|
|
Я всю жизнь ничего не делал, Только пел и писал про то, Как прискачет ко мне мой белый Или огненный конь в пальто, И рванутся мои моменты По планете рукоплескать И воздвигнутся монументы Мне из сахарного песка. Я - не первый и не последний, Угодивший в таю струю, Подтвердил мне алкаш соседний Гениальную суть мою, И лепил я свои скрижали - Вдохновенное ремесло... А что бабы не уважали - Так и Пушкину не везло. Годы шли, тридцать семь пробило, Не взошли мои семена, Не доплёлся Пегас мой хилый По фамилии Росинант... Не кривись, вывози, кривая, Да копи долги, недолга. Только славы - что наливают. Только пользы - что до фига. Прикоплю деньжат - и на танке, Как по солнечному лучу, По Волхонке и по Таганке С упоением прокачу, Припаркуюсь на месте Лобном, Разорву тишину струной, Тенорок мой неводохлёбный Распластается над страной. Вот тогда и начнётся сказка, Ширанётся ко мне тропа, То - потянется хвост из Спасских, То - с Васильевского толпа. Буревестником гордым рею, Собирая преданий дань, Аж Копчёный из Мавзолея - К уху ковшиком тянет длань. Президенты и резиденты В лапсердаках и кимоно Мне - подобие киноленты - Любопытно, но ледяно. Под ладонью лежит планета, Чуть приплюснута в полюсах... Так и следует жить поэту. Жаль, что умер, не дописав. 18 апреля - 17 сентября 2004, Роквил
посвящается Кире Тиняковой Прошёл наш век, начаться не успев, Суждённое закланью поколенье, И можно лишь молиться нараспев, В душе презрев возможности моленья. Сон в руку ясновидцу - не с руки, И на вопрос настырного халдея: Где, Иудей, твои ученики? - Он отвечает, что не иудей он. Прошла пора служенью миражам, Пришла пора сложенью полномочий, Но отрешённый ангел полуночи Нас не отпустит с лезвия ножа. Желанье жизни - более, чем жизнь. Дым осени - прекраснее, чем осень. А те питомцы, за которых просим - Святые не оставят миражи. Так дай нам Бог задач, забот, забав, Превратностей общественного строя, И радость - комедийного героя В себе найти, пусть даже не искав. Поэт в России - больше, чем поэт. Поэт в России - полтора поэта. Иль даже два. А кто забыл про это - Тем явится, как Гамлету, Лаэрт С бессмысленным вопросом: Где сестра? Я - сорок тысяч братьев, что дивитесь?! - - Офелия? Она ушла с костра - Так не мешай нам гибнуть, шумный витязь. Гори, огонь, и мы с тобой сгорим, Свершить полёт искры - мечта окрепла, И вздрогнет поражённый Третий Рим Над этой протяжённой горсткой пепла - Да, ты не первый, о наш нервный Рим, Но мы - во власти твоего безумства, И подлости, вершимые изустно, Мы письменно искусно повторим. Пришла беда и не нашла ворот, Хотя смотрелась истинным бараном, Развеяла сомненья словом бранным, И потопталась, и ушла в народ. С тех пор в народе - долго ль до беды Прозренья, вновь сменившего названье, И сохнут перезрелые плоды На древе бесполезного познанья. Придумана последняя строка, Осталось только надписать заглавье, - Учитель, воспитай ученика, Чтоб вывести эпохе на закланье. Таков наш век, куда чего ни кинь - Везде халдей с единственным вопросом: Где, Иудей, твои ученики?! - А тот лишь шмыгнет иудейским носом. 21 Июля - 14 Декабря 1989, Москва
Мой город уходит туда, куда все города - В печальную память, откуда не будет возврата, Лишь стайка худых воробьёв на ладонях Арбата Чирикает что-то, а что - уже не угадать. И хиппи последний в кирасе из драной джинсы Лабает Битлов на гитаре с потёртой струною, К шершавым заборам твоим обречённой спиною Прижавшись, мой город, как истинно преданный сын. А рядом дрожит излученье неоновых ламп, Стальною безбрежной рекою текут лимузины, И нет промежутка, чтоб выслушать всхлип Мнемозины, Которой, увы, не избегнуть Нероновых лап. Лишь новый герой, черепушку сжимая в руке, Мне глянув в глазницы, промолвит - Ах, бедный мой Йорик... И будет раздумий удел его светел и горек Над старым вопросом на новом его языке. 8 января 1991, Москва
посвящается Владимиру Музыкантову Ночь Европы. Тоска. Город, где снова не был. Шрамиком у виска - След от шпиля на небе. Ветра в бойницах свист - Словно картечь, да мимо... Город, забывший смысл Существованья мира. Город, забывший всё, Наискось пролистаю. Я ли - твой новосёл... Ты ли - мой полустанок... Шрамиком у виска - Стёртых величий нунций. Истина - высока, Смертным - не дотянуться. Смертным - не до неё, Смертным - не до бессмертья, Смертным - стирать бельё И упиваться снедью, Но наступает ночь И утверждает право Смертным - не превозмочь Жажды бессмертной славы. То-то по вечерам Между стеной и бездной Смертные строят храм, Вечный и бесполезный, И воздвигают шпиль С энтузиазмом шалым, Чтбы сказать -"Я был!" - На небе новым шрамом. Так и текут века, Словно вода за ворот... Ночь Европы. Тоска. И безымянный город. Натюрморт бытия В клетке оконной рамы. И, безымянный, я - Смертный, отвергший храмы. 14 декабря 2004 - 4 февраля 2005, Роквил
посвящается Борису Кинеру Певец разлук, ещё не пой, Покуда жребий нам не ведом, Пока трубач един с трубой, Погоня не рванула следом, Пока рука ещё в руке, И плод не опостылел лону, И на едином языке Поём мы славу Вавилону. Ещё не пой, певец разлук, Про вдохновенья и обманы, Пока ушам так сладок звук Монет, струящихся в карманы, И плоть плотна, и смерть страшна, И на "ни пуха" слышишь "к чёрту", И что мечта душе душна - Не давит ужасом аорту. А вот теперь, певец, пора Платить за звонкую монету, Когда хрустальная гора Рывком уходит к Магомету, И голос твой, что звал и вёл, В броню сердец не достучится, И кровь твоя из альвеол - Потоком времени сочится. Певец разлук, разлуки бог, Потомок Музы и Орфея, Пока ещё свободный вдох Несёт сожжённая трахея, И не осталось ничего, А только музыка и слово - Пой!... Лишь из пенья твоего Мир может возродиться снова. 15 октября 2001 - май 2002, Rockville, MD, США
На десерт сегодня - плоды запретного древа. Вот и первая наша ночь наступает, Ева. Вот и первое смущение наготою, Вот и первое совращение наготове... Не в чести ещё - ссылаться на мудрость древних. Глупый змей всё льнёт к тебе, как заправский евнух. Он-то мнил себя властелином нового мира... Извини, шершавый, но эти надежды - мимо. Ну чего ты вьёшься, лишённая жала кобра? Мне Лилит уже давно сосчитала рёбра. Сосчитала в ночи губами, и так уж вышло, Что одно из них как раз оказалось лишним. Что мы только с нею ночью той не творили... Мы плотины тел без яблока отворили. И вплеталась в волосы звёздная диадема... А наутро - прочь ушла она из Эдема. Ни следов, ни слов... А была ли она? Да полно. Только песня неслась сквозь пустыню ещё до полдня. Только запах плыл сквозь ветер, рябивший воду. Только тень тянулась, пока она шла к восходу. Я не бросился вслед и ничуть о том не жалею. Я в раю живу и от райских плодов жирею. И вообще бунтарство, по-моему - просто пошло... Как она права - я понял гораздо позже. Так давай, хирург, ковыряйся своим ланцетом, Создавая ту, с которою петь фальцетом, Да рожать детей, да выть на луну волками, Потому что первым снова родится - Каин. Вот и первая наша ночь наступает, Ева. А созвездье над нами нелепо зовётся "Дева"... И лежат от ворот начертанные дороги... А познанья - нету! Ни в яблоке. И ни в боге. 6 - 17 сентября 2003, Нью-Джерси - Мэриленд
2003 год называли и Годом Козы, и Годом Овцы... А потом кто-то остроумно подытожил - Год Козла. Эпиграф: "Вот и праздники близятся... Сяду куда-нибудь в угол." (Александр Смогул) Приближается Год Козла. Псевдопразднички на носу... Велика ли моя казна? Да не больше, чем унесу. Полагается в путь, пухов, Всё, чего удалось скопить: Пять кило тетрадей стихов, Две гитары да к ним - пюпитр... Двадцать дружб, с десяток любвей, Сто обид да пара молитв, Отпечатанных в голове, Что давно уже не болит... Ну и ладно. Хотя - как знать, Вилка - к завтраку дорога... Приближается Год Козла - Поднимать меня на рога. Может статься - словцом остёр, Хоть порядочно подустал - Пригожусь ещё на костёр, Раз не вышло - на пьедестал. Подгребай, детвора, к костру, Где сгорает добро в тепло: Две гитары - двенадцать струн - Да стихов моих пять кило... 30 декабря 2002 - 7 января 2003, Роквил
Снова осенью запахло На Оби и на Дону... С раззадорившимся пахом Пушкин в Болдино рванул. На кладбище ветер свищет, Метят зайчики в рагу... А он ищет, ищет, ищет Аню где-нибудь в стогу! Нет Анюты, обманула, Вот такие пироги. Может, где-то и Кернула... Но не с Пушкиным. С другим. И другое вдохновенье Проскрипит в начале дня: Помню чудное мгновенье - Ты свалила от меня! Так порою время сносит Дедке с бабкой фаберже. Вроде - болдинская осень, Вся природа в неглиже... Но несдержанные речи Порождают диатез, И окоп на Чёрной речке Роет загодя Дантес. А как Пушкина не станет - Разольётся слёз ручей. Даже барышня Толстая Скажет - Пушкина жальчей!, И пойдёт себе, босая, Вдаль по Пушкинским местам, Локти девичьи кусая, Поднесённые к устам. Кто теперь опишет сборы Декабристов в Петербург, Пятый год, и залп Авроры, Комсомолку на снегу? А утерю парбилету Или взятье рейхстагу... Дайте ж, граждане, поэту Хоть чего-нибудь в стогу! 17 сентября 2002, Роквил
посвящается Александру Алабину Когда не хочется думать, когда не можется помнить, Когда не силится верить, когда не строится жить, Когда от мола баркасы за рыбой уходят в полночь, Оставив жёнам и детям сказки и миражи - Тогда я сойду на берег, я выпью двойной мартини, Я в баре сниму красотку, она мне споёт легко О том, что пусть не immortal - но снова не умертвили... И я из груди её буду пить любви молоко. Лучины в рыбацких семьях тенями рисуют саги На блёклом от частых стирок сыром полотне рубах О самой великой Рыбе от Гавра до Нагасаки, Завлечь которую в сети мечтает любой рыбак... А я лишь пройду по пирсу за первым лучом рассвета Туда, где капля и камень ведут бесконечный спор Над самым главным вопросом, не требующим ответа От равно ему неподвластных морей, облаков и гор. Баркасы стоят на рейде... Матросы стоят на вахте... Лишь шкипер всё курит в рубке, величествен и нелеп, Захлёбываясь нулями внушительного навара, Который на Рыбной бирже обещан две тысячи лет... Наскучившие одежды беспечно сложу на камень, Привычно прочту в газете про перепись, мор, войну, Сотру усталую маску окрепшими плавниками, С улыбкой выдохну воздух - и снова нырну в волну. 5 июля - 12 августа, 2002 года, парк Акадия, Мэйн - Роквил
Попросту, без утайки, Словно в пустыне - пить: Нет никакой Итаки, Некуда больше плыть. Сердцу смешно и тошно, Голос - непоправим, Есть Илион, и тот лишь - Конгломерат руин. Даже не позабыли - Не было их и так, Горстка бумажной пыли - Родина и мечта. Сжата прибоя пена Дёснами берегов, И упрекать Елену - Глупости для богов. Так и меня однажды Этот щербатый зев В плеске кровавой жажды Схавает, оборзев. Ярость слепой атаки, Кралечки в теремах - Глупости. Все Итаки - Снятся нам, Телемак. Сколько их было - сотни Свадеб, пирушек, войн... Тихо стоит, осёдлан, Мой деревянный конь. Смешаны лица, даты - Богово домино... Вот и плывём куда-то. Выбора - не дано. 11-23 февраля 2004, Роквил
посвящается Ежи Кавалеровичу Когда кончается сезон удач, И начинается сезон потерь, И сотня нерешившихся задач Стучит в уже закрывшуюся дверь. И поезд наш подходит не туда, Не тот вокзал, чужой пустой перрон, Когда кончается сезон удач, И новый начинается сезон. Когда кончается сезон удач, И начинается сезон разлук, Мой друг, стихами все переиначь, А я твержу - мой друг, мой друг, мой друг... И только память корочкою льда По вешней прогуляется воде, Когда кончается сезон удач, И начинается сезон дождей. Когда никто не встретит у огня И не предложит сердца и руки, Мой друг, прошу за то простить меня, За все, в чем раньше не были близки. И сколько тут о прошлом ни судачь - Ты им на веки вечные судим, Когда кончается сезон удач, И начинается сезон седин. А на заборах промелькнувших дач Ничком повисло ветхое белье... Увы, кончается сезон удач, Сознанье покидает бытиё. И все же время - записной палач - Не обезглавит наших душ мятеж, Когда кончается сезон удач, И начинается сезон надежд. 5 октября 1989, Москва
На Белом Озере ночью - такой туман, Что только костры и обозначают берег. На Белом Озере можно сойти с ума И в то, во что с детства не верил - опять поверить. На Белом Озере можно нанять ладью И плыть открывать Новый Свет, как заправский викинг, Бродить в нетронутых зарослях ежевики И петь раскалённым горлом... И я пою Этот блюз Канадского Слёта, Привычных широт, обретённых заново, блюз, Этот блюз любви для кого-то В кого - уже и не верилось, что влюблюсь, Этот блюз, что каждою нотой От озона отвыкшие лёгкие рвёт насквозь, Этот блюз Канадского Слёта, Самой северной точки Америки, где петь довелось Этот блюз... Над Белым Озером утром - такой рассвет, Что только глаза и обозначают правду. На Белом Озере верится, что в Москве Тебя ещё ждут и помнят при прочих равных. На Белом Озере можно попасть в струю Не воспоминаний - так хотя бы местоимений, Где что-то стоит единственное из умений - Петь отрешённым горлом... И я пою Этот блюз Канадского Слёта, Привычных широт, обретённых заново, блюз, Этот блюз любви для кого-то, В кого, был уверен - уже никогда не влюблюсь, Этот блюз, что каждою нотой От озона отвыкшие лёгкие рвёт насквозь, Этот блюз Канадского Слёта, Самой северной точки Америки, где петь довелось Этот блюз... 28-29 июля 2003, Роквил
посвящается Елене Фиксман Сестра моя, о, будь немилосердной, В бессоннице оконного стекла Любым из околдованных предсердий Кровоточа смятением стиха. Не уповай напрасно - сохраниться, Рванувшись мудрой бабочкой на свет. Не пей воды ни из какой криницы, Любая форма - это чей-то след. Следи, следи за этим полнолуньем, За яблоком в десятке тысяч вёрст От яблони, за первым поцелуем, Впечатанным в заснеженный погост, За миром, что распался на осколки Бездонного кувшина Данаид, Где бабочки обуглившийся кокон - Лишь гусеницу новую таит. Сестра моя, о, будь неторопливой, Нам вечности отмерится с лихвой, Когда за каждой сорванной оливой Придёт угрюмых мытарей конвой. И толку-то мытарить нас... Поныне Всей доли за душою кочевой - След яблока в Эдемовой пустыне, Наполненный водою дождевой. Сестра моя, оглядывайся, требуй, Будь не сестрой, но умоляю - будь, Чтоб только голос, словно птицу, в небо Роняла обездоленная грудь, Не исчисляя - больше или меньше В нём ненависти, нежности, любви... И самою желанною из женщин Предстанешь, эту чашу пригубив. 6 ноября 2003 - 2 апреля 2004, Роквил
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |