|
Вот как будто бы сначала Начинается судьба У бетонного причала, У последнего столба. Здесь вдали остались бури, Здесь земля уже близка, Здесь косынку голубую Я, прищурившись, искал. И забудутся едва ли Эти несколько минут: Здесь меня когда-то ждали, А теперь уже не ждут. Белой пеной, мягкой лапой Бьются волны о маяк. Я схожу себе по трапу - Независимый моряк. Но все время призывают Отдаленные моря, Все куда-то уплывают, Выбирают якоря. Так и мы от чьих-то судеб, Как от пирса, отошли, Так от нас уходят люди, Словно в море корабли. До свиданья, дорогие, Вам ни пуха ни пера! Пусть вам встретятся другие, Лишь попутные ветра! Море синее сверкает, Чайки белые снуют... Ни на что не намекаю, Просто песенку пою.
Новый век нам приготовил Настоящий киношок: На экране море крови, Брызги мозга и кишок. Но курил бы в коридоре Супертриллер бы любой, Если б кто с большого горя Снял кино про нас с тобой. Без выбитых зубов, С весьма небольшим бюджетом... Рыдали б над сюжетом Лос Анжелес и Тамбов. И зрителей маня Во все кинозалы мира, Вполне бы мог Де Ниро - Меня. Милый зритель, извините, Но без драк и рваных ран Жизнь полна таких событий, Что не выдержит экран. Эти сцены и картины В кинофильме описать - Нежный лирик Тарантино Будет задницу кусать! Мы в свой сюжет включим Всё то, что давно забыто. Сыграть бы мог Де Вито Всех прежних твоих мужчин. И пол мужской губя, Вращая бедром неслабо, Мерлин Монро могла бы - Тебя! Милый друг мой, не пора ли Сценариста поменять? Всё, что мы не так сыграли Взять и снова переснять. Иль оставить всё, как было, Пусть вовек не будет снят Наш с тобой сюжет "Годзиллы" И "Молчания ягнят". Нам лучше про любовь, И чтобы музон хороший, Чтоб хлопали в ладоши Лос Анжелес и Тамбов. И чтоб экран не гас, И плёнка чтоб не кончалась, И чтобы получалось Про нас!
Бом-тилибом, бом-тилибом, Будешь упрямится - стукнешься лбом. Если не вовремя ляжешь в кровать - Утром противно вставать. Вот почему важен режим, Вот почему мы к подушкам бежим И телевизору машем рукой - Спи, отдыхай, дорогой! Бом-тилибом замер в тиши, Книжки уснули и карандаши, Все до утра замирает кругом, Бом-тилибом-тилибом. Бим-бом, бом-бим, Не беспокоить - мы спим!
Цветной настенный календарь с портретом молодой артистки, И кучка пепла на полу, и полночь позади, И впереди вся ночь, и две зажаренных сосиски, И таракан, и не один. Будильник старый без стекла и новый с золоченой стрелкой, И белый снег на волосах - следы седой зимы, И впереди рассвет, и две невымытых тарелки, Ах, кто бы, кто бы их помыл. И двадцать восемь новых строк, как стая голубей их клетки, И тысяча ночей иных, как смерч над головой, И впереди вся жизнь и две исписанных салфетки, И все, и больше ничего.
На меня надвигается По реке битый лед. На реке навигация, На реке пароход. Пароход белый-беленький, Дым над красной трубой. Мы по палубе бегали - Целовались с тобой. Пахнет палуба клевером, Хорошо, как в лесу. И бумажка наклеена У тебя на носу. Ах ты, палуба, палуба, Ты меня раскачай, Ты печаль мою, палуба, Расколи о причал.
Что в чужом краю, что в отчем - на высоком небосводе не увидишь ты алмазов. Да и кто их видел, впрочем? При какой такой погоде? Счастье капризно, даль тревожна. А жизнь - она и вовсе одна, второй не будет. Рим с собою взять не можно. Помаячь пока что возле, папа римский не осудит. Рим нисколько не в упадке, он щебечет и хлопочет. Нарасхват идут напитки, курс в порядке биржевой. Люд заморский по руинам резво скачет, пальцем тычет во что хочет. Отчего бы, в самом деле, не скакать, пока живой? За сто лир (цена смешная) ты пломбир купи с изюмом и направься вдоль дель Корсо, юных барышень смущая серым в клеточку костюмом. Ах, эти барышни глазами серьёзными своими моргают так прелестно! Мы умрём - и чёрт бы с нами, а вот что случится с ними? Совершенно неизвестно. На скамейке ренессансной, у античного забора, не забудь, что ехать скоро, и бесед не проводи. Что там за архитектура, синьорина? Что за флора там, синьора? Не твоя печаль, приятель, погулял и проходи. В свой черёд коснётся слуха тот сигнал валторны строгой, что вязать велит пожитки. Ни пера тебе, ни пуха. Отдохни перед дорогой. Влажный рассвет тебя разбудит, портье ключами щёлкнет, а дальше - как придётся. Жизнь одна, второй не будет. Но пока валторна смолкнет, колокольчик распоётся.
Давай-ка тряхнём стариной, давай-ка слабаем блюз Как в те времена, когда у жизни были цвет и вкус, Когда мы ставили на красное, а вышло - зеро, Когда всего-то авторучку называли - перо, Когда нас любили за так, когда было много дано, Когда хватало рубля на вино. Давай-ка нальём, старик, давай-ка махнём, чувак, Давай наплюём на мир, в котором что-то не так, Уж мы-то знаем, как скупа и беспощадна игра, И наше розовое "завтра" догорело вчера, И наши часы не спешат, а денег по-прежнему нет Ни на постель, ни на обратный билет. А кто-то запойно пьёт, а кто-то мотает срок, А кто-то последним аргументом полагает курок, А что разгром на личном фронте и в анкете - бедлам, Что впору нам перебегать дорогу чёрным котам - На то и свобода, брат, зато мы вольны решить На что поставить, а на что - положить.
Скверная жена уже направилась в душ - смыть следы седьмого греха. В этот миг на сцене появляется муж и желчно говорит: "Ха-ха-ха!" У всякого жанра свои законы: любовник обнаженный летит с балкона. Был всю жизнь бездарен, а летит, как Гагарин, и при этом песню поет: "Порок наказан, добродетель торжествует! Иной развязки, господа, не существует! Все побеждают воля и разум, дракон повержен, порок наказан, но как приятно быть порочным, господа!" ...Или, скажем, баблосы прессуешь в брикет, алчность проявив и цинизм. Чу! - Над ухом тикает уже не брегет, а несколько иной механизм. Получи свою награду на финишной ленте в универсальном тротиловом эквиваленте, и лети в мерседесе в небесные веси, и радостно песню пой: "Порок наказан, добродетель торжествует! Иной развязки в наши дни не существует! Все побеждают воля и разум, дракон повержен, порок наказан, но как приятно быть порочным, господа!" Как бы бес ни силился укрыться в ребро, в деву, или даже в весло, в мире непреложно торжествует Добро, ergo, истребляется Зло. ...Пьяный муж уснул, решив, что разводиться не стоит, и не слышит, как маленький чужой сперматозоид на его простыне при полной луне жалобно так поет: "Порок наказан, добродетель торжествует! Иной развязки, господа, не существует! Все побеждают воля и разум, дракон повержен, порок наказан, но как приятно быть порочным, господа!" Играют марши в мажорной гамме, Добро пинает по Злу ногами, хлещет хвостом и бодает рогами, и сейчас оно точно споет: "Порок наказан, добродетель торжествует! Иной развязки, господа, не существует! Все побеждают воля и разум, дракон повержен, порок наказан, но как приятно быть порочным, господа!"
Бутылка портвейна разбилась о камень И сладкую влагу впитал чернозем. Скажи мне, что делать с твоими руками, Скажи, где другую бутылку возьмем. Прости мне, что речи горячи и пылки, Прости обороты с началом на "ё". Ведь ты же не просто разбила бутылку, С бутылкой ты сердце разбила мое. Летят самолеты, плывут пароходы, Привычной дорогой идут поезда. И будут еще за портвейном походы, Но счастья не будет уже никогда. Пускай ореол романтизма развеян, Пускай нам уже не поют соловьи, Но я не забуду бутылку портвейна, Весну и дырявые руки твои.
Поток людей, поток машин шумлив и бесконечен, А запах маленьких кафе почти невыносим. Вперёд, друзья мои, вперёд, судьбе своей навстречу, Покуда тикают часы, пока хватает сил. Припев: Мне эта улица видна от края и до края И от безумия её до мудрости её. То медь карманная звенит, то музыка играет, То память держит за рукав, то свищет забытьё. Торговец выставит товар на красочных витринах, Валютчик спросит втихаря "не нужно ли чего?" Хасиды в чёрных сюртуках похожи на пингвинов, И девы смуглые вершат гипноз и колдовство. Припев. Горячий воздух растворит законы перспективы, Но я готов в любой момент вам угадать нак спор В окошке профиль золотой и веточку оливы, И там за грудами домов синеющий простор.
Синяя крона, малиновый ствол, звяканье шишек зеленых. Где-то по комнатам ветер прошел - там поздравляли влюбленных. Где-то он старые струны задел - тянется их перекличка... Вот и январь накатил, налетел, бешенный, как электричка. Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили, громко в картонные трубы трубя, словно на подвиг спешили. Даже поверилось где-то на миг (знать, в простодушье сердечном): женщины той очарованный лик слит с твоим празднеством вечным. В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели чем это стала ты нехороша? Что они все, одурели? И утонченные, как соловьи, гордые, как гренадеры, что же в надежные руки свои прячут твои кавалеры? Нет бы собраться им, время унять, нет бы им всем расстараться. Но начинают колеса стучать: как тяжело расставаться. Но начинается вновь суета. Время по-своему судит. И в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет. Ель, моя ель - уходящий олень, зря ты, наверно, старалась: женщины той осторожная тень в хвое твоей затерялась. Ель моя, ель! Словно Спас на крови твой силуэт отдаленный, будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной.
На Арбате, через площадь вел на ниточке послушной Ярко-красный шар мальчонка - мир свой розовый, воздушный Отражаясь и качаясь, заикаясь, и ругаясь, заикаясь и волнуясь Сквозь него и мы проходим. Мы все розово целуясь, забывая грусть и зависть, В розах розово встречаясь возле розовых киосков. Только вдруг вот лопнул шарик. И не розово проходим, и не розово целуем, И не розово смеемся у не розовых киосков Только жаль того мальчонку - на душе темно и сиро Нет на ниточке послушной больше розового мира, Где все розово целуясь, забывая грусть и зависть, Заикаясь и волнуясь в розах розово встречаясь... Возле розовых киосков. На Арбате, через площадь вел на ниточке послушной Ярко-красный шар мальчонка - мир свой розовый, воздушный Отражаясь и качаясь, заикаясь, и ругаясь, заикаясь и волнуясь Сквозь него и ты проходишь.
Целовались в землянике, Пахла хвоя, плыли блики По лицу и по плечам; Целовались по ночам На колючем сеновале Где-то около стропил; Просыпались рано-рано, Рядом ласточки сновали, Беглый ливень из тумана Крышу ветхую кропил; Над Окой цветы цвели, Сладко зонтики гудели, Целовались - не глядели, Это что там за шмели; Обнимались над водой И лежали близко-близко, А по небу низко-низко - Самолетик молодой...
Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая. Над Ригой шумят, шелестят снегопады, Утопли дороги, недвижны трамваи. Сидят на перилах чугунной ограды Я, черная птица, и ты, голубая. Согласно прогнозу последних известий, Неделю нам жить, во снегах утопая. А в городе вести: скитаются вместе Та, черная птица, и та, голубая. Две птицы скитаются в зарослях белых, Высокие горла в снегу выгибая. Две птицы молчащих. Наверное, беглых! Я - черная птица, а ты - голубая. Качаются лампочки сторожевые, Качаются дворники, снег выгребая. Молчащие, беглые, полуживые, Я - черная птица, и ты - голубая. Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая. Снега, снегопады, великие снеги! По самые горла в снегу утопая, Бежали и бродят - ах, в кои-то веки - Та, черная птица, и та, голубая.
Тишайший снегопад - Дверьми обидно хлопать. Посередине дня В столице - как в селе. Тишайший снегопад, Закутавшийся в хлопья, В обувке пуховой Проходит по земле. Он формами дворов На кубы перерезан, Он конусами встал На площадных кругах, Он тучами рожден, Он окружен железом, - И все-таки он - кот В пуховых сапогах. Штандарты на древках, Как паруса при штиле. Тишайший снегопад Посередине дня. И я, противник од, Пишу в высоком штиле, И тает первый снег На сердце у меня.
Не выше пояса забвения трава Как друг от друга нас дела оберегали. А мы идем себе своими берегами И друг от друга глаз не можем оторвать. | 2 раза А мы идем себе вдоль времени реки Тропинка катится, то круче, то положе И наши женщины становятся моложе, А мы с семнадцати все также старики. | 2 раза Река осенняя, туманная река, Мила зима, да лед то треснет, то подтает Милей весна, да только жаль мосты сметает Лишь летний брод, да не видать его пока. | 2 раза
Не верьте никому, ничьим слезам не верьте, ничьим словам не верьте - ни славе, ни хуле. Один и тот же лик у жизни и у смерти в любые времена и на любой земле. Есть только Высший суд, и только личный опыт: натруженные стопы, морщины на челе, надежд или молитв сливающийся шепот в любые времена и на любой земле. От перемены мест меняются пейзажи, занятия и даже закуска на столе, но близкие мои любимы мной все так же в любые времена и на любой земле. Что в сутолоке Москвы, что в буйстве Тель-Авива судьба неторопливо качает на крыле. И, значит, можно жить, и можно быть счастливым в любые времена и на любой земле.
Тот запах вымытых волос, Благоуханье свежей кожи! И поцелуй в глаза, от слез Соленые, и в губы тоже. И кучевые облака, Курчавящиеся над чащей. И спящая твоя рука, И спящий лоб, и локон спящий. Повремени, певец разлук! Мы скоро разойдемся сами. Не разнимай сплетенных рук. Не разлучай уста с устами.
Ей-богу, грех в такую ночь Не выйти на свиданье к городу и снегу На улицы, уставшие от бега Обветренных машин. Увидеть отражение души В колодце чёрного двора И вспомнить, вспомнить, вспомнить про вчера, Уснувшее в заснеженной, Уснувшее в заснеженной, Уснувшее в заснеженной тиши, тиши, тиши... Как белые ночные мотыльки, Как белые ночные мотыльки, Летают возле фонарей снежинки - Пылинки вечности по имени Зима, И белыми громадами дома Нависли над безлюдьем тротуаров... Зияя трещинами арок, По городу идёт Зима. О, сколь прекрасно это полотно, Природой сотканное за ночь, Какая щедрость в каждом из мазков! Сугробами скамейки над рекой Едва подёрнуты туманом. Нахохлившись, ворона на снегу Чернеет - не отбилась бы от стаи... Как часто ночью город дарит то, Как часто ночью город дарит то, Что утром мы порой, что утром мы порой, Что утром мы порой Не замечаем.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |