Под сапогами - мох пушистый. Иду, ружье наперевес,
и полной грудью воздух чистый вдыхаю - что за чудо, лес!
И зверем полон, и грибами, всё, что душе угодно, есть.
Нащупал курево в кармане, взглянул вокруг - куда присесть.
Вдруг, гляжу: под елью на пенёчке
девушка в голубеньком платочке,
а глаза, как две горящих точки,
словно угольки.
Я, конечно, сходу: - Кто такая?
А она мне мило отвечает:
- Лешего с Кикиморой сестра я,
с голубой реки.
Я, прямо скажем, удивился, но виду вовсе не подал.
Ко мне вон как-то черт явился, так я ему бока намял.
Но девка эта непростая, ход мыслей прочитала мой.
- Желанья я тут исполняю, - сказала так и с глаз долой.
Побежала в лес своей дорожкой,
и не вязнут в топях босоножки.
Я ее ловлю, как мышку кошка,
сбросив сапоги.
Промелькнула не одна делянка,
за спиной осталась болотянка.
Только у ручья догнал беглянку.
Боже, помоги!
Крест наложил я на девицу,
чтоб не смогла обворожить,
взглянул сурово сквозь ресницы:
- А ну, судьбу мою скажи!
Тут рассмеялась она звонко -
как есть, Лукавого жена.
- Лесную выслушай девчонку, -
сказала ласково она. -
Поверни на свет свою ладошку,
загляни к судьбе своей в окошко.
Видишь, жить тебе совсем немножко.
И вздохнула так.
А потом куда-то улетела,
я никак понять не мог, в чем дело,
и смотрел на руку обалдело:
Вот так влип, дурак.
Запахов весенних буйство вновь в меня вдыхает чувства,
и поёт, и голову кружит.
Я и парус - нас лишь двое в лодке, небо голубое,
к горизонту вечный путь лежит.
Мы не ведаем маршрута,
нет ни карт, ни вёсел, ни идей -
только ветер дует всё смелей.
Парус, парус, белый парус,
я с тобою не расстанусь,
ты - мой раб и ты же - господин.
Подскажи мне, белый парус,
сколько плыть ещё осталось?
Эту тайну знаешь ты один.
В наваждении дремотном мне спокойно и комфортно
посреди акульих плавников.
Жадных чаек злая стая с интересом наблюдает
и гадает, будет ли улов.
Вы не ждите понапрасну,
не пугайте воплями медуз.
Я не ваш, и мой спокоен пульс.
Парус, парус, белый парус,
если вдруг меня усталость
соблазнит закончить этот путь,
обещай мне, мне, белый парус,
только самую лишь малость:
ты не дашь мне лодку повернуть.
Что ж такое? Что случилось? Отчего, скажи на милость,
не сидится мне берегу?
Свой диван и орхидею я покинул, не жалея,
что они достанутся врагу.
Без раздумий и условий,
без подсчёта выгод и потерь
я зачем-то с парусом теперь.
Парус, парус, белый парус,
я не плачу и не каюсь -
что сломалось, в век не починить.
Ты ведь знаешь, белый парус,
то не прихоть и не шалость -
нам с тобою вместе в море быть.
Мы жили раньше бедно, но стабильно:
картошка, помидоры, огурцы;
из зрелищ - Магомаев сексапильный,
бессменно по хоккею молодцы.
Но если я когда-то и скучаю
по тем неоднозначным временам,
то, как ни странно, не по Первомаю,
и не по общепита поварам.
Сеновалы! Сеновалы!
Золотого детства чудо.
Перепачканы навозом городские пионеры.
Сеновалы! Сеновалы!
Никогда я не забуду
поцелуев твоих жарких, твоих глаз безумно - серых.
Завалишься, бывало, на сиесте,
и хрен тебя до ужина найдут.
Кудахчут куры где-то на насесте,
в корзинки яйца свежие кладут,
похрюкивают свинки беззаботно -
до осени ещё, как до Луны.
В носу от сена до того щекотно,
что снятся приключенческие сны.
Сеновалы! Сеновалы!
Лабиринты паутины,
и кота-пенсионера сбоку сытое урчанье.
Сеновалы! Сеновалы!
Изученье никотина,
в жизни первое прощенье, в жизни первое прощанье.
А вечером, собравшись тесно в кучу,
под тусклое мерцание свечи
шептались мы о смерти неминучей,
что нас однажды с миром разлучит.
Читались колдовские заклинанья -
покойников отвадить злую рать.
Я чувствовал ногтей твоих касанье
и потому старался не дрожать.
Сеновалы! Сеновалы!
Это целая эпоха
недостроенного счастья, недопонятых намёков.
Сеновалы! Сеновалы!
Мы не чуяли подвоха
и клялись любить друг друга, без условий и без сроков.