|
|
Волтузят Анюту по правилам драки Викентий.Вилор,Валерьян и Акакий...
Апрельский день. Звенит капель.
И человек проснулся.
Покинул теплую постель
И солнцу улыбнулся.
Потом пошел в весенний лес.
Светло ему и весело.
А там, на дерево залез,
Ремень снял и повесился.
Девушка улыбнулась -
И завяли цветы у дороги...
В страхе вскрикнула птица большая.
И застыла в смутной тревоге
Мать, ребенка к груди прижимая.
Поднялася вода из спокойной реки.
И крестится старуха : "ДОЖДАЛИСЯ ЧАСА!"
И тяжелый топор
из могучей руки
Выпал тут же у рубщика мяса.
От улыбки ее вдруг проснулся вулкан,
Задышал тяжело, накалился,
И из брюха его смертоносный фонтан
Вмиг на город зловеще пролился.
Катастрофа заставила мир ужаснуться,
Но не верят люди поныне
В то, что можно так улыбнуться
В предвкушении встречи с любимым.
Дон Педро взял в руки ведра.А если ведра-тогда-дон Педро
МОЯ ТЕМА.остальное наваял- Мирошниченко
Музыканты взяли в руки трубы, скрипки и фаготы.
И в тиши раздались звуки вздохов, всхлипов и зевоты.
Я сижу в концертном зале - первый ряд, второе место,
Помутневшими глазами наблюдаю за оркестром:
Вон тот, лысый, первой скрипкой слух мой тонкий услаждает.
Он с мечтательной улыбкой звук из скрипки извлекает.
Я в такт музыке киваю головой своей кудлатой,
Проникаться начинаю этой фугой иль кантатой.
С одобрением киваю - я ценитель очень редкий -
И спокойно засыпаю на плече своей соседки.
А она не замечает, звуки ртом раскрытым ловит,
В облаках мечты порхает, в погребах экстаза бродит.
Только что-то ей мешает - и доносится до слуха,
Как сосед во сне икает и храпит ей нежно в ухо.
Кулачишко в бок мне ткнула, зашипела что-то злобно -
Я чуть не слетел со стула, а дать сдачи неудобно!
Я в глаза ее вгляделся и с изрядной долей лени
Я спокойно ей уселся на торчащие колени.
А потом в проходе зала отбивал чечетку лихо -
Жаль, что музыка молчала, там, на сцене, было тихо.
Первой скрипки обладатель замер, словно на витрине,
Вспоминая чью-то матерь. Плешь его покрыл всю иней.
Тут буфетчик Павел Власыч, с кем я принял до начала,
Вдруг меня окликнул властно, чтоб я греб к его причалу.
Я обрадовался встрече - хоть одно знакомо рыло,
Обнимал его за плечи, хорошо мне очень было.
И взывал я к первой скрипке: "Подыграй-ка нам, Сиртаки!"
Но то с каменной улыбкой натирал ладошкой баки.
Власыч тоже отказался мне компанию составить.
Я один как перст пытался веселиться всех заставить:
"Ну-ка дружно, все споемте песню Гены-крокодила!"
Слышу вдруг: "А ну, пройдемте!" - и милиция схватила...
Я не рвался, не метался - скромно залу поклонился,
С Павлом Власычем обнялся и под стражей удалился.
И отныне я к артистам не питаю больше чувства.
Только выпив - граммов триста - тягу чувствую к искусству.
Угрюмый кот на подоконнике раскрытого окна в деревне летом...
моя тема-все остальное и лучшее- МИРОШНИЧЕНКО
Жил на свете скрипач. Он на скрипке играл. Потому что он был скрипачом. Только песня совсем не о нем, а о том, как в селе проживал сельский врач. Насморк он от поноса не мог отличить, но до женщин охотником был. И бесплодье гипнозом сумел излечить - так он мужу больной объяснил.
Только что-то о нем надоело мне петь, а еще больше мне надоело в этом старом изжеванном кресле сидеть, в зад пружина впилась - вот в чем дело. Боль в заду мне напомнила юности дни, когда был я влюблен безответно. И тогда так же ныло, но только в груди, и стояла зима, а не лето.
Возвратимся опять мы к тому скрипачу, о котором пропел я вначале. Впрочем, лучше не стоит о нем - не хочу, интересного тут очень мало. А споемте-ка мы про врача из села, про того, так сказать, коновала: ведь больная его пацана родила (а бесплодьем лет десять страдала!) Муж от счастья такого надолго запил - его морда синеть даже стала. И жену на руках он, синея, носил, а она ему дочь обещала.
А потом, когда в сыне врача он узнал, сколько слез было пролито - море. Пить, конечно, по-прежнему он продолжал, но теперь не от счастья - от горя.
И пришел скрипачу-виртуозу конец с его музыкой дикой и ярой: он вчера в кабаке доигрался, стервец - был зарезан поклонницей пьяной. Что еще вам такого, ребята, напеть? Ну вас, право - пора расходиться! Мне еще за картошкою надо успеть, а иначе жена рассердится.
Шел прохожий как прохожий,
На меня чуть-чуть похожий.
Был без шляпы и перчаток,
Кукурузный грыз початок.
И на набережной Мойки,
Не найдя вблизи помойки,
Он швырнул початком в спину
Пожилому господину.
Тот, отмечу без кокетства,
Был больным чумою с детства,
Обнажив в улыбке зубы,
Он прохожего стал в губы
Целовать, как мать дитя.
Вот и все. И песня вся.
На дереве птичка с крылом перебитым
Взлететь не может, на ветке сидит.
Она приуныла и взглядом сердитым
На тех, кто в небе летает, глядит.
Под деревом киса мяукает кисло,
На птичку глядит, словно муха на мед.
Ее жизнь не сахар и шкурка обвисла -
Она хочет кушать, она птичку ждет.
И сложный вопрос раздирает мне душу:
Иль вылечить птичку - пусть песни поет,
Иль сбить ее палкой, дать кисе покушать,
Да взять кису в дом - пусть мышей стережет.
как быстро лето прошло...
Хватая воздух ртом
В моих объятьях цепких,
Ты трепетала, словно лист сухой на ветке.
А я сжимал тебя
В тисках рук мускулистых.
И голосила ты в сердцах на нотах низких.
Когда же выпустил тебя я
Из объятий -
Ты на пол рухнула.
Тебя хватил кондратий.
Соню Острову застал я в момент раздевания.
Соня Острова придирчиво в зеркало смотрится.
Соня сейчас пребывает в поре созревания.
Соне Островой чего-то неясного хочется.
Рост невелик - ее в школе зовут каратышкою,
Стройной фигуркой не может похвастать она.
Нос угреватый и пахнет зловеще под мышками -
Значит, наш город большой посетила ВЕСНА.
"Мама", - зовет она женщину с львиным
оскалом.
Мама бредет к ней, под собственным весом
сгибаясь.
Падает в кресло со множеством стонов - устала!
И ухмыляется дочке своей, задыхаясь.
Входит папаша, качаясь на тоненьких ножках,
Взявший за правило трезвым домой не являться.
Гном из угла папе пьяному делает "рожки" -
Папа в ответ начинает привычно кривляться.
Соня от зеркала взгляд отрывает и скачет.
Левую ножку поджав, оттопырив губу.
Вся семья в сборе, и Соня от радости плачет.
Этот восторг передать я, увы, не могу.
Пахло дурманяще сливой незрелою,
Вечер спустился над тихой рекой.
Ты оказалась в признаньях несмелою,
Я - нерешительным рядом с тобой.
Долго сидели на влажной скамеечке,
Слов объясненья не в силах сказать.
Грызли отчаянно мы с тобой семечки
И продолжали как рыбы молчать.
Вот час проходит - и кончились семечки.
Вроде пора диалог начинать.
В ухо тебе засвистал канареечкой,
Чтобы потом разговор завязать.
Ты мне в ответ, в подражание зяблику,
Свистнула тихо и нежно, не в лад,
И из-за пазухи, вытащив яблоко,
Нехотя стала тоскливо жевать.
Я на твой свист выдал новое соло -
Будто над рощей зашелся скворец -
И из кармана достал малосольный,
В крошке табачной большой огурец.
Закуковала ты гулко кукушкою
И под подолом пошарив рукой,
Чайник достала с горячей ватрушкою
И поделилась кусочком со мной.
Я словно филин, проухал растроганно
И из другого кармана распухшего
Вытащил вместе с тарелкой бефстроганов
И самогона бутыль наилучшего.
Так, слов не тратя, мы с ней сговорилися.
Ночь укрывала нас нежным крылом.
А через месяц мы с ней поженилися,
И через год не жалели о том.
Я люблю тараканов.
Пусть сидят на стаканах,
На тарелках, на блюдцах
И о ноги мне трутся.
Вот мой самый любимый,
Самый преданный друг -
Он ползет по штанине
И касается рук.
Говорит: "Здравствуй, сволочь!
Что не спишь - уже полночь!"
Он меня понимает
И на бровь заползает.
Мой дружок таракан
Мне ресницы щекочет.
Он советом своим
Мне помочь очень хочет.
Говорит: "Брось, старик -
Нет любви никакой!
Есть один примитивный
Инстинкт половой"
С этой мыслью его
Не могу согласиться.
Выход, видимо, один -
Снова взять и напиться.
И стакан наливая,
Я жалел, видит Бог -
Что меня тараканом
Он сделать не смог.
РПађЂб >