|
|
Было мило, было ново И не дорого совсем Скрыть соломкою сосновой Наготу кухонных стен. Но годами разметало Мой соломенный уют, В нашей кухоньке усталой Больше песен не поют. Коси, коси, коси коса, коси коса, пока роса, Пока дорога, небо и земля. Неси, неси, меня, лиса, туда, за синие леса, Где память спит, где всё с нуля. Полно ворошить обломки - Не найдёшь, кого винить, Просто, не было соломки, Чтобы стены починить. Просто, вдруг покрылся пылью Дом, где я теперь в гостях, Где меня всегда любили И когда-нибудь простят. Коси, коси, коси коса, коси коса, пока роса, Пока дорога, небо и земля. Неси, неси, меня, лиса, туда, за синие леса, Где память спит, где всё с нуля. Вечны каменные поры, Вечны вздохи под луной, Вечны лужи и заборы, Но не вечен дом родной. Две сосновые соломки И плетёнка для конфет, Где ж вы, стены из соломки, Думал, вас прочнее нет...
Игрушечной нашей любви Слегка не хватало печали... И синие чайки кричали, И сонные сосны качали Над нами вершины свои. - А впрочем, была и печаль, Как это притихшее море, Как музыка В Домском соборе, Когда забывается горе И кажется: Жизни не жаль. - А после Была и тоска, Глухая, как поздняя осень, Когда необуздан и грозен Прибой из волны и песка. - А что ещё нужно душе? Немного любви И тревоги, Немного листвы на дороге И ветра в сухом камыше. - Но главное - эта печаль, Как тихое, кроткое море, Как музыка В Домском соборе, Когда забывается горе И кажется: Жизни не жаль.
Гори, моя душа, пускай огонь сжигает Мосты ко временам, где жил, собой греша. Пока светла моя звезда и воздуха хватает, И разум злом не помрачен, гори, моя душа! Пока еще любить и жить хватает страсти, И драться до конца, собой не дорожа, Пока свободен мой язык и страху неподвластен, Пока надежда в сердце есть, гори, моя душа! Когда же тьма и тьма тоску посеют в сердце, И ночь падет на мир, безумием страша, Спаси меня от этих бед, пускай ценою смерти, Да не угаснет твой огонь, гори, моя душа! Так дай нам Бог понять на нашей страшной тризне, Что все, в чем нет огня, не стоит ни гроша. Нет родины иной, чем жизнь, но свет твой выше жизни, Веди меня на свой огонь, гори, моя душа!
Я с детства был на редкость музыкальный мальчик, Меня не портил ни коклюш, ни энурез. Я как никто умел поставить нужный пальчик, Когда брал ноту между ре и ре-диез. Я помню точно день и час, Когда в наш музыкальный класс, С трудом втащили инструмент моей мечты... Когда я в первый раз сыграл на контрабасе В соседнем доме окотилися коты. Папаша мой имел по жизни два богатства: Бочонок рома и роскошные усы. Он, даже в стельку пьян, не уставал ругаться, Когда я дёргал за любимые басы. Суров и глух к моим мольбам, Он запирал меня в чулан, О как в разлуке длились тягостно часы!.. И я удрал из дома вместе с контрабасом, А у папаши с горя выпали усы. Я не последним донжуаном слыл в оркестре, Изрядно скроен и приятности не чужд. Недаром фрейлина германской кронпринцессы Сказала мне: "Майн херц, Вы есть майн гутен муж!" Под вздохи пьяного кюре Нас обвенчали в декабре, Мы дали клятву жить в согласии весь век... Я ей как бог всю ночь играл на контрабасе, А по утру она сбежала в Кенигсберг. Вот так и жил я одинок и импозантен, Так и тужил, питаясь музыкой одной. Так и состарился от престо до пэзантэ, Бродя по свету с контрабасом за спиной. Когда ж, угрюмый и босой, Ко мне пришёл мужик с косой И молвил: "Пробил час, заканчивай "ля-ля"!" Сначала я сыграл ему на контрабасе, А после в ящик он сыграл уж без меня.
На краткий миг сверкнет разряд, и разойдясь, перегорят два голых провода. И только пепел на губах да север в облачных клубах, и эти проводы. Стальными крыльями звеня, тебя уносит от меня зима счастливая налетчица. Ты уезжаешь за моря, сейчас простимся и моя жизнь кончится. И у виска стучит печаль, а на плечах лежит тоска - моя тоска, и мне мерещится земля, что далека и так близка - Мадагаскар. По маршам лестничным сбегу, к домам, увязнувшим в снегу, в предновогоднюю распутицу, сейчас затянется прыжок, сейчас затянется ожог, и все забудется. Ты там отыщешь свой Грааль, а здесь дочертят акварель на тонких стеклах ветви голые, мой март растопит твой февраль, мой май затопит твой апрель водою полою. И у виска стучит печаль, а на плечах лежит тоска - моя тоска, и мне мерещится земля, что далека и так близка - Мадагаскар!
Была туманная луна, И были нежные березы... О март-апрель, какие слезы! Во сне какие имена! Туман весны, туман страстей, Рассудка тайные угрозы... О март-апрель, какие слезы - Спросонья, словно у детей!.. Как корочку, хрустящий след Жуют рассветные морозы... О март-апрель, какие слезы! Причины и названья нет! Вдали, за гранью голубой, Гудят в тумане тепловозы... О март-апрель, какие слезы - О чем ты плачешь? Что с тобой?
Мой дальний порт туманы стерегут. Приходят пароходы и уходят, Они в морях призвание находят, Лишь только я стою на берегу. Я жду один знакомый силуэт, Мой час еще не пробил, дорогие, Уходят в море разные другие, Лишь только для меня отхода нет. Припев: Когда ж придет мой пароход, пусть не спеша, Который голубой весь, не иначе, А на борту написано - "Удача". А на корме сигнал - "Не обижайте малыша". На пароходе маленьком моем Матросы-удальцы и кавалеры, А если веселы они не в меру, То это дело мы переживем. Переживем туманы мы и лед, Я сам поставлю паруса надежды, Чтоб было так, как не бывало прежде, Чтобы скорей пришло то, что придет. Припев. Плыви, мой пароход, плыви скорей, Куда другие и не заплывают, Их компасы неправильны бывают, В широтах, мной придуманных морей. Они на карты не нанесены И в лоциях морей тех самых нету, Но, не смотря, товарищи, на это, В них многие бывали спасены. Припев: Когда ж придет мой пароход, Который голубой весь, не иначе, А на борту написано - "Удача". А на корме написано - "Ребята, полный ход!"
Над домами, домами, домами голубые висят облака - вот они и останутся с нами на века, на века, на века. Только пар, только белое в синем над громадами каменных плит... Никогда, никогда мы не сгинем, мы прочней и нежней, чем гранит. Пусть разрушатся наши скорлупы, геометрия жизни земной , - оглянись, поцелуй меня в губы, дай мне руку, останься со мной. А когда мы друг друга покинем, ты на крыльях своих унеси только пар, только белое в синем, голубое и белое в си...
Луна выплывает, как бледный нуль - Ни линий, ни волнения, ни огня. (Я не могу жить без тебя!) Как мерцает она сквозь оконный тюль... Пыля, проезжает шальной фургон - Гремящая музыка чутких снов. (Я не могу жить без тебя!) Соседка выходит курить на балкон. Пора на бульвар, где обьятья пар, Пустые витрины, разбитая буква "П"... (Я не могу жить без тебя!) Считает ночные шаги тротуар. Когда сквозь рассудок и лень дошло, Что я не могу жить без тебя, Уже выплывала луна, как бледный нуль, И было ей на небе нехорошо.
Привет тебе, старый мой мягкий диван, Я здесь погружался в немало нирван. На этом удобном диване Сидели и Гали, и Мани. Здесь песни им пел и слагал им стихи, И прочие также случались грехи. А ты, мой диван, всё безмолвно терпел, Лишь в главный момент потихоньку скрипел... Теперь же один на диване лежу И взшлядом задумчивым в вечность гляжу. Не нужно мне более Маньь или Галь, А мысль нескромно уносится вдаль К прекрасной единственной Тане, Что видеть хочу на диване!
Запах пены морской и горящей листвы И цыганские взоры ворон привокзальных... Это осень, мой друг, это волны молвы О вещах шерстяных и простудах банальных. Это осень, мой друг, это клюв журавля, Это звук сотрясаемых в яблоке зерен. Осень, мой друг,- это свежая тушь Расползается, тщательно дни сокращая. Скоро все, что способно, покроется льдом, Синей толщей классической твердой обложки, Это осень, мой друг, это мысли о том, Как кормить стариков и младенцев из ложки. Как дрожать одному надо всеми людьми, Словно ивовый лист, или кто его знает. Это осень, мой друг, это клюв журавля, Это звук сотрясаемых в яблоке зерен. Осень, мой друг, это слезы любви, Ко всему, что без этой любви умирает.
Вдруг многое понял и многое вспомнил, но поздно. И многое надо сказать, но увы, не успеть. Стрелою вонзается в душу гудок паровозный, И к горлу комок, хочешь плакать, а надо бы спеть. Сцеплены вместе руки и в песне Вновь прозвучит наш нехитрый мотив. Голосом звонким его подхватив, Вступишь привычно в наш сомкнутый круг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг... Наша юность, как сон, пронеслась, и похвастаться нечем. Ничего, старина, впереди нас дела ещё ждут. Нас дорога свела, мы привыкли к разлукам и встречам. И с дороги нас этой не сманят покой и уют. Сцеплены вместе руки и в песне Вновь прозвучит наш нехитрый мотив. Голосом звонким его подхватив, Вступишь привычно в наш сомкнутый круг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг... Песня боль притупила и вмиг, сократив расстоянья, Пронесла нашу память дорогами прожитых лет. Губы шепчут: "Прощай", ну а сердце твердит:"До свиданья!". И колёс перестук повторяет последний привет. Сцеплены вместе руки и в песне Вновь прозвучит наш нехитрый мотив. Голосом звонким его подхватив, Вступишь привычно в наш сомкнутый круг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг. Всё хорошо, до свидания, друг...
Это моя лодочка, мартовская вода. Сяду в свою лодочку и поплыву туда, Где за стволами черными брезжит туманный свет, Где и заснет челн - мой дальше пути нет. Нет, все-таки есть один - с птицею на груди, Что на моей груди зимовала - Вверх, видишь, плывет река Паром под облака, будто бы ей земли мало. Это моя дудочка, мартовский звук глухой, Снимет опять дудочка боль мою, как рукой, Снова порядок, вроде, здесь на кораблике И улетит мелодия в лето к другой реке. Там - солнце над головой, носятся над травой Звонкие голоса человечков, К ним дудочки звук слетит, Это - конец пути, эхо его уйдет в вечность. Это моя комната, белый туман - стена. Ночью любой темной рамка на ней видна, Дремлет моя лодочка в рамочке на стене, В полночь, моя лодочка, ты поплывешь ко мне.
Птицы тебя принимают за птицу, Дикие розы за дикую розу. Кошки тебя принимают за кошку, Скрипка считает своею сестрою. Я ничего в тебе не понимаю - Дикую розу для кошки срываю, В скрипке пусть птица гнездо себе вьет... Я не уеду на красном трамвае, Только пусть вечно меня исцеляя, Скрипка играет и роза цветет. Как в тебе все это может вместиться: Кошка играет на скрипке для птицы, Птица про дикую розу поет... Я не пойму и никто не поймет. Я ничего в тебе не понимаю - Дикую розу для кошки срываю, В скрипке пусть птица гнездо себе вьет... Я не уеду на красном трамвае, Только пусть вечно меня исцеляя, Скрипка играет и роза цветет. Ты мастерица взлетать и кружиться, Значит, ты птица. Ты перешла мою жизнь, как дорожку, Значит, ты кошка. Коль усмиряешь, спасаешь от крика, Значит, ты скрипка. Значит, ты скрипка... Но я ничего в тебе не понимаю - Дикую розу для кошки срываю, В скрипке пусть птица гнездо себе вьет... Я не уеду на красном трамвае, Только пусть вечно меня исцеляя, Скрипка играет и роза цветет, Скрипка играет и роза цветет.
Когда лампа разбита, Огонь умирает в пыли. Когда буря забыта, Все меньше радуг вдали. Когда лютня упала, Струна звенит все слабей, Когда речь отзвучала, Бледнеет память о ней. Без лампы недолго Огонь догорал, чуть дыша, И песня умолкла, Когда онемела душа. В ней гимны ночные, Как ветры в руинах, поют, Как волны морские, Что вечно в колокол бьют. Открыты ударам Два сердца у всех на виду, И жребий недаром Слабейшему прочит беду. Любовь! Ты ведь знала О нашей непрочной судьбе. Зачем ты избрала Такое жилище себе? Но сердце устанет, Как ворон в большой ураган, И разум обманет, Как солнце в мороз и туман. Стропила раскрыты, Орлиный обрушился кров, И нет нам защиты От зимних холодных ветров. . . . . . . . . . . . . . . . . Когда лампа разбита, Огонь умирает в пыли. Когда буря забыта, Все меньше радуг вдали. Когда лютня упала, Струна звенит все слабей, Когда речь отзвучала, Бледнеет память о ней.
После дождичка небеса просторней, Голубей вода, зеленее медь. В городском саду флейты, да валторны. Капельмейстеру хочется взлететь. В городском саду флейты, да валторны. Капельмейстеру хочется взлететь. Ах, как помнятся прежние оркестры, Не военные, а из мирных лет. Расплескалася в уличках окрестных Та мелодия, а поющих нет. С нами женщины, все они красивы, И черемуха - вся она в цвету. Может жребий нам выпадет счастливый, Снова встретимся в городском саду. Но из прошлого, из былой печали, Как не сетую, как там не молю, Проливаются черными ручьями Эта музыка прямо в кровь мою.
Как бы мне сейчас хотелось в Вилкове вдруг очутиться! Там - каналы, там - гондолы, гондольеры. Очутиться, позабыться, от печали отшутиться: Ими жизнь моя отравлена без меры. Там опять для нас с тобою дебаркадер домом служит. Мы гуляем вдоль Дуная, рыбу удим. И объятья наши часты, и над нами ангел кружит И клянется нам, что счастливы мы будем. Там у пристани танцуют жок, а может быть, сиртаки: Сыновей своих в солдаты провожают. Все надеются: сгодятся для победы, для атаки, А не хватит - значит, новых нарожают. Как бы мне сейчас хотелось очутиться в том, вчерашнем, Быть влюбленным, и не думать о спасенье, Пить вино из черных кружек, хлебом заедать домашним, Чтоб смеялась ты и плакала со всеми. Как бы мне сейчас хотелось ускользнуть туда, в начало, К тем ребятам уходящим приобщиться, И с тобою так расстаться у дунайского причала, Чтоб была еще надежда воротиться.
Жизнь До конца ясна. Так ясна, что яснее некуда. Все ее ходы, Каждый поворот До пошлости известны наперед. День Ускоряет бег. Ночь, мелькнув, ускользает в пустоту. И тает на лету московский снег, Как дни и ночи тают на лету. И в пустоту Из пустоты Опять глядишь, глядишь, глядишь, подперевшись рукой, Будто ты не ты, и доигрывать эту игру Будешь не ты, а кто-то совсем другой. Как На игру ни глянь, Дрянь игра - дело дрянь со всех сторон: При голом короле Одна ладья, Одна ладья, да и в той старик Харон. Но несмотря, Но вместе с тем Опять сама себя тешит и тешит неслабая мысль - Мысль, что вместе с тем и тем не менее, Несмотря на все законы эндшпиля Можно вдруг найти нестандартный ход. Каждый день и каждое мгновение Чем нелепей, тем благословеннее, И - И - И тем не менее, Вместе с тем...
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |