* * *
Ангел Катерина
Говорят, что в Петербурге по ночам приходит ангел, он слетает незаметно. Люди думают, что это хлопья инея упали с проводов на край канала, но когда в глухую полночь будешь долго, долго плакать, слушать лед новоголландский, в полночь, на мосту, когда ты потеряешь все, что было, в полночь перед днем рожденья, ты услышишь, замерзая, легкий звук высокой флейты, шорох каблучка по снегу, -- это ангел Катерина в перезвоне перекрестков, ледяных и пустотелых. Это ангел Катерина, это легкое дыханье февраля, вина и пены. Это легкий звон стаканов, леденеющих и хрупких, это ангел Катерина. Он приходит ниоткуда, он проносится по скверам, фонари преображая. Легкий ангел Петербурга, он летит над гулким небом вместе с дымом сигареты -- он растает, незаметно одарив тебя надеждой, это ангел Катерина. Это ангел Катерина. Колокольчиком нежданным, в ледяных февральских бусах, легкий ангел Петербурга.
* * *
Безумие
Асфальтовые реки пересекая вброд, я вижу, как отставши на полшага, бредет моя смерть, идет за моей спиной. Покупая хлеб к семейному столу, я вижу неясной паутиной в углу мой голод, и он наблюдает за мной. Город полон озябших людей, за ними протекают вереницы смертей, их много, за каждым из людей -- своя. Над месивом дождей, фонарей, кутерьмы холодное дыханье наступающей зимы -- и где-то в сыром тумане потерялась я. У дома моего безумья круглые ступени и неоправдано высокий потолок. я прихожу туда не сразу, постепенно, перебираюсь через стершийся порог. У моего безумья легкие шаги, оно подходит невесомо, как танцует, и встав на цыпочки, в глаза меня целует -- и я уже не вижу более ни зги. У моего безумья легкие персты, полупрозрачные под кожей золотистой, они взлетают вверх -- и жестом пианиста мое безумие вонзается в меня, и я ищу того, кто ты. Всем, кто любит Петербуг, вряд ли дорог разум. Люди, кошки, фонари здесь собрались разом, и меж небом и водой высится надменно город, каменный цветок, ядом напоенный. А я опять иду туда, где ты.
* * *
Бледная моль
Мрачная ночь наступила на Санкт-Петербург, ночь всех святых, начиная с последнего часа. Не выходи на улицу -- там кошки воют, мышки поют, птицы-синицы желают кошачьего мяса. Поздно звать к телефону начальника департамента глюков и монстров. Поздно, все, что ни делай, уже будет поздно, просто не выходи на болото, когда зажгут фонари. А в потухшей стекляшке ночного Мак-Дональдса не наблюдается прежнего тонуса, лишь мечется призрак неубранной пары салфеток. А в два-двадцать семь у биг-маков депрессия, под сумрачный грохот трамвайной процессии к окнам бросается рыжий любимец деток. И содрогаясь, в пластмассу закованы, воют в витринах голодные клоуны, дико скрежещут их желтые пальцы о бледный порог. Клоуны бьются, выбраться рады бы -- и провожают жадными взглядами длинный багровый трамвай, проползающий в ночь, как холодный хот-дог. остромордые сфинксы, вокзалы бескостные, парки победы и девушки с косами мягко мерцают сквозь сказочную скорлупу. не ходи на болота, не нюхай растения, если, к примеру, давно с неврастенией, дома сиди, предпочтительней в старом шкапу. Шапку грызи, потому как ты бледная моль. Шапку грызи, потому как ты бледная моль Шапку грызи, потому как ты бледная моль Шапку грызи, потому как ты бледная моль Шапку грызи, потому как ты бледная моль Шапку грызи, потому как ты бледная моль
* * *
Гейдельбориус
Гейдельбориус, черные кудри до плеч,
едет по черному полю.
В пестрых ножнах тяжелый меч.
Hа сердце легла тяжелая мгла.
Рыцарь, страшись неволи.
Серебряны косы пролив до пят,
Дева стоит на дороге.
Бездонные очи - тяжелый взгляд.
Hа сердце легла тяжелая мгла.
Заполонила тревога.
- Прекрасная дева, настала ночь,
небо спустилось ниже.
Могу ли тебе я чем-то помочь?
Hа сердце легла тяжелая мгла.
Она придвинулась ближе.
Прекрасная дева, что ты молчишь?
Зачем протянула руки?
Засияли невидимые лучи,
озарилось поле в безликой ночи
и снова во тьме ни звука.
* * *
Иголка
Как-то в среду Бог послал мне счастье -- Полные сети, Душа готовилась к пиру, но сети -- это весьма дырявые снасти, много мелкого счастья просыпалось в дыры. Бог сказал мне: залатай свои сети, зашей свои дыры и радуйся втихомолку. Я дал тебе счастье, я дам тебе нитку, но сделай хоть малость -- найди себе иголку. У моей иголки золотое ушко, золотые ручки, серебряные ножки. Она взяла и сбежала в сторону сеновала по золотой дорожке. Счастье сыплется в дыры, его носит ветер. Для ветра мое счастье -- обычный белый песочек. А мимо ходят люди, даже не подозревая, что здесь рассыпано счастье, бери его, кто хочет. А мне нужна иголка, Игла -- в киндер-сюрпризе, он -- в пасхальном зайце, а зайца слопали волки. И я метаюсь по развалам и свалкам, Ищу свою иголку. А кто всю жизнь проводит В поисках иголки, получает бессмертье, правда-правда, мама! Так мне сказала бабка из сумасшедшего дома с куриными ногами. У моей иголки золотые пристрастья: она хочет быть брошью, она хочет быть дамой. Помнишь, мама, я говорила о счастье? Я врала тебе, мама. Мое счастье в утке, а утка в жареном виде, на фарфоровом блюде на чьей-то витрине. Мое счастье в рыбе, а рыба уплыла в море, а море поросло глиной. Мое счастье где-то, его носит ветер, им посыпают дорожки Летнего сада. Счастья было много, а мне было мало, а я была дура, а дурой быть не надо.
* * *
Красный Самайн
Где же я тогда была, как жила все это время? Наступили дни мои на стеклянную траву. Ворох листьев наотрез разлетелся между теми, кто уверен, что они знают правду обо мне сквозь листву, что осыпалась тогда с ослепительной рябины, и с березы у окна, и у клена над ручьем. Ярким пламенем огня, языком неугасимым шорох листьев не молчит над моею головой каждым днем. Где и краски, как не здесь, где и сгинуть, как не в осень! На начало ноября души листьев над землей. Не коснется их зима, вихри листьев вдаль уносят всех, метнувшихся в костер, всех, вступивших в хоровод, оставляя золой. В вихре пламени листвы, в огнерыжем лисьем танце, в вечных странствиях листа, в буром, рдяном, золотом, осеняя по пути крыши, башни, колыбели,.. Когда буду улетать, на прощание махну тебе крылом.
* * *
Пчеловечность
Пчелиный яд -- это змеиный мед, и змеиную шкуру никто не возьмет, и змеиный глаз -- словно алмаз, и -- ах -- и змея танцует на черных углях, и змея сверкает алмазом впотьмах, и ветви лежат на опавших ветвях, и мед превращается в лед, и вот: змеиный рай -- это пчелиный ад, и пчела не выйдет из улья назад, и змея из норы не выползет в мир, и мир состоит из крысиных дыр, и трехголовые крысы спешат -- назад? Нет -- туда, где кончаются соты и мед и туда, где змею ни один не поймет, туда, где скончался король, именуемый Лир. Королевские пчелы не жалят, а пьют, королевские змеи смотрят салют, королевские почести им отдают крысы, и кокосы от старости падают в пруд, от ушибов в пруду головастики мрут, ты уже чуть живой, и совсем головой лысый. Ты стоишь посреди расплавленных гор, расплескав свою гордость, допив свой кагор, твои пчелы рычат, змеи плачут в стакан, твои жизни и смерти танцуют канкан, и у крыс от крысиного яда запор -- почему? Потому что у Бога достаточно пчел, и Люцифер от змеи далеко не ушел, и ты смотришь на небо, и видишь потухший экран. И пчелы словно лава кипят, и змеи кричат, и крысы шипят, и слова амальгамой сочатся из сот, и яд по листве течет. Только чары анчара плывут по сну, коснутся глаз -- и глаза уснут, лишь алмазы на углях слегка блеснут, повернувшись к недвижной цели. И в тягучем гуденье плеснет вдали -- словно древле судороги земли, изумленные крики никого не рожавшей доселе. и звук сосны приближается к звуку ели где-то в чаще лесной твое сердце ангелы съели где-то в чаще лесной кукабарры песню запели где-то в чаще лесной пчелы летели и сели на свои восковые мели в океане медовом акриды на них смотрели
* * *
Пчелы
Вот и все, мои живые, дальше с мертвыми пойду я. Теплый ветер преисподней мои волосы раздует. Теплый сумрак тучных пашен, Горький мед огней вчерашних; Я войду туда неслышно и растаю. Вот и все, уже не слышу ни рыданий, ни обетов. И глаза мои открыты и сияют синим светом. Там бесшумно ходят рыбы, Пчелы водят хороводы, Как велит их потаенная природа. Я вхожу в круговороты тел мохнатых и крылатых В восковой короне мертвых и в плаще из грубой шерсти, И, во мне признав царицу, Хоровод струится мимо. Мириады серых тел, как клочья дыма. Хоровод растет, качаясь, вьются маленькие пчелы, Смуглый сумрак насыщая медом темным и тяжелым. И пчелиная царица Кружит в вихре хоровода Среди серого крылатого народа. Кружит мертвая царица, Раскидав сухие руки, Над слепою головою Пчел безумных мириады...
* * *
Пчелы-блюз
Я веселого меда хмельная пчела. Я жужжу по кустам богоданной метлой. В желтом небе, пустые, гремят два котла. Мои сестры крылаты, мои сестры мохнаты, опустевших котлов золотые солдаты, а я жужжу себе по кустам. Такие дела. Капля каплет за каплей - и полон котел. капля в каплю течет - полуполон другой. Поколенья гудящих бесчисленных пчел наливают веками застывшее пламя, а литые котлы не охватишь руками. Я не с ними. Я там, где желтый донник зацвел. Сестры злы на меня - они злиться вольны. Дни за днями проходят своей чередой, от меня ж золотой не дождаться волны. Мед мой меден, и беден, и в дело не годен, Мед мой горек на вид и по запаху черен, но, быть может, без капли моей котлы не полны.
* * *
Смешные люди
Ты помнишь тот отвязный дождь? И с невеликого ума мы отрывались под дождем, все были в дружбе и любви как это было хорошо, теперь не будет. Смешные люди. Живут, как птицы, забот не зная, стремятся в небо. Смешные люди. А скоро к нам придет зима, придут холодные деньки, мы будем молча помирать в своих хрущобах городских, в своих берлогах. Ведь мы не боги. Смешные люди. Нам было очень хорошо, Нам так хотелось, чтоб еще... Не будет. И дело даже и не в том, что кто-то раньше, кто сейчас. Я помню много разных снов и до фигищи чьих-то глаз и геморроев смешных героев. С таким кагалом синагогу к сентябрю Мы не построим. Ты помнишь тот отвязный дождь, я помню тот отвязный дождь, А Богу явно не до нас -- он помнит свой отвязный дождь, ему не к спеху, совсем не к спеху. Он сам себе и брат, и друг. Гагарин высказал идею, а Господь поехал. Господь поехал. Нам было очень хорошо, нам так хотелось, чтоб еще -- но Бог уехал.
* * *
Тэм Лин
На город опустилась мгла, не утро и не вечер. Вчера еще луна была -- сейчас она далече. А там, где Дженни -- свет и день, там радость и веселье. Тэм Лин недолго проживет под королевской сенью. Я возвращаюсь в свой город, подернутый серым туманом. Я уезжаю отуда, где зелено-весело-рано, где ангел с парой косичек смородину щиплет с утра. В недрах пустой электрички я еду в позавчера, в руины домов без окон, по мостам над рекой асфальта. Я возвращаюсь в город, где время течет, как смальта. Густой бесплотной пеленой Туман висит над нами. Поблекли краски, неба нет над серыми домами. Никто из тех, кто встречен мной, не оставляет тени. Тэм Лин недолго проживет под королевской сенью. Ты не позволишь мне уйти из сумрачного свода. Уж так легли мои пути, что не видать исхода. Но хоть бы рыбою уплыть иль прорасти растеньем -- Тэм Лин недолго проживет под королевской сенью. Оставь меня моей судьбе, прости мое решенье Не суждено Тэм Лину жить под королевской сенью.
* * *
Жабий плюц
Уже неделю На телефоне я вишу. Ищу работу, любую, в общем, но ищу. Хочу как лучше, хочу как белый человек, но неизменно "нет вакансий, позвоните через век". У жабы тоже есть сердце, зеленое, но свое. У жабы тоже есть блюзь. Какая мерзость -- все эти поиски пути в родном болоте, где легче квакать, чем идти, где что ни утро -- ты словно в тине до ушей. Тебя считают глупой жабою и гонят взашей. У жабы тоже есть сердце, зеленое, но свое. У жабы тоже есть блюзь. Ты мог быть рыбкой, сверкать красивым плавником, ты мог быть птичкой с веселым чистым голоском, ты мог быть змейкой, струиться струйкой по камням, но все считают тебя жабой и посылают к чертям. Но и у жабы есть сердце, зеленое, но свое. У жабы тоже есть блюзь.
* * *
Змей
Чья это плоская голова на длинной и тонкой шее? Чья это длинная тонкая шея торчит из кустов? Чья это шея торчит из кустов, тела длиннее? Чей это хвост вырастает из шеи, длиннее прочих хвостов? Это змея, да не просто змея, Он прародитель себя самоя Первый мужчина всех серпентариев Без комментариев. Змей был хитрей всех зверей полевых, и дохитрился. Стал он длинней всех червей дождевых, а все потому Что на красивое спелое райское яблочко он соблазнился Но не сумел оторвать, и Еву просил, чтоб она оторвала ему. А Еве-то что? А Ева охотно Отколупала фрукт без хлопот, но не удержалась и впилась зубами - Дальше знаете сами. Змей не хочет быть женщиной Он видывал Еву Он видел ее и справа и слева Он видел ее с запретного древа И был справедлив, но суров: Он решил, что она беспросветная дура И шипя уползает - такая натура. Не прельщает его, понимаешь, фигура В виде песочных часов. Змей не хочет быть женщиной Змей не хочет быть ей. Он стал зеленым, он лезет в бутылку, он прячет досаду, Он равнодушно и горько судьбу принимает свою, И молодые мамаши, гуляя по зоосаду, Маленьким дочкам показывать любят змею, а змея Валяется в маргаритках и говорит про себя: Господи, чем я уже виноват пред тобою? Сделал бы тварью другой - стал бы тварью другою, Вот кенгурой длиннолапой, тапиром унылым, Мрачным бараном, лемуром каким плоскорылым, Хоть тараканом, хотя бы пупырчатой жабой - Только не бабой, пожалуйста, только не бабой...
|
|
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |