КАРУСЕЛЬ
1907
Люксембургский сад
С навесом и во всю, пожалуй, прыть
весь этот разномастный эскадрон
несется самому себе вдогон
и долго медлит, прежде чем застыть.
Буланый конь в тележку запряжен,
однако же глядит вперед геройски,
сердитый красный лев идет по-свойски,
и следом проплывает белый слон.
Олень и здесь освоился вполне:
оседланный, несет неустрашимо
девчонку голубую на спине.
А белый мальчик гриву льва мочалит,
но, кажется, ничуть не разозлен,
лев высунул язык и зубы скалит.
И следом проплывает белый слон.
И девушки, все в белом, скачут мимо
на лошадях, хотя забавы эти
переросли; восторженно, как дети,
в толпе кого-то ищут нетаимо...
И следом проплывает белый слон.
И все спешит и не находит края,
вращается в бесцельности слепой,
зеленый, красный, синий цвет являя
в самозабвенной гонке круговой.
И не одна улыбка озорная
следит, себя столь щедро раздаряя,
за головокружительной игрой...
Окно - роза
Там лап ленивых плавное движенье
Рождает страшный тишины раскат,
Но вот одна из кошек, взяв мишенью
Блуждающий по ней тревожно взгляд,
Его вбирает в свой огромный глаз, -
И взгляд, затянутый в водоворот
Зрачка, захлебываясь и кружась,
Ко дну навстречу гибели идет,
Когда притворно спящий глаз, на миг
Открывшись, вновь смыкается поспешно,
Чтоб жертву в недрах утопить своих:
Вот так соборов окна-розы встарь,
Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,
Его бросали богу на алтарь.
Капитель
Как из трясины сновидений, сходу
Прорвав ночных кошмаров канитель,
Всплывает новый день - вот так по своду
Бегут гурты, оставив капитель
С ее запутавшеюся в клубок
Крылатой тварью, сбившеюся в кучу,
Загадочно трепещущей, прыгучей,
И мощною листвой, которой сок
Взвивается, как гнев, но в перехлесте
Свернувшись, как спираль, на полпути
Пружинит, разжимаясь в быстром росте
Всего, что купол соберет в горсти
И выронит во тьме, как ливня гроздья,
Чтоб жизнь могла на утро прорасти.
ТИШИНА
Милая, слышишь, я руки вздымаю -
слышишь: шуршит...
Даже и это подслушают, знаю:
в ночь одиночества кто-то не спит.
Милая, слышишь движенье страницы:
это полеты нарушенных дум...
Милая, слышишь, как никнут ресницы:
мнится, и это - волнующий шум.
Шорох неясный, и робкий, и краткий
в сдавленной дали рождает волну,
в шелк тишины закрепит отпечатки,
небо и землю ласкает в плену.
Вздох мой колышет звезду голубую,
облаком легким всклубя;
все ароматы в себя я вколдую,
ангелов лунных я в небе волную;
только одну я не чую - тебя.
Перевод А. Биска
За книгой
Я зачитался, я читал давно,
с тех пор как дождь пошёл хлестать в окно.
Весь с головою в чтение уйдя,
не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины
задумчивости, и часы подряд
стояло время или шло назад.
Как вдруг я вижу, краскою карминной
в них набрано: закат, закат, закат...
Как нитки ожерелья, строки рвутся,
и буквы катятся куда хотят.
Я знаю, солнце, покидая сад,
должно ещё раз оглянуться
из-за охваченных зарёй оград.
А вот как будто ночь по всем приметам.
Деревья жмутся по краям дорог,
и люди собираются в кружок
и тихо рассуждают, каждый слог
дороже золота ценя при этом.
И если я от книги подыму
глаза и за окно уставлюсь взглядом,
как будет близко всё, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму
и глаз приноровить к ночным громадам,
и я увижу, что земле мала
околица, она переросла
себя и стала больше небосвода,
а крайняя звезда в конце села -
как свет в последнем домике прихода.
Перевод Бориса Пастернака