|
"Я раньше думал: "лейтенант" звучит вот так: "Налейте нам!" Михаил Кульчицкий Новый сборник песен назван "Дневник лейтенанта", поскольку я по званию был, остаюсь и навечно останусь лейтенантом. Мощь любой армии подпирается плечом, на котором погон с двумя маленькими звездочками лейтенанта. И я один из миллионов этих "звездоносцев". Для меня лейтенант - это молодость, оптимизм, риск и , как награда за них, - удача. Я и продолжаю в душе оставаться молодым, оптимистичным и рисковым лейтенантом. А удача не покинет меня до тех пор, пока со мной вы - мои многочисленные слушатели. Надеюсь, на страницах "Дневника лейтенанта" вы найдёте для себя чтo-то интересное и полезное. С благодарностью за ваше внимание. Военный переводчик, лейтенант Евгений Бобков |
Ушла, которую любил. Любил? А что же это было? Я наблюдал уход без сил, Без сожаленья. Не бесил меня твой шаг несправедливый. Как будто я читал кино, смотрел свое стихотворенье, написанное мной давно. Любви холодное звено упало в пропасть воскресенья. Как много времени теперь! Как странно... я опять бездельник. Я распахнул пустую дверь в пустое утро без потерь. И сочинил свой "Понедельник". NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, December 2012
- Из чего твой панцирь, черепаха? - я спросил и получил ответ: - Он из мной испытанного страха, ничего прочней на свете нет. - Из чего же страх наш, черепаха? - я спросил и получил ответ: - Страх - от глупости покрытой прахом, ничего древней на свете нет. - Из чего же к равнодушию дорога? - я спросил и получил ответ: - Из кондовой кожи носорога, ничего на свете толще нет! - Из чего же подлости нетленность? - я спросил и получил ответ: - Из гордыни, зависти и лени... Ничего страшней на свете нет. - Из чего же совесть человека? - я спросил и получил ответ: - Мудрецам найти не хватит века То, чего на самом деле нет! NoEugene Bobkoff/Лев Халиф, December 2012
Когда у пальцев только пальцы... и кроме пальцев - ничего... тогда они танцуют сальсу... а не медлительный гавот Я Ваш мизинец взял за талию. Я прижимался, я страдал. Я пальцами пропел Вам арию. Нащупал струнный мадригал. Я превратился в осязанье. Я пальцами струился к Вам. Я Морзе мучился азами. Так с Евой мучился Адам... Ваш палец сладко содрогнулся. И овладев им до конца, я сам смущенно улыбнулся смятенью Вашего лица. Когда у пальцев только пальцы... и кроме пальцев - ничего... NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, January 2013
Потимков, ты мой друг Потимков... Из далёкой Америки снова Я пишу тебе, пестуя слово Вдохновенно и бестолково... Потимков, ты мой друг Потимков... Из далёкой Америки снова По наитию иль по судьбе Отсылаю тоску по себе... С ней все явки, шифры, пароли... Из далёкой Америки снова... Я пишу тебе, пестуя слово... Но пишу, как всегда, ни о чем... Кто-то тихо стоит за плечом... И как будто суфлирует, что ли? И пишу тебе, пестуя слово... Вдохновенно и бестолково Время жизни... и непреклонно... Относительно всё и условно... То постыло-серьёзно, то снова Вдохновенно и бестолково... Потимков, ты мой друг Потимков... Вспоминаю тебя, Капитан мой! Чай, собаку и Пастернака... Кофе, кошку и Мандельштама... Потимков, ты мой друг Потимков... ©Eugene Bobkoff, December 2012
Я получил блаженное наследство - Чужих певцов блуждающие сны... О. Мандельштам Мне приснился Бобков... Мы сидели вдвоем, пили водку и чай, не спеша говорили. И вечернего света золотой окаем не пылал, - тихо плыл он в закатном режиме. А потом к нам подсел Мандельштам или тот, кто хотел нам казаться чудным Мандельштамом. Я с Бобковым не виделся век или год... Я не помнил, - такая включилась программа. Пел он песни свои, я стихи наливал. Мандельштам ритм чеканил костяшками пальцев. И кружил абажурно задумчивый вальс. И ни грамма в нем не было боли и фальши. Мне приснился Бобков... Мы сидели вдвоем, пили водку и чай, не спеша говорили. И вечернего света золотой окаем не пылал, - тихо плыл он в закатном режиме. Мне приснился Бобков... Я не знаю, когда он приснится еще или просто приедет. Вы ведь знаете сами, что нам не всегда снятся близкие -чаще пустые соседи. Мы так редко встречаем вживую друзей. Это факт нашей жизни, привычная драма. И когда станет тяжко от глупых затей, вы не водку приблизьте, а штоф Мандельштама. (C)Eugene Bobkoff/Сергей Потимков, November 2012
Хожу головою по потолку Стучусь и стучусь, вызывая строку. Она у соседа живет наверху. Спускаться не хочет ко мне и стиху. Строке интереснее там зависать, - сосед ведь ушел с головой в небеса. Сосед мой поэт. Но и я ведь поэт! Он старше меня на каких-то сто лет. Живет с Гумилевым такая строка! Она с ним останется жить на века? "О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне!" "О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне!" Когда я забуду, что я - это я, Ты будешь со мною, о, Муза моя?! Ты будешь со мною, о, Муза моя?! Когда я забуду, что я - это я... ©Eugene Bobkoff/Сергей Потимков, November 2012
Вновь босанова звуком лиловым летнюю ночь пьянит... И до утра не спит... И совращает, как Казанова... Вновь босанова в ритм дождевому шороху шепчет: "Ш-ш-ши..." Как брызги воды из-под шин полуночных машин... O, босанова - музыка, словно Бегущая по волнам - к покинутым мной родным берегам и забытым мечтам... О, босанова, столько историй С тобою можно сложить! И в них никуда не надо спешить, И так хочется жить! Вновь босанова... И под покровом ночи улыбки блеск... На лунной дорожке всплеск внезапный, таинственный и незнакомый... Вновь босанова... И словно по полу холодному босиком за ветренным сквозняком крадемся тайком. O, босанова - музыка, словно Бегущая по волнам - к покинутым мной родным берега и забытым мечтам... О, босанова, столько историй С тобою можно сложить! И в них никуда не надо спешить, И так хочется жить! ©Eugene Bobkoff, February 2013
Напои меня малиной, крепким чаем, цветом липы, И пускай в трубе каминной раздаются стоны, всхлипы. Пусть, как в лучший сочиненьях, с плачем, хохотом, раскатом Завывает все, что надо, что положено по штату... Пусть скрипят и гнутся ели, вязы, тополи и буки, И пускай из клавикордов чьи-то медленные руки Извлекают старых вальсов мелодические вздохи Неподвластные забвенью, несозвучные эпохе... Напои меня кипучей лавой пунша или грога, И достань откуда хочешь поразительного дога, Чтобы он сверкал глазами, словно парой аметистов, И чтоб он сопел, бродяга, как у лучших беллетристов! А сама в старинной шали с бахромою и кистями, Перелистывая книгу с пожелтевшими листами, Выбирай мне из Айвенго только лучшие страницы И читай иx тихо-тихо, опустивши вниз ресницы... Потому что человеку надо, в сущности, ведь мало, Чтоб у ног его собака выразительно лежала, Чтоб его поили грогом до семнадцатого пота, И играли на роялях, и читали Вальтер Скотта... И под шум ночного ливня чтоб ему приснилось снова Из какой-то прежней жизни хоть одно живое слово... Напои меня кипучей лавой пунша или грога, И достань откуда хочешь поразительного дога, Чтобы он сверкал глазами, словно парой аметистов, И чтоб он сопел, бродяга, как у лучших беллетристов! Напои меня кипучей лавой пунша или грога... ©Eugene Bobkoff/Don Aminado, March 1988 - March 2013
Поздний вечер в затихшем Сорренто... Вот и кончилось лето... А жаль... Осень робко вплетается лентой В шевелюру сиреневых скал... Здесь в Сорренто лазурное море, А над ним в кружевных небесах, Звезды чудное слово "аморе" Отражают в любимых глазах... И лавандовым приторным дымом Пахнет ветер с прибрежных холмов... Так пронзительно и нестерпимо В ожиданьи загаданных слов... Поздний вечер, мой друг, поздний вечер, И луна, словно лампа, зажглась... Так оставим ненужные речи: Удалась жизнь иль не удалась... В эту ночь - ни беды, ни ненастья... Листопад лишь шуршит не спеша... И калитку осеннюю настежь Отворяет природа для нас... Возвращусь ли в Сорренто? Кто знает? Что с рассветом туманным грядет ? А пока мандолина играет И тайком за собою ведет... Покидаю мой милый Сорренто... Оставляю здесь тихую грусть... Ты вернись! - Шепчет вслед мне Сорренто Я вернусь! Обещаю - вернусь! NoIrene Bobkoff/Eugene Bobkoff, January-April 2013
Посвящается Александру Башлачеву Берегом вдоль синей речки я солнце водил на уздечке... Душа нараспашку летела в рубахе чистой и белой и зависала упрямо над колокольней и храмом... Пел обреченно, но звонко про жизнь, что на ниточке тонкой так безнадежно висела и каплей крови блестела на солнце...Его на уздечке водил я вдоль синей речки... Руки раскинул над берегом синим то ль для объятия, то ль для распятия... Было так душно, тошно и скучно... И так тревожно, что жить невозможно... Пей, пей, Душа-бродяга! Отведай счастья брагу! Вкуси огня из хлеба! Открой дорогу к небу! Гори огнем работа! Водка вкуснее пота! Живи, Душа, покуда надежда есть на чудо! Играй, Душа-гармошка! Хлебнем еще немножко! Кто пьян? Все это - враки! В пляс - ноги! Руки - в драку! И снова рвут рубаху, И снова бьют с размаху. И льется кровь-отрава... И навзничь я в канаве... Руки раскинул под небом синим то ль для объятия, то ль для распятия... А утром у синей речки вновь солнце взошло... И в уздечке Душа ко мне прилетела в саване чистом и белом... И мы с ней зависли упрямо над колокольней и храмом... NoEugene Bobkoff, May 2013
Как снег летит! (Он неподвижен.) Блестит (без блеска) белизна. И только я все это вижу, сходя, как с поезда, с ума. Пусть день (безумный) полетает, как снег, похожий на него. Пусть невозможное растает, чтоб не тревожить никого. Как снег летит! (Он неподвижен.) Не он, а я лечу в туман. И отступает дальше (ближе) неон несбывшихся реклам. Какая снежная пустыня раскинулась на сотни верст! Зрачки раскрашивает иней мерцанием горючих слез. Я наблюдаю все, что будет, калейдоскоп вращая вьюг. Я знаю: снег меня забует. Не торопясь. Невольно. (Вдруг)... Как снег летит! (Он неподвижен.) Блестит (без блеска) белизна. И только я все это вижу, сходя, как с поезда, с ума. NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, June 2013
На окраине лет понеси околесицу. Ты - невольный поэт. Ты построишь нам лестницу - ту, что в небо шагает. Ей доступен лишь тот, кто бесстрашно не знает, что несёт ему Год. Год несёт чепуху? Помоги донести. И плечо, и строку ты подставь и прости Год, который придёт, шум и ярость неся. Ты пойми - Новый Год несмышлён, как дитя. Это ты в этой жизни кое-что испытал - беспощадных коллизий хладнокровный металл. Не суди его строго, милосердный поэт, - вам маячит дорога на околице лет... Лезелялем Касога! Харувиру Харет! NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, June 2013
Бессмертен ты, когда в бессмертье веришь и воздух грозовых раскатов пьёшь. И знаешь, несмотря на все потери: нет ничего, чего ты не вернёшь... Ты сможешь оценить все, что бесценно. И руку женщине забытой протянуть, И выйти Гамлетом на роковую сцену, в клинок послав отравленную ... Нет следствия, ведь нет давно причины. И влажный след на озере просох. И перед битвою всю ночь не спят мужчины, костров и звёзд вращая колесо... Бессмертен ты, когда в бессмертье веришь и воздух грозовых раскатов пьёшь. И знаешь, несмотря на все потери: нет ничего, чего ты не вернёшь... NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, August 2013
Почему ? Почему? Почему не люблю до развязности пальцев? Я тебя расстегнуться до сердца молю, расстегнуться в углу черноморского вальса. Как ты пахнешь собой! Как никто! Как никто! Разбивает прибой все рассветы свиданий. Белых туч, синих туч золотое лото объясняет не мне необъятность страданья. Как люблю я тебя! Этот траурный мир, что позволил мне вдруг увидаться с тобою! Заколдованный лук - расставания стих - я согну и ослепшим Омиром завою! Потому что тебя невозможно сберечь ни песком, ни волной, ни узором печали. Потому что родного безумия речь мне явила тебя лишь в конце, как в начале! Обреченно я знал, что наступит финал. Потому, не скажу никому, никому что тебя не люблю, потому что люблю... что тебя не люблю, потому что люблю... Если хочешь, - убей эти строчки, сотри. Ведь любовь - это смерть. Черный вальс. Черный вальс ... Если хочешь, - убей эти строчки, сотри... Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз... два... три... "Черный вальс!" NoEugene Bobkoff/Сергей Потимков, December 2013
Потимков, ты мой друг Потимков... Из далёкой Америки снова Я пишу тебе, пестуя слово Вдохновенно и бестолково... Потимков, ты мой друг Потимков... Из далёкой Америки снова По наитию иль по судьбе Отсылаю тоску по себе... С ней все явки, шифры, пароли... Из далёкой Америки снова... Я пишу тебе, пестуя слово... Но пишу, как всегда, ни о чем... Кто-то тихо стоит за плечом... И как будто суфлирует, что ли? И пишу тебе, пестуя слово... Вдохновенно и бестолково Время жизни... и непреклонно... Относительно всё и условно... То постыло-серьёзно, то снова Вдохновенно и бестолково... Потимков, ты мой друг Потимков... Вспоминаю тебя, Капитан мой! Чай, собаку и Пастернака... Кофе, кошку и Мандельштама.. Потимков, ты мой друг Потимков... NoEugene Bobkoff, December 2012
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |