялся малыш, и окреп на глазах;
был и сыт он, и чисто ухожен.
А кобыла таскала мешки на возах,
удила понимая и вожжи.
И хозяин двора, что на ласку не скуп,
порешил: "конь должон быть полезным".
И однажды запряг его в новенький плуг,
и пометил каленым железом...
У кобылы глаза, как земля в сентябре,
и соломой запутана грива.
Только солнце да ветер на конном дворе,
да припала к забору крапива.
1981 Алма-Ата
Кто в рубашке родился, кто сразу в седле,
кто в сияньи родительской славы;
кто ни в том, ни в другом, - просто так, на земле,
среди сирых, голодных и слабых.
Перед каждым дорога с единым концом,
солнце то впереди, то вдогонку;
но летящим всегда будет ветер в лицо -
ветер в спину, ушедшим в сторонку.
Вот крыло и перо дарят птице полет,
манят призрачной легкостью жизни;
и бескрылый, в крыла нарядившийся, рвет
над сохой перетертые жилы.
Он в падении новую веру открыл:
если птица, то крылья от бога,
а когда - ЧЕЛОВЕК, то обломки от крыл
обозначат летящим дорогу.
Сколько жизней оставил на этом пути,
окрыленный высотами разум...
И теперь, по желанию, всякий летит,
даже тот, кто не падал ни разу.
Ветер в спину - не самый тяжелый упрек -
оправдания кажутся правдой...
Вот, из тех, что себя от падений берег,
веселится и крыльями правит.
Научился взлетать, научился кружить,
не спеша, забираться все выше.
Только зря он святое умение жить
перепутал с умением выжить.
Рядом скоростью бредят и крутят винты,
презирая поток восходящий,
штопорят и срываются с той высоты,
где кружит никуда не летящий.
Нет, в наследство не взять и нигде не купить
этот взмах изгибающий крылья.
Даже если в крови всех летящих топить
и свинцом пробивать их навылет...
Никому и нигде не дано угадать,
сколько их, за предел уходящих...
Вот с орбиты звезда сорвалась вникуда
и осталась среди настоящих.
1984 Алма-Ата
Я летел, что ни день - год.
Я летел, что ни ночь - век.
Вдруг свинец под крыло влет!
И уже не полет - бег!
И уже не хватать звезд!
И уже не входить в май!
Не вернуться в тепло гнезд.
Не догнать и моих стай!
Режут ноги ножи трав.
Воронье надо мной в круг.
Кто поверит, что я прав?
Кто узнает, что я друг?
Вот погоня берет след -
надо в камне найти щель!
Только в камне щелей нет,
и по - прежнему я - цель!
Бью о землю крылом, бью!
И никак не возьму в толк:
что же я эту боль пью?
Чего ради дышу в долг?
Что мне страха тащить груз
по дорогам земных проб!?
Где же тот, кто нажал спуск?
Надо встретить его в лоб!
............................
............................
Где он, тот, кто нажал спуск!?
Надо клюнуть его в лоб!!
1982 Алма-Ата
Ухожу не спеша, как уходит беспечное лето,
шелестя мишурой облетевших, желтеющих слов.
Города моих лет... Стены залиты розовым светом,
и улыбки надежд там шагают проспектами снов.
В городах имена, на афишах и на обелисках.
В городах адреса, где бывал и куда не зашел...
Догорающий день полем тянется к алому диску,
и копна на стерне обнимает меня горячо.
Вы прощайте, кто слаб. И от сильных не требуйте силы.
Вы живете своим, до минуты продуманным днем...
Мой ковер-самолет, с бахромою из пыльной полыни,
я стелю по земле - подходите, летайте на нем.
1980 Алма-Ата
Зовет меня вода,
Чиста и глубока.
И лес меня зовет,
и скалы в облаках.
Зовет меня трава,
зовет меня песок,
зовет огонь костра -
вечерняя звезда.
А у меня дела,
а у меня долги.
И ночью не до сна,
и днем не до тоски.
А стерегут меня
хвороба да беда,
а за окном стоят
высотные дома.
И не костры горят,
а просто фонари.
И люди говорят
совсем не о любви.
Небесная вода -
холодные дожди...
Бросаю невода -
ловись моя беда.
Скитальцев и бродяг
зову я на постой.
И дверь не заперта,
а дом опять пустой.
Но долго быть в долгу
я, видно, не смогу -
Заброшу все дела,
возьму и убегу.
Прими меня, вода,
чиста и глубока.
И лес, меня прими.
И скалы в облаках...
Зеленая трава
и солнечный песок...
Далекого костра
веселая звезда.
1980 Алма-Ата
