|
|
Олегу Чилапу (посвящается, с лирическим героем - не путать) Я живу, как принято в старину, Содержу в огороде небольшую жену, Ей подруги приносят померить шмотки, Помогая вспахивать целину. Ежедневно вспахана целина, Но у существования цель ина, А если честно - то нет и в помине цели, На бесцельность цельность нацелена. Ведь Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... А у меня в сарае живёт ваххабит, Я совсем не расист, никаких обид, Я ему подселяю свиней, и он их режет - Аж от зависти соседский мясник грубит. Только что мне странный этот кашрут? У меня по жизни - другой маршрут: Я вылезаю на сцену и срываю покровы, А особенно - с души, когда в неё врут. Но Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... Я утроил удой молока козлов, Я такой крутой, что не хватит слов, Я ещё изберусь президентом посредством Игнорированья гордиевых узлов. Но, помятой девушкой без весла, Я останусь жить полуосью зла, Мне последним прибежищем станет - гордость Никогда не развязанного узла. И Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... Винеция, Винеция, Винеция, И Бухара, Бухара, Бухара, Бухара... Май-июнь 2004, Роквил
посвящается Паше Шкарину Я не купался в волнах Адриатик, Я не бродил по тайге босиком, Я - просто странный смешной маразматик С полным рукописями вещмешком. В сердце моём - только кровь да чернила, Счастье моё - только петь да лабать. Что за судьбу мне судьба сочинила - Ложка стоит, да куда ж расхлебать... Я бы поверил - да где она, Верка? Я бы надеялся - Надька ушла. Любка, охальница и изуверка - Вовсе дороги в мой дом не нашла. Скучен, прокурен, не понят тусовкой, Двадцать процентов портвейна в крови, Вот и сижу всё с постылою Софкой, Жадной до денег и мерзкой на вид. Но, словно нищий - за коркою хлеба, Или Малевич - за чашкой белил, Я улетаю на Новое Небо К Пашке-апостолу, чтобы налил. И, когда внутрь проскользнёт душегубка, Дверь распахнётся, фанфары вскричат... Здравствуйте, Верка, и Надька, и Любка! Пашка, штрафную налей для девчат. 27-29 августа 2001, Роквил
Я с годов своих лицейских Значусь в сводках милицейских, Мной одним прокуратура занята. Я - маньяк, король инцеста. Результат - важней процесса, Но без процесса - невозможен результат. Жадным кончиком уретры От рожденья до червей Жажду комплекса Электры, Не имея дочерей. Государство - не осудит, И молва - не очернит, Так помогите, добры люди, Хоть кого удочерить! Раззадоренный и потный, Каждый день иду на подвиг, Как сотрудники Моссада - на Бейрут. Вот с работою - засада - В воспитатели детсада Нас, мужчин, отделы кадров - не берут. Я домой в Большой Каретный Возвращусь, ночи черней, Жажду комплекса Электры, Не имея дочерей. Ну что вам, жалко? Ведь не убудет... Так что ж препятствия чинить? Ну помогите, добры люди, Хоть кого удочерить! Надоело заниматься Суетою сублимаций - Патология душе и телу вред! Жгут взаимные обиды Альтер-эго и либидо... И зачем он только прав был, этот Фрейд! Так конкретно некорректно, Как Марию Кочубей, Жажду комплекса Электры, Не имея дочерей. Но вплетается интрига В плод фрустраций маньяка - В библиотеке видел книгу: В.Катаев. "Сын полка". Июль 2005, Роквил
Поминальный звон не слышен наверняка Над любой из зон любого материка, Где, в перине тьмы обретая покой вдвоём, Вновь друг другу мы под лопатку любовь суём. Из какого теста себе ни пеки харчей, Ты же знаешь место, и место твоё - ничей... Даже если слеп, ты не можешь не видеть, бог - Как твой мир нелеп, безжалостен и убог! У какого бога щедрот себе ни моли - Обесценит дорога скупые его рубли, И останется в цирке стынущей целины Только жалкая цифра красной твоей цены. Из какого праха богов себе ни лепи, Весь итог - лишь плаха стыдной твоей любви, Где хористом взвоешь на каторжный тот закон... И набатом волны сомкнутся над материком. 1 сентября 2003 - 1 октября 2004, Нью Джерси - Роквил
Ну и что, что судьба оказалась дурацкой канвою Для другой, что крылом осенить до сих пор не смогла... Мне равно наплевать на угрюмые лица конвоя И почётное место в торце гостевого стола. Я заранее знал, что обманет любая дорога По усталой земле, где зимы - сорок восемь недель... Мне равно наплевать на глухого к молениям бога И слепых, от рожденья не знающих бога людей. Вручены мне от века лишь слова пудовые гири. Я несу это слово к бумаге, как кубок ко рту. Мне равно наплевать на заезженный миф ностальгии И угар преклоненья пред пафосом новых культур. Всех потерь и побед нам отмерится точно по смете, И удачи мальков в этой мутной воде - не лови... Мне равно наплевать на тупую фрустрацию смерти И наивную веру в могущество вечной любви. Но когда сигарета дымится на треснувшем блюдце, И охрип холодильник, промозглую кухню браня, Гильотина луны за окном заклинает вернуться В те года, где ещё не окрепла безверья броня, И заварен в гранёном стакане напиток целебный, И неровною вязью в тетрадку ложатся слова - Остаётся душа, как последняя капля вселенной. То единственное, на которое - не наплевать. 4 апреля 2007, Роквил
Эпиграф: "Куда ж девались наши Таньки? Видать за лётчиков пошли..." (Юрий Визбор) Мы встретимся когда-то в ресторане, Подкатит нас услужливый мотор, Мальчишки из старинной пасторали И девочки из Агнии Барто, И друг, большой и лысый, словно танкер, Обнимет со слезами остальных, И хлеб намажут маслом наши Таньки, Официанток нежно отстранив. Ах, как писал Ю.Визбор, наши Таньки, Вас не изменят годы и духи. На поле ваших душ скорее в дамки Мы проводили первые стихи, И жизнь была расчерчена на клетки, На черные и белые цвета... А лысый друг достанет таблетки - А это таблетки "Солутан". А я скажу - а помнишь наши тропы, Прорубленные в джунглях топором? А друг в ответ - а помнишь наши стропы, Каландр и технический капрон? Дымились печки в наших зимних избах, Звенели струны на мажорный лад, И наши Таньки, как писал Ю.Визбор, Пластовый поглощали мармелад. А мы потом их в губы целовали И утопали в сладком их тепле, А после с удивленьем узнавали, Что есть еще Маринки на земле. Москва, бульвары - обольщенья рынки, И новых губ трагический прикол, Но кем бы вы ни стали нам, Маринки - Все ж вам до наших Танек далеко. Промазав мимо блюда с ананасом, Хоть интеллекта брызги излучал, Наш самый длинный - главный по финансам В Москве - вздохнул и, всхлипнув, замолчал. Мотает ветер юности останки На родины просторах дорогих, И, как писал Ю.Визбор, наши Таньки - Уже Татьяны, и совсем других. И лысый друг упился валидолом, И длинный друг лепечет - не влюблюсь, И я уже прикидываю - дома Нас ожидают громы наших Люсь, Но пусть другие подают нам тапки И выдают утрами по рублю - Я все-таки люблю вас, наши Таньки, Как Визбора, как родину люблю! 7 мая 1987, Москва
Одинокий тракторист на российском автобане... Он откуда и куда - угадать я не берусь. Он подпрыгивает вверх, словно ниндзя на экране, Сотрясается под ним гордый трактор "Беларусь". Автобан полупустой, две фарцующие шмары, Два тинэйджера в кустах наворачивают план... Одинокий тракторист с добрым трактором на пару Поднимают к небесам этот самый автобан. И витает вечный дух фантастического акта - Солнце клонится в закат, мир готовится ко сну... Одинокий тракторист, подгоняя верный трактор, По асфальту за собой гордо тянет борону. Ах, как трудно будет нам примириться с этой долей, С этим веком наш роман нескончаем и жесток... Но слегка скоси глаза - по распаханному полю На торжественный закат прёт асфальтовый каток. апрель - 8 июня 2005, Роквил
посвящается Александре Макаровой Однажды Винни Пух отведал сала И понял: мёд и дёготь - дань понтам. И эта мысль не раз его спасала В года, когда царил Слонопотам. Однажды, однажды, однажды в день рожденья Пятачка... Мы с детства выбираем эти роли, До старости от них спасенья нет: Сова, Кристофер Робин, Тигра, Кролик И Крошка Ру, что влезла в интернет. Однажды, однажды, однажды в день рожденья Пятачка... Не только Цезарь вици Винни види, С позором лопнут шарики невгод, И всё у нас ещё прекрасно выйдет - Как только замечательно войдёт. Однажды, однажды, однажды в день рожденья Пятачка... лето 2004, Роквил
Осенняя Толи жизнь коротка, толи просто её нету, Толи ночь на дворе, оттого и мрачны думы. От звонка до звонка оттрубило меня лето. Сорок с лишним в горе, да и прикуп принёс дулю. Океанский тайфун всем Карибам снесёт кровли - Даже смерти возок не несёт никакой тайны... Ну, напишешь строфу жидковатой своей кровью, Прочитаешь разок - и немедленно сжечь тянет. Катерок на мели. Запашок над рекой винный. Заливает корму, и движок голосит эхом. Жизнь уходит в рубли, хоть один бы из них - длинный... Всё одно к одному, корешок говорит "Ехай..." Я и ехал бы, да не на край, а на центр света. Моё сердце к нему пятьдесят семь веков рвётся. Эту речку тогда некто юный назвал Лета, И с тех пор никому не составить её лоций. Скоро будет ноябрь, и затянутся льдом лужи, Но не в этих краях, а в других, где зимы вдоволь. Вроде в зеркале - я, только в тысячу раз хуже, Чем тот, что под коньяк комплименты швырял вдовам, Не затем, чтоб навек заклеймить себя, как сволочь, А чтоб ласковый тип на прощальной моей тризне Безутешной вдове разбитное сказал слово На закате пути - этак где-нибудь лет в тридцать. Толи ночь коротка - пятьдесят семь веков только... Никаких антраша не судил и судим не был. Толи спят облака на каёмке зари тонкой, Толи рвётся душа, как синица из рук, в небо... Может смерть на носу - только он у меня длинный. Я отмашкой руки всем зевакам скажу "Вольно", Затянусь, как в лесу, прошлогодней листвы дымом, И глотну из реки, и упрямо нырну в волны. 1 ноября 2007 - 1 октября 2008, Роквил Дети утрат Броня крепка, и танки наши быстры. Их танки - тоже не шиты лыком. В строю застыли бравые министры, Отвислы задом, мордаты ликом. И весь народ хмелеет от восторга, Что так приятно, хотя внезапно, И крики "Браво!" с Дальнего Востока Хамсин доносит на Дикий Запад. Мы - дети утрат, нас святила в студёной купели Та злая страна, без которой прожить не могу. Мы - дети утрат, и все песни, что мы не допели - Поныне звучат на далёком родном берегу. А танки шпарят через перевалы - Ликуй, Марфута, мечты сбылися! - То от Тифлиса прямо до Цхинвала, То от Цхинвала и до Тифлиса. И весь народ, зовясь электоратом, Себе - на радость, другим - на диво, Опять проходит праздничным парадом От Колорадо до Кологрива. Мы - дети утрат, нас святила в студёной купели Та злая страна, без которой прожить не могу. Мы - дети утрат, и все песни, что мы не допели - Поныне звучат на далёком родном берегу. Мы - дети утрат, наше дело - умри да воскресни В пустой суете континентов, событий и лет. Мы - дети утрат, и протяжно-минорные песни - Вот всё, что дано очарованным внукам, побед. Август - 1 октября 2008, Роквил
стилизация под ИВАСИ (Алексея Иващенко и Георгия Васильева) Нынче зюйд-вест раздувает зюйдвестки, Завтра норд-ост нам покоя не даст, Третья стихия нам стала невестой, Эта невеста - уже не предаст. Входим в таверны походкой нетвёрдой, Пола шуты, палубы короли, И, пожелав всем попутного норда, Пьём лишь за парусные корабли. Ангел-моряк - вот нелепая небыль, Дьявол не раз пожимал нам ладонь, Но так легко очутиться на небе Там, где смыкается небо с водой. Не оттого ль по простейшей из версий, Если мы тонем в туманной дали - Мы выплываем, приходим на верфи И строим парусные корабли. Алчность земли наш покой не нарушит, Мы возвращаемся в море домой, В чёрную сушу, как в чёрную душу, Гордо виляя резною кормой. Этого действа отвергнуть свободу Не соблазнят ни разврат, ни рубли, Вот оттого нас на чистую воду Выводят парусные корабли. Парус века сокращают до пара, Скорость почти превращая в корысть, Только и юнга поймёт, что недаром Жизнь это все же не то же, что жисть. Пересекая свинцовые воды, К синему небу от чёрной земли, Перегоняя в пути пароходы, Уходят парусные корабли. 1990? Москва
посвящается Марику Розину По старой лестнице крутой На двор измученный осенний В отцовском драповом пальто Спускались мы под воскресенье. Луна влюблённая плыла Полянкой или же Ордынкой, И остроносые ботинки Нам золотили купола. Ни к городу и ни к селу Ещё судьба не приказала, И смажет первый поцелуй Мороз у Курского вокзала, Дворов Арбатских кореша, Прудов Борисовских болота... И, словно птица для полёта - Свербит для подвига душа. Не то, чтоб мне не по годам Считать преграды и награды, А просто времени вода Течёт, сама тому не рада. Пусть святостью любой ночлег Кончался, начавшись с обмана, Но вешней лужей наш ковчег Пустил роддом Грауэрмана Затем, чтоб в смоге городском Живого трудного товара Тлетворный аромат бульвара Ворвался в ноздри на Тверском. Мы замыкаем этот круг Меж нынешним и настоящим, Мой бесконечно старый друг, Мой брат, мой пасынок, мой пращур, Отвергнув мудрость седины Не ради блезка антитезы, Зубные стиснувши протезы, Смеясь соблазнам Сатаны. Не то чтоб связь времён прочна, Не то чтоб сердце замолчало, А просто жизнь почти прошла - А начинается сначала. Детей могучие умы, Срывая мишуру регалий, Нас отвергают, как и мы Когда-то тоже отвергали Мещанства дым, плебейства храм, Легко рванув тельняшки ворот, И перегаром Вечный Город Им дует в лица, как и нам. Плывёт такая же луна, Звенит такая же монета, Лежит такая же страна, Кружит такая же планета. Несбывшиеся миражи Мочалит памяти проектор, И в направлении per rectum Прёт фантастическая жизнь. И пусть нам будет не дано Избегнуть замкнутого круга, Звени, струна, журчи, вино, Тянись, строка, люби, подруга. Ноябрь 2000 - Февраль 2001, Роквил
второе посвящение Тимуру Шаову. Аткинс - автор модной диеты В духовке поспевает курица, Шкворчит, подливою плюётся. Ох, что-то нынче мне не курится, Да если честно - и не пьётся. Ой, что-то нынче мне не можется, Вял организм и не икает. Из зазеркалья чья-то рожица На что-то явно намекает. А мне бы нынче - не намёками, И так - не мёдом жизнь полита, Вчера - перечитал Набокова - Не соблазнила и Лолита, А ведь она (куда там сверстницам) В любви - ну чисто барракуда... Пойти б откуда-нибудь сверзиться - Так не придумаю - откуда. Вот оттого духовно зябну я Да и телесно прозябаю, Аж равнодушен ко внезапному Похолоданию в Зимбабве. Ну что, казалось, два-три градуса В их жизни могут подытожить? Сиди, потей поменьше, радуйся... Но: яйца в почве жарить - дольше. И наше царство потребления, Где счастье ищется в капусте, Насквозь пронизано проблемами (Проблему выбора - опустим). То - понесёшь на гвоздик акции, Что прикупил по озаренью, А то вдруг - кинешься на Аткинса, Что кончил жизнь от ожиренья. Живёшь, лапшу клиентам вешаешь Да копишь сало или сальдо... Но ведь читали же Олешу вы? Ох, мы там вовсе не Тибальды... И сколь ни вейся жизни ниточка - Придёт какой-нибудь Просперо... Но: Сигара, коньячок, Лолиточка... Да вот и курица поспела.
посвящается А.Жильцову Мои одежды полиняют от суеты перемещений, Меня адепты променяют на ритмы злачных помещений, И ослабевшие колени падут на мраморные плиты, Как эстафета поколений лабазников-антисемитов. Моя душа окоченела и выжжена одновременно, Как горло сзади печенегом петлёй захлёстнуто ременной, И в небе облака вороньи дерьма осадки предвещают, И как-то слишком по-Хароньи паром от берега отчалит. Плот, этой пеной проморённый, шпаклёванный травой и глиной, Плод размышлений похоронных, скрипя, влачит через стремнину, И где-то посредине Стикса, как говорят - в нейтральных водах - Поймёшь нечаянно, что свыкся с Великой Рабскою свободой - Свободой петь и веселиться, с хозяйского лакая блюдца, Свободой журавля с синицей равнять пословицей ублюдской, Твердить хитро - мол, кот учёный - надежду променяв на веру, И свой ошейник золочёный неспешно выбрать по размеру, Померкнуть, выждать, притвориться овцой со слюнкою на пасти, Скумекать, выжить, претвориться в потомков, вопреки напастям, И заселить собою Землю, болота обращая в гати... И на фига я не приемлю великой этой благодати!? Скрипи, перо, бумага стерпит, уж как-нибудь души не слабже, Так важно ль - проблядь или стерлядь зачтёт пророческую лажу? Сургуч смыкается на горле зелёном почтой голубиной... Кому-то проповедь - нагорной - была, а станет - надглубинной. Теченье, полночь, скрип уключин, туман, и перевозчик мрачен. Все в норме, реквием разучен, размечен путь, проезд оплачен. И жилка на виске, что билась - порвалась, словно пуповина... Простите, люди, я любил вас - но недостаточно, как видно. 29 мая - 16 августа 2001, Роквил
Я - русский поэт. Ни меньше, ни больше. Инфан терибль, урод в семье. И если я сдохну, меня мой Боже Похоронит только в моей земле. Пусть даже сгнию в чужом околотке В удобренье для дерева или куста - Меня турист на своей подмётке Отвезёт в родные мои места. Где облака - как в бульоне клёцки. Где в муках дохнуть, жить и рожать. Где бабы плачут по-идиотски По той земле, где мне не лежать. Где в сердце моё вонзились занозы, Которые выставлю напоказ. Я - русский поэт, и русские слёзы Текут из моих еврейских глаз. 4 октября 1992, Durham, NC, USA
Я - простой советский робот Вася. Я обучен вкалывать и квасить. У меня - четыре шестерёнки И резьба на горлышке воронки. Вы меня сегодня не найдёте Ни в гульбарии, ни на работе. Я сижу в душе своей на ветке. Я - сотрудник внутренней разведки! Я люблю, российский горожанин, Инкубатор, где меня рожали, Трансформатор, что меня питает, Телевизор, что со мной гутарит. Я лежу внутри на поле минном Под обстрелом шквальным витаминным. Я люблю движенье по разметке. Я - сотрудник внутренней разведи!
Автобус подъезжает неспеша, Водитель начинает разговор, И вот уже нетленная душа Уносится за дальний косогор. Бетонная ночная полоса, Судьбу мою из мрака сотвори, Опять душа стремится к полюсам, И оба этих полюса - твои. Ведь если я осмелюсь за порог Шагнуть и горьковатую полынь Вдохнуть - тогда в Созвездие Дорог Я уплыву, ведь зов неутолим. Всё прошлое оставив на потом, Я будущее напрочь позабыл, Мой никогда не обретённый дом Помашет вслед ладонями стропил. В тот час, когда от боли не знобит, И не связать разорванную нить - Весь мир, не состоящий из обид, Меня не в состоянье изменить. А что обиды - талая вода, Холодная и пресная на вкус, А впереди мерцают города, В которые я больше не вернусь. Щербатое бетонное шоссе, Где дома никогда не обрести, Автобус, и на каждом колесе - Пыль времени таинственно блестит. Пора кончать, конечная близка, Забиты ставни, вымыты полы, Вон у того печального леска Я выйду и вдохну свою полынь!... Когда я допишу остаток строк И осознаю: больше - ничего, Я уплыву в Созвездие Дорог И стану там звездою кочевой. На города, манящие теплом, Опять нахлынет талая вода, А никогда не обретённый дом - Помашет вслед и поклянется ждать. 14 апреля 1987, Москва
посвящается Герману Корнилову Стою на страже Череповца. Дикарь, обрамлён в декор. Я ясно помню череп отца - Я пил из него кагор. Я пил, не зная - кого спросить - Спроста или неспроста Который век травяная сыть Не вытравит волчью стать? Во храм рисуйся или во хлам, В нирвану или в депру, Когда достанется плыть волхвам Вверх лицами по Днепру. Точи косу, горячи коня, Постылый лепи лубок... Но если бог покинет меня - Он будет уже не бог! Мелькнут века - ледяной глотой Предутренней белены. Придёт пора - оглашать итог И клясться ему - верны! И сыто дрогнут Череповцы, Столетия распластав, Когда по-волчьи череп овцы Глянет на них с креста. 22 августа 2005, Роквил
А у раввина - на каждый вопрос - есть ответ. Наполовину - нельзя быть аидом, нет! На батарее сушатся талес с кипой... Трудно евреям - не хочешь, а пой! Но талес, порвали талес! Аллес, аллес, аллес... Этой дороги вряд ли уже избежим - У синагоги салом закусывать джин, Сладок гортани вкус слова "тухас", как мёд Кто не картавил - тот не поймёт! Но талес, порвали талес! Аллес, аллес, аллес... Нас обязало миру ответить добром Не обрезанье, а полуночный погром. Не сибаритствуй, жди, как рассвета, Суда... Если бармицва - то навсегда! Но талес, порвали талес! Аллес, аллес, аллес... 20июня 2005, Роквил
У меня есть Джа - Капает с лезвия ножа, Когда я голосом режу хлеб суеты. У меня есть Чи - Зачерпни её и торчи, Но самое главное - у меня есть ты. Ты, ты-ды, Ты, ты-ды-ды-ды-ды. У меня есть Ян, Я твержу ему - потерпи, буян, Я пока ещё - подвожу мосты. У меня есть Инь, И пусть она порой говорит мне - сгинь, Но самое главное - у меня есть ты. Ты, ты-ды, Ты, ты-ды-ды-ды-ды. У меня есть Ра, Если не в понедельник - то прямо с утра, Достаёт до бедра... Но это - мечты... У меня есть Чмо, Так оно вообще приходит само, Но самое главное - у меня есть ты. Ты, ты-ды, Ты, ты-ды-ды-ды-ды. 13 августа - 9 сентября 2004, Роквил
Эту истину простую я занёс бы на скрижали, Чтобы в хедере учили, позабыв про аппетит: Если водка не сдаётся - то её уничтожают, Если счастье невозможно - надо больше заплатить! В Йом-Кипур, в Йом-Кипур - Водкой полнее нальём кипу! Выпьем за наш славный успех, Выпьем за нас за всех! Эту заповедь святую я занёс бы на скрижали, Чтобы в хедере учили, позабыв про аппетит: Если водка невозможна - то её уничтожают, Если счастье не сдаётся - надо больше заплатить! В Йом-Кипур, в Йом-Кипур - Водкой полнее нальём кипу! Выпьем за наш скромный успех, Выпьем за нас за всех! Эту заповедь святую я занёс бы на скрижали, Чтобы в footerе учили, позабыв про аппетит: Если счастье не сдаётся - то его уничтожают, Если водка невозможна - надо больше заплатить! В Йом-Кипур, в Йом-Кипур - Счастьем полнее нальём кипу! Выпьем за наш громкий успех, Выпьем за нас за всех! В Йом-Кипур, в Йом-Кипур - Водкой полнее нальём кипу! Выпьем за наш ёмкий успех, Выпьем за нас за всех!
Упрямая судьба по кругу завернула, Покинув мир родной, в прекрасный мир иной, Где счастье на тебя нацеливает дуло, И полная луна, и птица под луной. Где тучные стада жуют в полях люцерну, Где каждый будний день похож на выходной, И ценно все вокруг, то есть имеет цену - И полная луна, и птица под луной. А мы опять сидим за нудным разговором, У фляги золотой в надуманном долгу... О чем же он кричит, проклятый этот ворон, Под полною луной, похожей на деньгу? О том, что без любви не будет и печали, О том, что счастья нет затем, что есть покой, И так прекрасно всё, что мы не замечали - И полная луна, и птица под луной. Молчи, пустой пророк, ты верного ответа Ни на один вопрос не вымолвишь, родной, Нам, детям той земли, где тщетны все приметы - И полная луна, и птица под луной. Мы знаем ход времён, и волк в овечьей шкуре Не одурачит нас наивностью смешной, Мы помним этот час затишья перед бурей, И полную луну, и птицу под луной. И нам легко сказать, обратно улетая, Содрав с себя сарказм, чтоб не напомнил злость: Свети, свети, свети, монетка золотая, Пой, птичка, пой, пока ещё не началось. 20 Января 1997, Роквил
Январь, не мучь меня, не мучь За то, что я тебе не муж, За то, что в рокоте оков, Вокзальном сумрачном "прости" Потешных каторжных полков - Едва ли музыке расти. Моя прекрасная Январь, Молю тебя - не боливарь, Не отпирай покорных вен Уже свершившимся мечтам, Я так легко покинул плен - Что навсегда остался там. Меня давно в своих сетях Хранит холодная Сентябрь. Зрачки небес в глазницах луж Следят, тоской искажены, Как рад воде и хлебу муж В темнице любящей жены. Возьми, возьми меня скорей, Моя прекрасная Апрель, Туда, где небосвод высок, Где невозможно слово "врозь", И дышит нежностью висок, Уже простреленный насквозь. январь - март 2001, Роквил
Выбирая свой путь - не спешите чего-то прикинуть, Те, кому на штанишки приклеен ярлык "молодёжь". Кислый опыт истории - просто ржаная мякина, И на этой мякине конечно же нас проведёшь. Провели, проводили, в дорожку налили по стопке, Закусили икрой - хороша напоследок икра. Лишь какой-то юродивый всё надрывался - постойте! - Заслоняя оттяпанной культей правдивый экран. Но его, оттеснив, под завязку набили салатом, Надарили регалий, отрезав квиточки обид. Не бухти, так уж вышло - поэты уходят в солдаты, А солдаты - приходят в поэты - кто не был убит. Растревожит их прошлая боль орденами на ранах, И в иные пределы уже позовут времена... Наконец-то они говорят с временами на равных, Но на равных ли с ними в ответ говорят времена? Так и есть, поднапёрла палитра личин из подклети, Посылать прославления цинковым нашим гробам, Видно, так повелось - мы народ, что ложится под плети, Чтобы всем показать, как несладко живётся рабам. Наши души нагрубли словами, как спины рубцами, Но исторгнуть, увы, не дано ни рубцы, ни слова... Так чего ж остаётся - всё так же гордиться отцами Или вновь на миру козырять отрицаньем родства. Ни ответа, в ответ подадут нам на баб и на водку, С возвращеньем поздравят, под праздники сдвинув столы, Только нет, мы орудь взведём на прямую наводку, Зачехливши стволы, чтобы нам разорвало стволы. Если смерть - ничего, семь смертей мы уже повидали, Если жизнь - ничего, мы оттрубим её до звонка, И назавтра на улицу выйдем, надевши медали. Те, конечно, кто эти медали не продал пока. 8 сентября 1988, Москва
посвящается Вадиму Седову Апрельский вечер жасмин качает, Луна застыла на полпути, А в переулке кадет скучает От гормональных перипетий. Он гимназистку шестого класса Любил, как истый герой Дюма, Катал на конке, в альбоме клялся, Сбегал в Урюпинск, сходил с ума. Давно забыта мужская гордость, Мужская нежность в ходу зато, Не спит ночами кадетский корпус, Подушки скомкав у животов. Всё будет после: кадет - чекистом, Она - эсеркой, почти родня, И всё случится легко и чисто На Михельсона в разгаре дня. А нынче вечер жасмин качает, Кадет доверил письмо дуплу, И пароходик вот-вот отчалит На город Канев вдаль по Днепру. И что бы там ни творилось с миром, В любые веси и времена, Но лишь повеет в лицо жасмином Апрельский вечер - и всё. Хана. 24-25 марта 2003, Роквил
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |