|
Записи сделаны Виталием Исиковым в 1994 году.
Тополя метут по небу облака. Дом подставил солнцу белые бока. Возле дома мое детство, босиком, и смеется и бежит за мотыльком. В доме тикает будильник на столе и показывает минус тридцать лет. На полу ковер из теплых лоскутов и цветы... а может не было цветов. Над кроваткой жили сказочные сны о доверчивых волшебниках лесных в накрахмаленных узорах - кружевах... Эта память до сих пор еще жива. Тополя метут по небу облака. Дом подставил солнцу белые бока... Только я смотрю на все со стороны, будто кто меня поставил у стены... 1981 Алма-Ата
Легла дорога по земле - то лес, то поле. Она родня моей судьбе, судьбе и доле. Зовет она туда, где я ни разу не был. Туда, где делятся земля, земля и небо. Легла дорога по земле - дожди ей братья. Они уймутся на заре, а мне скитаться. А мне встречать да провожать в жару и слякоть. Просить пощады и прощать, любить и плакать. Легла дорога по земле - и только случай откроет тайну: друг ты мне или попутчик. Свершаем добрые дела до поворота. И вдруг обида и беда: уходит кто-то. Легла дорога по земле большой рекою. На уплывающей корме махни рукою. А впереди твои моря, причуды ветра... Не верь, что мы дружили зря, что песня спета. Легла дорога по земле... Легла дорога по земле... Легла дорога по земле... 1980 Алма-Ата
Что приму через год, а что нынче? Может складно пойдет, иль на вычет? Может, в красном снесут да зароют? Может, раньше дойду до запоя? Говори же, цыганка, не мучай. Почему год от года все круче виражей бесконечных вопросы под колеса летят? Под колеса... А в степях ковыли под ветрами. Капли маков, как будто я ранен. Через все это, серым асфальтом знак судьбы моей - прочерк фатальный. И кручу бесконечную ленту: осень, зиму, весну... Вот и лето. Я к окну, а за ним столько лет только прочерк асфальтовых лент... Ах, дорога моя. Ах, дорога... Ты звала, и я заново трогал. То на гору, то под гору мчался; думал, - ветер в лицо - это счастье... А теперь и признаться неловко - сам не знаю, где та остановка, на которой кончаются беды, до которой никак не доеду. Говори же, цыганская бабка. Под настойку с бродячею травкой... Уводи ты меня, до поры, в мир, где лошади, звезды, костры... 1981 Алма-Ата
Так у них заведено: дважды за год перелеты, будто им не все равно... Только хлопоты, заботы... Так у них заведено. Все гляжу и не пойму: ну чего им, глупым птицам? Я ж могу, сижу в дому. Что же им то не сидится? Все гляжу и не пойму. Будто мало им тепла, или зерен будто мало. Размахнутся в два крыла и летят куда попало. Будто мало им тепла. На земле немало дел, а у них готовы стаи... Я бы тоже улетел, да меня не отпускают: на земле немало дел. 1981 Алма-Ата
Лежу у ночи взаперти, бывает после тридцати когда полмира не ахти и все неладно. Так было чудно до шести, куда ни шло до двадцати, а после, господи прости, все так не складно. Звенела холодом броня, два года жил из - под ремня, и вот уже не для меня подруга детства. А в спину била болтовня. Я уходил из - под огня, тогда как дальняя родня жила по средствам. Судьба дается только раз, понятно всем, не для проказ, но на вираж, не сбросив газ, иду я первым... Движок собрали на заказ; у стали был еще запас, но оказалось я не ас - и сдали нервы. В кювете ржавая вода, потеря крови - ерунда. Но впредь не будет, вот беда, борьбы на равных. Кому-то там вручают приз, а я в бинтах, и верх, и низ, Без костылей не обойтись - такая травма. Конечно, надо бы успеть повеселей чего суметь и только после побелеть мне на височках. Но позвоночник будто плеть, куда плясать, дай бог допеть, а там не грех и помереть, поставить точку. 1981 Алма-Ата
Потолок да четыре стены, понимаю, как вы мне нужны; до тепла я без вас и не дожил бы... Говорите же, сколько я должен вам за микстуру ночной тишины? Со щелями - морщинами пол, утомителен твой произвол; вечерами на шаг мой нечаянный все ворчишь, пожимая плечами ты, вечно холоден, пылен и гол. Голубая затворница - дверь, понимаю тебя лишь теперь. Провожанием так озабочена, промолчала ты мне о непрочности заверений, доверий и вер. И пока я один на один пробивал голубые дожди, в два окна моя верная комната, как могла, берегла то искомое, от которого я уходил... 1981 Алма-Ата
Лето стало большим и уходит в чужие края. Восхитительно рыж, в луже лист умирает опавший. Эта осень, отдельно твоя и отдельно моя, почему-то никак не становится осенью нашей. Ветры тянут тебя за подол. Улетай, улетай... Мне останутся сны - то ли бред, то ли боль от падения... Кандалы моих рук, я прошу, я прошу, не снимай. Ты последняя нить, мой единственный шанс на спасение. Так прозрачен покой навсегда уходящего дня... В голубом с позолотой опушки березовых рощ. То ли солнце зашло, то ли память погасла моя... Это пахнущий снегом, осенний, задумчивый дождь. Обрываются листья-улыбки на стылом ветру. Обнажен до весны и печален покинутый сад. Белым снегом накроет, накроет его поутру. А пока листопад, листопад, листопад, листопад. 1980 Алма-Ата
Песня про лошадь У кобылы глаза, как земля в сентябре, и соломой запутана грива. Только солнце да ветер на конном дворе, да припала к забору крапива. Да еще, не обсох и лежит возле ног, удивительно жмурясь от света, ее первенец, масти разбитых дорог, уходящих из тяжкого лета. Все теперь для него и все мысли о нем: вот он встанет, пойдет меж цветами. Обожгут его травы небесным огнем и остудит земля родниками. Он достигнет высот, о которых она, засыпая, мечтала когда-то. И не будет дорога ему так черна в тот приснившийся мир благодатный. И поднялся малыш, и окреп на глазах; был и сыт он, и чисто ухожен. А кобыла таскала мешки на возах, удила понимая и вожжи. И хозяин двора, что на ласку не скуп, порешил: "конь должон быть полезным". И однажды запряг его в новенький плуг, и пометил каленым железом... У кобылы глаза, как земля в сентябре, и соломой запутана грива. Только солнце да ветер на конном дворе, да припала к забору крапива. 1981 Алма-Ата
Кто в рубашке родился, кто сразу в седле, кто в сияньи родительской славы; кто ни в том, ни в другом, - просто так, на земле, среди сирых, голодных и слабых. Перед каждым дорога с единым концом, солнце то впереди, то вдогонку; но летящим всегда будет ветер в лицо - ветер в спину, ушедшим в сторонку. Вот крыло и перо дарят птице полет, манят призрачной легкостью жизни; и бескрылый, в крыла нарядившийся, рвет над сохой перетертые жилы. Он в падении новую веру открыл: если птица, то крылья от бога, а когда - ЧЕЛОВЕК, то обломки от крыл обозначат летящим дорогу. Сколько жизней оставил на этом пути, окрыленный высотами разум... И теперь, по желанию, всякий летит, даже тот, кто не падал ни разу. Ветер в спину - не самый тяжелый упрек - оправдания кажутся правдой... Вот, из тех, что себя от падений берег, веселится и крыльями правит. Научился взлетать, научился кружить, не спеша, забираться все выше. Только зря он святое умение жить перепутал с умением выжить. Рядом скоростью бредят и крутят винты, презирая поток восходящий, штопорят и срываются с той высоты, где кружит никуда не летящий. Нет, в наследство не взять и нигде не купить этот взмах изгибающий крылья. Даже если в крови всех летящих топить и свинцом пробивать их навылет... Никому и нигде не дано угадать, сколько их, за предел уходящих... Вот с орбиты звезда сорвалась вникуда и осталась среди настоящих. 1984 Алма-Ата
Я летел, что ни день - год. Я летел, что ни ночь - век. Вдруг свинец под крыло влет! И уже не полет - бег! И уже не хватать звезд! И уже не входить в май! Не вернуться в тепло гнезд. Не догнать и моих стай! Режут ноги ножи трав. Воронье надо мной в круг. Кто поверит, что я прав? Кто узнает, что я друг? Вот погоня берет след - надо в камне найти щель! Только в камне щелей нет, и по - прежнему я - цель! Бью о землю крылом, бью! И никак не возьму в толк: что же я эту боль пью? Чего ради дышу в долг? Что мне страха тащить груз по дорогам земных проб!? Где же тот, кто нажал спуск? Надо встретить его в лоб! ............................ ............................ Где он, тот, кто нажал спуск!? Надо клюнуть его в лоб!! 1982 Алма-Ата
Ухожу не спеша, как уходит беспечное лето, шелестя мишурой облетевших, желтеющих слов. Города моих лет... Стены залиты розовым светом, и улыбки надежд там шагают проспектами снов. В городах имена, на афишах и на обелисках. В городах адреса, где бывал и куда не зашел... Догорающий день полем тянется к алому диску, и копна на стерне обнимает меня горячо. Вы прощайте, кто слаб. И от сильных не требуйте силы. Вы живете своим, до минуты продуманным днем... Мой ковер-самолет, с бахромою из пыльной полыни, я стелю по земле - подходите, летайте на нем. 1980 Алма-Ата
Зовет меня вода, Чиста и глубока. И лес меня зовет, и скалы в облаках. Зовет меня трава, зовет меня песок, зовет огонь костра - вечерняя звезда. А у меня дела, а у меня долги. И ночью не до сна, и днем не до тоски. А стерегут меня хвороба да беда, а за окном стоят высотные дома. И не костры горят, а просто фонари. И люди говорят совсем не о любви. Небесная вода - холодные дожди... Бросаю невода - ловись моя беда. Скитальцев и бродяг зову я на постой. И дверь не заперта, а дом опять пустой. Но долго быть в долгу я, видно, не смогу - Заброшу все дела, возьму и убегу. Прими меня, вода, чиста и глубока. И лес, меня прими. И скалы в облаках... Зеленая трава и солнечный песок... Далекого костра веселая звезда. 1980 Алма-Ата
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |