Я всю жизнь ничего не делал,
Только пел и писал про то,
Как прискачет ко мне мой белый
Или огненный конь в пальто,
И рванутся мои моменты
По планете рукоплескать
И воздвигнутся монументы
Мне из сахарного песка.
Я - не первый и не последний,
Угодивший в таю струю,
Подтвердил мне алкаш соседний
Гениальную суть мою,
И лепил я свои скрижали -
Вдохновенное ремесло...
А что бабы не уважали -
Так и Пушкину не везло.
Годы шли, тридцать семь пробило,
Не взошли мои семена,
Не доплёлся Пегас мой хилый
По фамилии Росинант...
Не кривись, вывози, кривая,
Да копи долги, недолга.
Только славы - что наливают.
Только пользы - что до фига.
Прикоплю деньжат - и на танке,
Как по солнечному лучу,
По Волхонке и по Таганке
С упоением прокачу,
Припаркуюсь на месте Лобном,
Разорву тишину струной,
Тенорок мой неводохлёбный
Распластается над страной.
Вот тогда и начнётся сказка,
Ширанётся ко мне тропа,
То - потянется хвост из Спасских,
То - с Васильевского толпа.
Буревестником гордым рею,
Собирая преданий дань,
Аж Копчёный из Мавзолея -
К уху ковшиком тянет длань.
Президенты и резиденты
В лапсердаках и кимоно
Мне - подобие киноленты -
Любопытно, но ледяно.
Под ладонью лежит планета,
Чуть приплюснута в полюсах...
Так и следует жить поэту.
Жаль, что умер, не дописав.
18 апреля - 17 сентября 2004, Роквил
посвящается Кире Тиняковой
Прошёл наш век, начаться не успев,
Суждённое закланью поколенье,
И можно лишь молиться нараспев,
В душе презрев возможности моленья.
Сон в руку ясновидцу - не с руки,
И на вопрос настырного халдея:
Где, Иудей, твои ученики? -
Он отвечает, что не иудей он.
Прошла пора служенью миражам,
Пришла пора сложенью полномочий,
Но отрешённый ангел полуночи
Нас не отпустит с лезвия ножа.
Желанье жизни - более, чем жизнь.
Дым осени - прекраснее, чем осень.
А те питомцы, за которых просим -
Святые не оставят миражи.
Так дай нам Бог задач, забот, забав,
Превратностей общественного строя,
И радость - комедийного героя
В себе найти, пусть даже не искав.
Поэт в России - больше, чем поэт.
Поэт в России - полтора поэта.
Иль даже два. А кто забыл про это -
Тем явится, как Гамлету, Лаэрт
С бессмысленным вопросом: Где сестра?
Я - сорок тысяч братьев, что дивитесь?! -
- Офелия? Она ушла с костра -
Так не мешай нам гибнуть, шумный витязь.
Гори, огонь, и мы с тобой сгорим,
Свершить полёт искры - мечта окрепла,
И вздрогнет поражённый Третий Рим
Над этой протяжённой горсткой пепла -
Да, ты не первый, о наш нервный Рим,
Но мы - во власти твоего безумства,
И подлости, вершимые изустно,
Мы письменно искусно повторим.
Пришла беда и не нашла ворот,
Хотя смотрелась истинным бараном,
Развеяла сомненья словом бранным,
И потопталась, и ушла в народ.
С тех пор в народе - долго ль до беды
Прозренья, вновь сменившего названье,
И сохнут перезрелые плоды
На древе бесполезного познанья.
Придумана последняя строка,
Осталось только надписать заглавье, -
Учитель, воспитай ученика,
Чтоб вывести эпохе на закланье.
Таков наш век, куда чего ни кинь -
Везде халдей с единственным вопросом:
Где, Иудей, твои ученики?! -
А тот лишь шмыгнет иудейским носом.
21 Июля - 14 Декабря 1989, Москва
Мой город уходит туда, куда все города -
В печальную память, откуда не будет возврата,
Лишь стайка худых воробьёв на ладонях Арбата
Чирикает что-то, а что - уже не угадать.
И хиппи последний в кирасе из драной джинсы
Лабает Битлов на гитаре с потёртой струною,
К шершавым заборам твоим обречённой спиною
Прижавшись, мой город, как истинно преданный сын.
А рядом дрожит излученье неоновых ламп,
Стальною безбрежной рекою текут лимузины,
И нет промежутка, чтоб выслушать всхлип Мнемозины,
Которой, увы, не избегнуть Нероновых лап.
Лишь новый герой, черепушку сжимая в руке,
Мне глянув в глазницы, промолвит - Ах, бедный мой Йорик...
И будет раздумий удел его светел и горек
Над старым вопросом на новом его языке.
8 января 1991, Москва
посвящается Владимиру Музыкантову
Ночь Европы. Тоска.
Город, где снова не был.
Шрамиком у виска -
След от шпиля на небе.
Ветра в бойницах свист -
Словно картечь, да мимо...
Город, забывший смысл
Существованья мира.
Город, забывший всё,
Наискось пролистаю.
Я ли - твой новосёл...
Ты ли - мой полустанок...
Шрамиком у виска -
Стёртых величий нунций.
Истина - высока,
Смертным - не дотянуться.
Смертным - не до неё,
Смертным - не до бессмертья,
Смертным - стирать бельё
И упиваться снедью,
Но наступает ночь
И утверждает право
Смертным - не превозмочь
Жажды бессмертной славы.
То-то по вечерам
Между стеной и бездной
Смертные строят храм,
Вечный и бесполезный,
И воздвигают шпиль
С энтузиазмом шалым,
Чтбы сказать -"Я был!" -
На небе новым шрамом.
Так и текут века,
Словно вода за ворот...
Ночь Европы. Тоска.
И безымянный город.
Натюрморт бытия
В клетке оконной рамы.
И, безымянный, я -
Смертный, отвергший храмы.
14 декабря 2004 - 4 февраля 2005, Роквил
посвящается Борису Кинеру
Певец разлук, ещё не пой,
Покуда жребий нам не ведом,
Пока трубач един с трубой,
Погоня не рванула следом,
Пока рука ещё в руке,
И плод не опостылел лону,
И на едином языке
Поём мы славу Вавилону.
Ещё не пой, певец разлук,
Про вдохновенья и обманы,
Пока ушам так сладок звук
Монет, струящихся в карманы,
И плоть плотна, и смерть страшна,
И на "ни пуха" слышишь "к чёрту",
И что мечта душе душна -
Не давит ужасом аорту.
А вот теперь, певец, пора
Платить за звонкую монету,
Когда хрустальная гора
Рывком уходит к Магомету,
И голос твой, что звал и вёл,
В броню сердец не достучится,
И кровь твоя из альвеол -
Потоком времени сочится.
Певец разлук, разлуки бог,
Потомок Музы и Орфея,
Пока ещё свободный вдох
Несёт сожжённая трахея,
И не осталось ничего,
А только музыка и слово -
Пой!... Лишь из пенья твоего
Мир может возродиться снова.
15 октября 2001 - май 2002, Rockville, MD, США
На десерт сегодня - плоды запретного древа.
Вот и первая наша ночь наступает, Ева.
Вот и первое смущение наготою,
Вот и первое совращение наготове...
Не в чести ещё - ссылаться на мудрость древних.
Глупый змей всё льнёт к тебе, как заправский евнух.
Он-то мнил себя властелином нового мира...
Извини, шершавый, но эти надежды - мимо.
Ну чего ты вьёшься, лишённая жала кобра?
Мне Лилит уже давно сосчитала рёбра.
Сосчитала в ночи губами, и так уж вышло,
Что одно из них как раз оказалось лишним.
Что мы только с нею ночью той не творили...
Мы плотины тел без яблока отворили.
И вплеталась в волосы звёздная диадема...
А наутро - прочь ушла она из Эдема.
Ни следов, ни слов... А была ли она? Да полно.
Только песня неслась сквозь пустыню ещё до полдня.
Только запах плыл сквозь ветер, рябивший воду.
Только тень тянулась, пока она шла к восходу.
Я не бросился вслед и ничуть о том не жалею.
Я в раю живу и от райских плодов жирею.
И вообще бунтарство, по-моему - просто пошло...
Как она права - я понял гораздо позже.
Так давай, хирург, ковыряйся своим ланцетом,
Создавая ту, с которою петь фальцетом,
Да рожать детей, да выть на луну волками,
Потому что первым снова родится - Каин.
Вот и первая наша ночь наступает, Ева.
А созвездье над нами нелепо зовётся "Дева"...
И лежат от ворот начертанные дороги...
А познанья - нету! Ни в яблоке. И ни в боге.
6 - 17 сентября 2003, Нью-Джерси - Мэриленд
2003 год называли и Годом Козы, и Годом Овцы... А потом кто-то остроумно подытожил - Год Козла.
Эпиграф: "Вот и праздники близятся... Сяду куда-нибудь в угол." (Александр Смогул)
Приближается Год Козла.
Псевдопразднички на носу...
Велика ли моя казна?
Да не больше, чем унесу.
Полагается в путь, пухов,
Всё, чего удалось скопить:
Пять кило тетрадей стихов,
Две гитары да к ним - пюпитр...
Двадцать дружб, с десяток любвей,
Сто обид да пара молитв,
Отпечатанных в голове,
Что давно уже не болит...
Ну и ладно. Хотя - как знать,
Вилка - к завтраку дорога...
Приближается Год Козла -
Поднимать меня на рога.
Может статься - словцом остёр,
Хоть порядочно подустал -
Пригожусь ещё на костёр,
Раз не вышло - на пьедестал.
Подгребай, детвора, к костру,
Где сгорает добро в тепло:
Две гитары - двенадцать струн -
Да стихов моих пять кило...
30 декабря 2002 - 7 января 2003, Роквил
Ритмика и мелодика инспирированы песней Александра Маркмана "Заграница" ("В гавани, где вполне бы и вы обитать могли...")
В гавани, где, эпохи
Пронзительной на бугре,
Бостонские пройдохи
Заваривали Эрл Грей,
Где ожиданье Грея
Держало Ассоль балдой -
Спрыгнув с небес, согрею
Дыханьем твою ладонь.
На два часа полёта
Вырвавшись от семьи,
Злое томленье плоти
Встречею осени.
Пламенный, будто Вертер,
Горлом стихи таи.
Всё, что здесь пахнет вербой -
Это духи твои...
Вот и в порядке, сели,
Смылся официант.
Скрипят под зубами семьи,
Пелевин и Фицджеральд...
А лоно пленённой ланью
Под скатерти бахромой
Всё тянется вслед за дланью,
Как будто изгой - домой!
А лоно молит - скорее!
Пульсирует сок, как знак...
К баранине - сельдерея,
Авось - афродизиак...
Два кофе - как часовые...
Какой там к чертям кредит?! -
Наличные, чаевые -
Чтоб точно - не отследить.
На огонёк мотеля -
Как окунь на мотыля,
Всё, как мы и хотели -
Джакуззи и зеркала,
Дом Периньон в финале,
Ждущий пепла хрусталь...
Здесь не раз распинали,
Но всяко уж - не Христа...
Здесь, обретая крылья
Для экскурса над Землёй,
Чтобы взметнуться криком -
Надо нырнуть змеёй...
Простыни, точно флаги -
Скомканы. Дело в том,
Что все мы вышли из влаги -
Во влагу же и уйдём...
Диорама распутства
Рассветом обнажена.
Знаешь, с чего так пусто? -
С того, что ты - не жена...
С того, что, неукротима,
Ночь уже сожжена,
С того, что "не укради" - не
Сменить на "не возжелай".
Города панорама -
Заправки и корпуса,
(Вечности пилорама -
Ещё только полчаса!)
Факт, что такие - жили! -
В памяти сохрани...
Граждане пассажиры,
Не курить, пристегнуть ремни.
Ноябрь - 21 декабря, 2002, Роквил - Долина Смерти - Большой Каньон - Роквил
Снова осенью запахло
На Оби и на Дону...
С раззадорившимся пахом
Пушкин в Болдино рванул.
На кладбище ветер свищет,
Метят зайчики в рагу...
А он ищет, ищет, ищет
Аню где-нибудь в стогу!
Нет Анюты, обманула,
Вот такие пироги.
Может, где-то и Кернула...
Но не с Пушкиным. С другим.
И другое вдохновенье
Проскрипит в начале дня:
Помню чудное мгновенье -
Ты свалила от меня!
Так порою время сносит
Дедке с бабкой фаберже.
Вроде - болдинская осень,
Вся природа в неглиже...
Но несдержанные речи
Порождают диатез,
И окоп на Чёрной речке
Роет загодя Дантес.
А как Пушкина не станет -
Разольётся слёз ручей.
Даже барышня Толстая
Скажет - Пушкина жальчей!,
И пойдёт себе, босая,
Вдаль по Пушкинским местам,
Локти девичьи кусая,
Поднесённые к устам.
Кто теперь опишет сборы
Декабристов в Петербург,
Пятый год, и залп Авроры,
Комсомолку на снегу?
А утерю парбилету
Или взятье рейхстагу...
Дайте ж, граждане, поэту
Хоть чего-нибудь в стогу!
17 сентября 2002, Роквил
посвящается Александру Алабину
Когда не хочется думать, когда не можется помнить,
Когда не силится верить, когда не строится жить,
Когда от мола баркасы за рыбой уходят в полночь,
Оставив жёнам и детям сказки и миражи -
Тогда я сойду на берег, я выпью двойной мартини,
Я в баре сниму красотку, она мне споёт легко
О том, что пусть не immortal - но снова не умертвили...
И я из груди её буду пить любви молоко.
Лучины в рыбацких семьях тенями рисуют саги
На блёклом от частых стирок сыром полотне рубах
О самой великой Рыбе от Гавра до Нагасаки,
Завлечь которую в сети мечтает любой рыбак...
А я лишь пройду по пирсу за первым лучом рассвета
Туда, где капля и камень ведут бесконечный спор
Над самым главным вопросом, не требующим ответа
От равно ему неподвластных морей, облаков и гор.
Баркасы стоят на рейде... Матросы стоят на вахте...
Лишь шкипер всё курит в рубке, величествен и нелеп,
Захлёбываясь нулями внушительного навара,
Который на Рыбной бирже обещан две тысячи лет...
Наскучившие одежды беспечно сложу на камень,
Привычно прочту в газете про перепись, мор, войну,
Сотру усталую маску окрепшими плавниками,
С улыбкой выдохну воздух - и снова нырну в волну.
5 июля - 12 августа, 2002 года, парк Акадия, Мэйн - Роквил
Попросту, без утайки,
Словно в пустыне - пить:
Нет никакой Итаки,
Некуда больше плыть.
Сердцу смешно и тошно,
Голос - непоправим,
Есть Илион, и тот лишь -
Конгломерат руин.
Даже не позабыли -
Не было их и так,
Горстка бумажной пыли -
Родина и мечта.
Сжата прибоя пена
Дёснами берегов,
И упрекать Елену -
Глупости для богов.
Так и меня однажды
Этот щербатый зев
В плеске кровавой жажды
Схавает, оборзев.
Ярость слепой атаки,
Кралечки в теремах -
Глупости. Все Итаки -
Снятся нам, Телемак.
Сколько их было - сотни
Свадеб, пирушек, войн...
Тихо стоит, осёдлан,
Мой деревянный конь.
Смешаны лица, даты -
Богово домино...
Вот и плывём куда-то.
Выбора - не дано.
11-23 февраля 2004, Роквил
посвящается Ежи Кавалеровичу
Когда кончается сезон удач,
И начинается сезон потерь,
И сотня нерешившихся задач
Стучит в уже закрывшуюся дверь.
И поезд наш подходит не туда,
Не тот вокзал, чужой пустой перрон,
Когда кончается сезон удач,
И новый начинается сезон.
Когда кончается сезон удач,
И начинается сезон разлук,
Мой друг, стихами все переиначь,
А я твержу - мой друг, мой друг, мой друг...
И только память корочкою льда
По вешней прогуляется воде,
Когда кончается сезон удач,
И начинается сезон дождей.
Когда никто не встретит у огня
И не предложит сердца и руки,
Мой друг, прошу за то простить меня,
За все, в чем раньше не были близки.
И сколько тут о прошлом ни судачь -
Ты им на веки вечные судим,
Когда кончается сезон удач,
И начинается сезон седин.
А на заборах промелькнувших дач
Ничком повисло ветхое белье...
Увы, кончается сезон удач,
Сознанье покидает бытиё.
И все же время - записной палач -
Не обезглавит наших душ мятеж,
Когда кончается сезон удач,
И начинается сезон надежд.
5 октября 1989, Москва
На Белом Озере ночью - такой туман,
Что только костры и обозначают берег.
На Белом Озере можно сойти с ума
И в то, во что с детства не верил - опять поверить.
На Белом Озере можно нанять ладью
И плыть открывать Новый Свет, как заправский викинг,
Бродить в нетронутых зарослях ежевики
И петь раскалённым горлом... И я пою
Этот блюз Канадского Слёта,
Привычных широт, обретённых заново, блюз,
Этот блюз любви для кого-то
В кого - уже и не верилось, что влюблюсь,
Этот блюз, что каждою нотой
От озона отвыкшие лёгкие рвёт насквозь,
Этот блюз Канадского Слёта,
Самой северной точки Америки, где петь довелось
Этот блюз...
Над Белым Озером утром - такой рассвет,
Что только глаза и обозначают правду.
На Белом Озере верится, что в Москве
Тебя ещё ждут и помнят при прочих равных.
На Белом Озере можно попасть в струю
Не воспоминаний - так хотя бы местоимений,
Где что-то стоит единственное из умений -
Петь отрешённым горлом... И я пою
Этот блюз Канадского Слёта,
Привычных широт, обретённых заново, блюз,
Этот блюз любви для кого-то,
В кого, был уверен - уже никогда не влюблюсь,
Этот блюз, что каждою нотой
От озона отвыкшие лёгкие рвёт насквозь,
Этот блюз Канадского Слёта,
Самой северной точки Америки, где петь довелось
Этот блюз...
28-29 июля 2003, Роквил
посвящается Елене Фиксман
Сестра моя, о, будь немилосердной,
В бессоннице оконного стекла
Любым из околдованных предсердий
Кровоточа смятением стиха.
Не уповай напрасно - сохраниться,
Рванувшись мудрой бабочкой на свет.
Не пей воды ни из какой криницы,
Любая форма - это чей-то след.
Следи, следи за этим полнолуньем,
За яблоком в десятке тысяч вёрст
От яблони, за первым поцелуем,
Впечатанным в заснеженный погост,
За миром, что распался на осколки
Бездонного кувшина Данаид,
Где бабочки обуглившийся кокон -
Лишь гусеницу новую таит.
Сестра моя, о, будь неторопливой,
Нам вечности отмерится с лихвой,
Когда за каждой сорванной оливой
Придёт угрюмых мытарей конвой.
И толку-то мытарить нас... Поныне
Всей доли за душою кочевой -
След яблока в Эдемовой пустыне,
Наполненный водою дождевой.
Сестра моя, оглядывайся, требуй,
Будь не сестрой, но умоляю - будь,
Чтоб только голос, словно птицу, в небо
Роняла обездоленная грудь,
Не исчисляя - больше или меньше
В нём ненависти, нежности, любви...
И самою желанною из женщин
Предстанешь, эту чашу пригубив.
6 ноября 2003 - 2 апреля 2004, Роквил