|
БАЛЛАДА О ВИТТИНГТОНЕ Он мертвым пал. Моей рукой Водила дикая отвага. Ты не заштопаешь иглой Прореху, сделанную шпагой. Я заплатил свой долг, любовь, Не возмущаясь, не ревнуя,- Недаром помню: кровь за кровь И поцелуй за поцелуи. О ночь в дожде и в фонарях, Ты дуешь в уши ветром страха, Сначала судьи в париках, А там палач, топор и плаха. Я трудный затвердил урок В тумане ночи непробудной,- На юг, на запад, на восток Мотай меня по волнам, судно. И дальний берег за кормой, Омытый морем, тает, тает,- Там шпага, брошенная мной, В дорожных травах истлевает. А с берега несется звон, И песня дальняя понятна: "Вернись обратно, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" Был ветер в сумерках жесток. А на заре, сырой и алой, По днищу заскрипел песок, И судно, вздрогнув, затрещало. Вступила в первый раз нога На незнакомые от века Чудовищные берега, Не видевшие человека. Мы сваи подымали в ряд, Дверные прорубали ниши, Из листьев пальмовых накат Накладывали вместо крыши. Мы балки подымали ввысь, Лопатами срывали скалы... "О Виттингтон, вернись, вернись",- Вода у взморья ворковала. Прокладывали наугад Дорогу средь степных прибрежий. "О Виттингтон, вернись назад",- Нам веял в уши ветер свежий. И с моря доносился звон, Гудевший нежно и невнятно: "Вернись обратно, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" Мы дни и ночи напролет Стругали, резали, рубили - И грузный сколотили плот, И оттолкнулись, и поплыли. Без компаса и без руля Нас мчало тайными путями, Покуда корпус корабля Не встал, сверкая парусами. Домой. Прощение дано. И снова сын приходит блудный. Гуди ж на мачтах, полотно, Звени и содрогайся, судно. А с берега несется звон, И песня близкая понятна: "Уйди отсюда, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" 1923
ПРОИСХОЖДЕНИЕ Я не запомнил - на каком ночлеге Пробрал меня грядущей жизни зуд. Качнулся мир. Звезда споткнулась в беге И заплескалась в голубом тазу. Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея, Она рванулась - краснобокий язь. Над колыбелью ржавые евреи Косых бород скрестили лезвия. И все навыворот. Все как не надо. Стучал сазан в оконное стекло; Конь щебетал; в ладони ястреб падал; Плясало дерево. И детство шло. Его опресноками иссушали. Его свечой пытались обмануть. К нему в упор придвинули скрижали - Врата, которые не распахнуть. Еврейские павлины на обивке, Еврейские скисающие сливки, Костыль отца и матери чепец - Все бормотало мне: - Подлец! Подлец!- И только ночью, только на подушке Мой мир не рассекала борода; И медленно, как медные полушки, Из крана в кухне падала вода. Сворачивалась. Набегала тучей. Струистое точила лезвие... - Ну как, скажи, поверит в мир текучий Еврейское неверие мое? Меня учили: крыша - это крыша. Груб табурет. Убит подошвой пол, Ты должен видеть, понимать и слышать, На мир облокотиться, как на стол. А древоточца часовая точность Уже долбит подпорок бытие. ...Ну как, скажи, поверит в эту прочность Еврейское неверие мое? Любовь? Но съеденные вшами косы; Ключица, выпирающая косо; Прыщи; обмазанный селедкой рот Да шеи лошадиный поворот. Родители? Но, в сумраке старея, Горбаты, узловаты и дики, В меня кидают ржавые евреи Обросшие щетиной кулаки. Дверь! Настежь дверь! Качается снаружи Обглоданная звездами листва, Дымится месяц посредине лужи, Грач вопиет, не помнящий родства. И вся любовь, Бегущая навстречу, И все кликушество Моих отцов, И все светила, Строящие вечер, И все деревья, Рвущие лицо,- Все это встало поперек дороги, Больными бронхами свистя в груди: - Отверженный! Возьми свой скарб убогий, Проклятье и презренье! Уходи!- Я покидаю старую кровать: - Уйти? Уйду! Тем лучше! Наплевать! 1930
ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ монолог Я слишком слаб, чтоб латы боевые Иль медный шлем надеть! Но я пройду По всей стране свободным менестрелем. Я у дверей харчевни запою О Фландрии и о Брабанте милом. Я мышью остроглазою пролезу В испанский лагерь, ветерком провею Там, где и мыши хитрой не пролезть. Веселые я выдумаю песни В насмешку над испанцами, и каждый Фламандец будет знать их наизусть. Свинью я на заборе нарисую И пса ободранного, а внизу Я напишу: "Вот наш король и Альба". Я проберусь шутом к фламандским графам, И в час, когда приходит пир к концу, И погасают уголья в камине, И кубки опрокинуты, я тихо, Перебирая струны, запою: Вы, чьим мечом прославлен Гравелин, Вы, добрые владетели поместий, Где зреет розовый ячмень, зачем Вы покорились мерзкому испанцу? Настало время, и труба пропела, От сытной пищи разжирели кони, И дедовские боевые седла Покрылись паутиной вековой. И ваш садовник на шесте скрипучем Взамен скворешни выставил шелом, И в нем теперь скворцы птенцов выводят, Прославленным мечом на кухне рубят Дрова и колья, и копьем походным Подперли стену у свиного хлева! Так я пройду по Фландрии родной С убогой лютней, с кистью живописца И в остроухом колпаке шута. Когда ж увижу я, что семена Взросли, и колос влагою наполнен, И жатва близко, и над тучной нивой Дни равноденственные протекли, Я лютню разобью об острый камень, Я о колено кисть переломаю, Я отшвырну свой шутовской колпак, И впереди несущих гибель толп Вождем я встану. И пойдут фламандцы За Тилем Уленшпегелем вперед! И вот с костра я собираю пепел Отца, и этот прах непримеренный Я в ладонку зашью и на шнурке Себе на грудь повешу! И когда Хотя б на миг я позабуду долг И увлекусь любовью или пьянством, Или усталость овладеет мной,- Пусть пепел Клааса ударит в сердце - И силой новою я преисполнюсь, И новым пламенем воспламенюсь. Живое сердце застучит грозней В ответ удару мертвенного пепла.
ВЕСНА В аллеях столбов, По дорогам перронов - Лягушечья прозелень Дачных вагонов; Уже окунувшийся В масло по локоть Рычаг начинает Акать и окать... И дым оседает На вохре откоса, И рельсы бросаются Под колеса... Приклеены к стеклам Влюбленные пары,- Звенит палисандр Дачной гитары: "Ах! Вам не хотится ль Под ручку пройтиться?.."- "Мой милый! Конечно, Хотится! Хотится!.." А там, над травой, Над речными узлами Весна развернула Зеленое знамя,- И вот из коряг, Из камней, из расселин Пошла в наступленье Свирепая зелень... На голом прутье, Над водой невеселой Гортань продувают Ветвей новоселы... Первым дроздом Закликают леса, Первою щукой Стреляют плеса; И звезды Над первобытною тишью Распороты первой Летучей мышью... Мне любы традиции Жадной игры: Гнездовья, берлоги, Метанье икры... Но я - человек, Я - не зверь и не птица, Мне тоже хотится Под ручку пройтиться; С площадки нырнуть, Раздирая пальто, В набитое звездами Решето... Чтоб, волком трубя У бараньего трупа, Далекую течку Ноздрями ощупать; Иль в черной бочаге, Где корни вокруг, Обрызгать молоками Щучью икру; Гоняться за рыбой, Кружиться над птицей, Сигать кожаном И бродить за волчицей; Нырять, подползать И бросаться в угон,- Чтоб на сто процентов Исполнить закон; Чтоб видеть воочью: Во славу природы Раскиданы звери, Распахнуты воды, И поезд, крутящийся В мокрой траве,- Чудовищный вьюн С фонарем в голове!.. И поезд от похоти Воет и злится: - Хотится! Хотится! Хотится! Хотится! 1927
КРЕОЛКА Когда наскучат ей лукавые новеллы И надоест лежать в плетеных гамаках, Она приходит в порт смотреть, как каравеллы Плывут из смутных стран на зыбких парусах. Шуршит широкий плащ из золотистой ткани; Едва хрустит песок под красным каблучком, И маленький индус в лазоревом тюрбане Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром. Она одна идет к заброшенному молу, Где плещут паруса алжирских бригантин, Когда в закатный час танцуют фарандолу, И флейта дребезжит, и стонет тамбурин. От палуб кораблей так смутно тянет дегтем, Так тихо шелестят расшитые шелка. Но ей смешней всего слегка коснуться локтем Закинувшего сеть мулата-рыбака... А дома ждут ее хрустальные беседки, Амур из мрамора, глядящийся в фонтан, И красный попугай, висящий в медной клетке, И стая маленьких безхвостых обезьян. И звонко дребезжат зеленые цикады В прозрачных венчиках фарфоровых цветов, И никнут дальних гор жемчужные громады В беретах голубых пушистых облаков, Когда ж проснется ночь над мраморным балконом И крикнет козодой, крылами трепеща, Она одна идет к заброшенным колоннам, Окутанным дождем зеленого плюща... В аллее голубой, где в серебре тумана Прозрачен чайных роз тягучий аромат, Склонившись, ждет ее у синего фонтана С виолой под плащом смеющийся мулат. Он будет целовать пугливую креолку, Когда поют цветы и плачет тишина... А в облаках, скользя по голубому шелку Краями острыми едва шуршит луна. 1915
ПОЛКОВОДЕЦ 1 За пыльным золотом тяжелых колесниц, Летящих к пурпуру слепительных подножий, Курчавые рабы с натертой салом кожей Проводят под уздцы нубийских кобылиц. И там, где бронзовым закатом сожжены Кроваво-красных гор обрывистые склоны, Проходят медленно тяжелые слоны, Влача в седой пыли расшитые попоны. 2 Свирепых воинов сзывают в бой рога; И вот они ползут, прикрыв щитами спины, По выжженному дну заброшенной стремнины К раскинутым шатрам - становищу врага. Но в тихом лагере им слышен хрип трубы, Им видно, как орлы взнеслись над легионом, Как пурпурный закат на бронзовые лбы Льет медь и киноварь потоком раскаленным. 3 Ржавеет густо кровь на лезвиях мечей, Стекает каплями со стрел, пронзивших спины, И трупы бледные сжимают комья глины Кривыми пальцами с огрызками ногтей. Но молча он застыл на выжженной горе, Как на воздвигнутом веками пьедестале, И профиль сумрачный сияет на заре, Как будто выбитый на огненной медали. 1916
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |