Сомнения отринув, откинув и поправ,
Я распрямляю спину и исправляю нрав.
Я выглажен и сглажен, отважен и речист.
И даже чуть вальяжен, как, скажем, футболист.
Футбольная походка пружинсито-сложна.
И никакая водка мне нафиг не нужна.
Я вовремя разбужен, надушен и одет.
И всем на свете нужен от кепки до штиблет.
Меня заметишь сразу и выдохнешь с трудом:
"Да это Широглазов свой покидает дом!
Глядите, как раскован! Смотрите, как хорош!
Ну, где еще такого хорошего найдешь!"
А я иду неспешно - успешен и красив.
Несу себя как внешность через жилой массив.
И вдоль дороги дамы пророчат мне успех:
"Ты самый, самый, самый особенный из всех!"
Ну что же, вывод ясен и бесполезен спор:
Конечно, я прекрасен и дьявольски хитер,
Отважен, как Коперник, коварен, как змея.
Я сам себе соперник и сам себе судья.
Иду по тротуару под восхищенный стон.
Подайте мне гитару, я сделаю шансон.
Не может Широглазов на публике молчать.
Ну, и, конечно, сразу меня начнут качать.
Сомнения отринув, откинув и поправ,
Я распрямляю спину и исправляю нрав,
Давлю в себе по капле холуя и раба,
Участвуя в спектакле по имени "Судьба".
Все реже, реже, реже отчаянье и страх.
Я снова на манеже в помаде и цветах.
Свиданья назначайте, не источайте злость,
Встречайте и качайте, пока не началось....
ВНИЗ ПО ВОЛОГДЕ-РЕКЕ
Вниз по Вологде реке
я плыву на катерке.
Ни долгов, ни сожалений -
абсолютно налегке.
Катит Вологда-река
мимо церкви и ларька,
и Михалыч с саквояжем,
как дурак, у "Поплавка"
Недвижим который год.
Но никто не поднесет...
Вниз по Вологде реке
при попутном ветерке,
с поэтической элитой
третий час накоротке.
Костя смотрит свысока,
как несет меня река,
и в его глазах гранитных
ощущается тоска.
Чтобы плыть к началу дня,
он готов отдать коня.
Вниз по Вологде реке
с папироскою в руке,
вдоль шаламовского дома
на Софийском бугорке
я плыву издалека,
непосаженный пока.
Выйти что ли у Варлама,
шандарахнуть чефирка?
Ну, а речка Колыма
прибежит к тебе сама.
Вниз по Вологде реке
в полосатом пиджаке
я плыву в литературу
на последнем катерке.
Впереди бежит строка
из тетрадного листка.
И для памятника места
мне не выбрано пока...
Катерок спешит домой.
Я пока еще живой...
Богат библейским именем, а денег - ни гроша.
Зато живет внутри меня бессмертная душа.
И хоть бывает всякое с душой в бездушный век,
Но без нее макака я, а с ней я - человек.
Ах, какое скушное бытие бездушное -
Грязное и душное, как быт.
Тело грустью мается, по земле слоняется
И рыдать пытается навзрыд.
Только зря артачится: без души не плачется.
Тело в доме прячется и - ша!
Так что, православные,
В человеке главное - душа...
И я нырнул нечаянно в пучину грешных дел,
Губил себя отчаянно, да вовремя прозрел -
Оставил черту стопочки и к Богу - не спеша...
Ведет меня по тропочке бессмертная душа.
Ах, какие светлые небеса рассветные
И какие тщетные слова
О деньгах и корысти. Кто ты будешь в скорости?
По закону подлости - трава...
Так чего артачиться, где-то кем-то значиться...
Жизнь к закату катится, шурша...
Так что, православные,
Пусть спасется главное - душа...
Богат библейским именем, а денег - ни гроша.
Зато живет внутри меня бессмертная душа.
И, может быть, когда-нибудь зачтется мне, как знать,
Что умудрился сильно я ее не запятнать...
Я ДУМАЛ - ЭТО ДОЖДЬ
Я думал: это дождь пошел,
а это майский ветер
сбил мою прическу и накрыл глаза
седою прядью.
И морские брызги
сделали морщины
на моих щеках еще заметней.
Дождь. Какой там, к черту, дождь...
на безоблачном небе застыл
то ли солнечный диск,
то ли старый фонарь на чугунной петле,
под которым прошла моя жизнь.
О чем грустит пустынный пляж
за 20 дней до первого заезда
"дикарей" из Сыктывкара?
Может, о последних динозаврах,
что бродили здесь до нашей эры?
Или о заснеженных краях,
где земля промерзает насквозь
и полярная ночь тихо сводит с ума,
и знакомый фонарь
растворен в воркутинской пурге...
ДВЕРЬ В ЛЕТО
Я был один, и ты была одна.
И одиноко щурилась в оконце,
как в пятистишье древнего японца,
холодная январская луна.
Стоял мороз в душе и на дворе,
кусты в сугробы втягивали плечи.
И ничего не предвещало встречи
меня с тобою в этом январе.
Я вышел в ночь, тоскою обуян,
не ведая, что этой ночью странной
мы встретимся негаданно-нежданно
с тобой у магазина "Океан".
Я шел вперед, не зная о тебе,
И вел меня неразличимый некто
по кромке Воскресенского проспекта
навстречу нашей маленькой судьбе.
И в одиноком свете фонаря
На фоне занесенной остановки
ты попросила тихо и неловко,
чтоб я тебя забрал из января.
А ветер выл, как одинокий зверь,
но впереди уже маячил где-то
кусочек света из-за двери в лето.
И мы с тобой шагнули в эту дверь...
Марина идет по дороге,
От жизни грешной отрешась.
Уныло летит ей под ноги
Чужая татарская грязь.
Чужая скрипит колымага
И мат из чужого окна...
Елабуга - это не Прага,
Елабуга - это дыра...
Марина не видит, не слышит,
Не любит, не верит, не ждет.
Дыхание жизни все тише,
И смерть - у соседних ворот.
Все вытерпит только бумага,
Пока не дойдет до костра...
Елабуга - это не Прага,
Елабуга - это дыра...
Не то, чтоб по жизни непруха,
А просто усталость и страх.
От мужа ни слуха ни духа,
И дочь у чертей на рогах...
И день непогодой распорот,
И ночью ни света, ни звезд...
Елабуга - это не город,
Елабуга - это погост...
В Елабуге нету маститей.
Но кто ж у Поэта в долгу?
"Простите... Простите... Простите...
Я больше уже не могу
Ни сдержанной быть, ни беспечной,
Ни верящей в силу добра...
Елабуга - это не вечно...
Елабуга - лишь до утра...
А утром - другая Россия,
С которой мой сын не знаком.
Там солнце и Рейнер Мария
В обнимку с седым ямщиком.
Там сушки румяны и ломки.
Там песни и звон хрусталя..."
Елабуга. Август. Потемки.
Марина. Бумага. Петля.
...А потом я уехал в Фигерас на разбитом зеленом "Рено",
потому что уехать в Фигерас я задумал давным-давно,
ибо все мои глупые шашни с разбитной половиной Земли -
только путь в Галатееву башню сумасшедшего дома Дали.
Слишком долго водил меня Эрос по кривым барселонским путям.
А потом я уехал в Фигерас - поклониться кистям и костям.
Там квартира сдается, как милость, с незатейливым видом во двор.
Там республика кровью умылась, там скончался старик Сальвадор.
Мне, наверно, не стать фигеристом (ну, какой из меня фигерист!):
третий месяц считает туристом меня каждый испанский таксист.
Не поймет добродушная серость, что я - русский в чужой стороне.
Я затем и приехал в Фигерас, чтобы пасть на Испанской войне.
Я ведь с детства - припадочный малый и "Гренаду" твердил наизусть...
Намекала мне мама устало, что достала испанская грусть,
что геройство полезно, но в меру, что в Испании мирно сейчас...
...А потом я уехал в Фигерас от навязчивых маминых фраз...
Был маршрут мой извилисто-долог, каменист и борделисто-хмур.
Но волОк я себя через вОлок городов, языков и культур.
И вела меня глупая вера, что на выпуклом шаре Земли
Все дороги приводят в Фигерас - к сумасшедшему дому Дали.
...Кухня, комната, ванна, веранда. Вот и кончен мой длинный маршрут.
И до замка святого Фернанда по прямой - 18 минут.
Я пришел. Мне нисколько не страшно умереть за чужую страну...
Но молчат бастионы, и пашни позабыли давно про войну.
...Лишь Дали с Галатеевой башни сиротливо глядит на луну...
(парафраз на стихи Б. Пастернака)
Фотография в альбоме...
Вписан цвет моих седин
В зимний день в сквозном проеме
Не задернутых гардин.
И альбомная страница -
Как связующая ложь,
Не пускает распылиться:
Хоть и умер, а живешь...
Фотография в альбоме...
Здесь отныне и всегда
Никого не будет, кроме
Зимних сумерек и льда.
И снежинки сиротливо
Продолжают свой полет.
Это ангел объектива
Под крыло меня берет.
Фотография в альбоме...
Исподлобья грустный взгляд.
И тебя не будет в доме
Лет ближайших 50.
Только я в дверном проеме -
Неженат и нелюдим.
Фотография в альбоме
Врет праправнукам моим...
ГОРОД НЕРЯШЛИВЫЙ
Город неряшливый плиткой домов облицован...
Улица Яшина, пятиэтажка Рубцова.
Куцее дерево в улицу вписано резко.
Чудится Дербина за кружевной занавеской.
Страшно и холодно. Вымерший дом.
Зимняя Вологда, морг за углом.
Холод безбашенно поедом ест.
Улица Яшина, третий подъезд.
Жители хмурятся, видя мой облик усталый.
Выйду на улицу и заблужусь в трех кварталах -
Не преднамеренно, а из страха, похоже...
Чудится Дербина в каждой случайной прохожей.
Страшно и холодно. Месяц февраль...
Зимняя Вологда, снежная даль -
Белая-белая, как простыня.
Что я здесь делаю вот уж два дня?
Город неряшливый плиткой домов облицован...
Улица Яшина, пятиэтажка Рубцова.
Куцее дерево в улицу вписано резко.
Чудится Дербина за кружевной занавеской.
И песни - ложь, и книжные страницы,
Сомненья, чувства, мысли невпопад.
Реальна боль в районе поясницы
И череда тринадцатых зарплат...
Реален быт - банальный и двухспальный,
Визг тормозов на зимнем вираже.
А книжные страницы нереальны,
Как домовой на пятом этаже...
Реален день без творческой удачи
И в форточке - чужие голоса.
Реально все, что так или иначе
Мне не дает сорваться в небеса.
Реален отблеск рюмочки хрустальной,
С которой начинаются грехи...
А книжные страницы - нереальны.
И песни - ложь. И все мои стихи...
И песни - ложь, и книжные страницы,
И мой портрет с гитарой на стене.
Мне это все по жизни только снится,
А может, снится вовсе и не мне...
Мы все давно реальны и нормальны -
Тот от станка, а этот - от сохи...
А книжные страницы нереальны.
И песни - ложь. И все мои стихи...
Лишь иногда, когда всю ночь не спится,
Я в полутьме, не знаю - почему,
Перебираю книжные страницы
И бормочу неведомо кому
Свои стихи, которые опальны
На фоне прозаических газет.
И чувствую, что только мы реальны
На этом свете - строчки и поэт...
Видно, крепко мне упало на макушку,
Если с трех и до упора - интернет...
Я закручен в виртуальную вертушку.
Узел найден. Ожидается ответ...
Это ж надо - отыскал себе игрушку
На излете сил финансовых и лет!
Обнимаю виртуальную подружку.
Узел найден. Ожидается ответ...
Капли пота устремляются на дужку
И по дужке истекают на паркет.
К черту стекла! Линзы вставлю. Где же кружка?
Узел найден. Ожидается ответ...
Пусть начальник по утрам снимает стружку
За использованье трафика в обед.
В кабинете я поставил раскладушку.
Узел найден. Ожидается ответ...
Я нашел себе отличную порнушку
Под названьем "Рифма.ру" и "Литсовет".
Мышкой - клик: и начинается петрушка.
Узел найден. Ожидается ответ...
* * *
Я уеду из этой деревни (парафраз на стихи Н. Рубцова)
Я УЕДУ ИЗ ЭТОЙ ДЕРЕВНИ
По дороге разбитой и древней,
поклонясь деревенской царевне,
я уеду из этой деревни
и в нее никогда не вернусь.
Возвращаться - плохая примета,
с детских лет мне запомнилось это.
И лежит во все стороны света
под ногами родимая Русь.
Вместе с маминой речью напевной
не взлетит голос батюшки гневный.
Я уеду из этой деревни
налегке, с чемоданом в руке.
Одинокий и грустный, как прежде.
В чемоданчике - смена одежды.
А в душе - ни любви, ни надежды -
только мысли в тяжелой башке.
Я уеду из этой деревни.
Будет льдом покрываться река,
будут ночью поскрипывать двери,
будет грязь на дворе глубока.
От сиротской тоски многодневной
по дороге разбитой и древней
я уеду из этой деревни
на века, на века, на века...
Мы купили пряники,
Запаслись кнутом.
Для смертельно пьяненьких
Отходняк потом...
Для смертельно трезвеньких
Наш российский лад -
Как по вене лезвием:
Косо, наугад.
Мы свиными рылами
Да в калашный ряд.
Разгребаем вилами
Свой электорат.
Запрягаем весело,
А ползем в тоске.
К черту ваши песенки -
Жизнь на волоске!
Что там за околицей -
Святость или мрак?
Дедка Богу молится,
Внук идет в кабак.
Местные наречия,
Общие понты:
Колем на предплечия
Кости да кресты.
Воровскими вехами
Украшаем путь.
Сели да поехали -
А чего тянуть?
Разживемся грошиком,
Раз сошлись втроем.
Так-то мы хорошие,
Только много пьем...
Протрезвей головушка,
Раззудись плечо.
Коль не жалко кровушки -
Приходи с мечом.
Забросаем шапками
И пошлем назад,
Ой, на запад тапками,
Тыквой на закат...
Нам до фени веники,
Палки и муштра:
Мы же современники
Павла и Петра,
Сгинем смертью лютою,
А потом в аду
Будем пить с Малютою
Всякую бурду.
Мы купили пряники,
Запаслись кнутом,
Разожгли паяльники,
Сели под кустом.
Ждем, когда по тропочке
Пробежит богач.
А пока по стопочке,
Благо, есть первач.
Благо есть спасение
На любой груди,
Благо, воскресение
С банькой впереди.
А сума с закускою
Сетью из реки -
Али мы не русские,
Аль не мужики?
КОГДА МЕНЯ НЕ СТАНЕТ...
А когда меня не станет -
что тогда со мною станет?
Может, кто-нибудь достанет
из кармана свой "Дукат"
и прикурит от лучины,
и вдруг вспомнит без причины,
что вот жил такой на свете
много лет тому назад...
А когда меня не будет -
что тогда со мною будет?
Может, кто-нибудь забудет
погасить на кухне свет...
И подвыпивший прохожий
вдруг очнется и, быть может,
различит в квадрате света
мой забытый силуэт...
Впрочем, если разобраться.
Все не так на этом свете...
Без восторгов и оваций
я спущусь тихонько к Лете.
И когда меня не станет,
и когда меня не будет,
ничего со мной не станет,
ничего со мной не будет...
КОГДА МЫ ВЕРНЕМСЯ-2 (по мотивам Ю. Визбора)
Наступит весна, и апрельский палач
поставит меня на стул.
И я, озверев от своих неудач,
возьму и уйду в загул.
Оранжевый галстук повиснет в тоске
на шее моей петлей.
Я водки купив в затрапезном ларьке,
вплыву в затяжной запой.
Вот тут и начнется:
вино заструится рекой.
И площадь качнется,
и Ленин махнет мне рукой.
И, может, удастся мне снова
достичь состоянья такого,
какое легко достигал я
тогда, в молодые года...
Найду телефоны друзей и подруг,
сброшу дела с плеча.
В давно надоевший тусовочный круг
кинусь я сгоряча.
Там грязные стопки, бычки на столе,
а под столом салат,
там люди, с которыми я по земле
ходил много лет назад.
Там кто-то по кругу
гитару пустить норовит,
там ставят в заслугу
все то, что мне ставят на вид,
там тело мое на диване
застынет в безумной нирване
И кто-то задумчиво скажет:
"Пошарьте в его партмане".
Минует гроза, и шальная слеза
стечет по морщинам тайком.
Меня мудаком назовут за глаза,
в глаза назовут чудаком.
Мне выставят счет нанесенных обид
и скажут злорадно: "Плати!".
И кто-то, наверно, меня не простит,
в ответ на мое "прости".
Когда мы вернемся,
разлуку изъяв из груди,
мы вам улыбнемся
и скажем, что все позади.
И, может, удастся нам снова
достичь рубежа неземного,
который легко достигался
тогда, в молодые года...
Не дописал я отчет - и вот:
Стало вдруг все ненормальненько.
Смерть проступила отчетливо
В ласковом взоре начальника.
Видно, дела мои грустные,
Если коллеги ехидные
Прячут улыбочки гнусные
В хари свои неликвидные.
Был я послушненьким мальчиком,
Но задержался некстати я:
Смерть погрозила мне пальчиком
На проходной предприятия.
Хрюкнул охранник участливо
О выходных для распития.
Ну, а коллеги как счастливы:
Прямо как после соития.
Утром я прямо от женщины
Пулей - к отчету вчерашнему.
Смерть матюгнулась застенчиво
По телефону домашнему.
Час мы ругались и бычились.
И в это время прескверное
Уши коллег увеличились
На сантиметр, наверное.
Впрочем, по жизни упорный я:
Все утрясу, переделаю.
Раз - и полосочка черная
Станет полосочкой белою.
Я покурю на завалинке -
Весь такой важненький, нужненький...
А коллектив у нас маленький,
Но удивительно дружненький!
Погружены в тоску века.
Накусем их не выкусишь.
Жизнь - это кубик Рубика:
Не соберешь, не выбросишь.
"Черный квадрат" Малевича -
признанный символ месяца.
Ну, и чего теперича -
С горя пойти повеситься?
Маленький том с картинками
Божью сулит обитель нам.
Жизнь - это водка дринками:
Долго и утомительно.
Нет чтоб ковшом без закуси
И без нытья Аленушки,
Чтобы вкусить без накоси
Жизни хмельной до донышка.
Но не крутите в злобе ус.
Верьте в себя стоически.
Жизнь - это старый Мебиус
С лентой своей магической.
Я говорю уверенно:
Хватит рыдать и корчиться.
Если идти по берегу,
Он никогда не кончится.
Погружены в тоску века.
Но и в эпохи сучии
Жизнь - это кубик Рубика:
Можно собрать при случае.
Не через пень колодиной,
А к рубежам блистательным.
Главное - чтобы с Родиной,
А не с кремлевской братией.
Высоко-высоко в небе
Журавли грустят о хлебе.
Далеко-далеко в поле
Колоски грустят о воле.
Грустно в этом захолустье...
И бреду по морю грусти
Я с поникшей головою
Между небом и землею...
Эх, щас завою!
Мне казалось, что дорога
Доведет меня до Бога...
Вдоль кладбищенской ограды
Мимо кельи и лампады,
Позабыв рожок и гусли,
Я бреду по морю грусти
Беспонтово, наудачу,
Дни свои бездарно трачу...
Эх, щас заплачу!
Между небом и землею
Я свои глаза закрою.
На обочине дороги
Протяну к восходу ноги.
Пусть источит море злости
Мои брошенные кости!
Пропадай, родное тело,
Коли жить не захотело...
Как все надоело!
Струны порваны от тряски,
В кровь разбиты две фаланги...
Под усмешку Сивой Маски
Поезд едет в Лабытнанги.
Спит попутчик-алкоголик,
У него синяк на роже:
Проезжая Чинъяворык
Он споткнулся о порожек.
Став как будто ниже ростом,
Вспоминаю сиротливо,
Как вчера у Княж-Погоста
Разбавлял я водкой пиво,
Как кричал кому-то: "Целься!"
С интонацией хреновой,
Как в Ухте блевал на рельсы,
А в Инте бухал по новой...
Проводница смотрит косо,
Словно чукча из яранги.
По тундре стучат колеса -
Поезд едет в Лабытнанги.
В Сейде выброшу посуду,
Ближе к Харпу оклемаюсь...
Ой, скажите, добры люди,
Отчего я снова маюсь?
Что-то слышится родное
В грустной песне ямщика...
Может, это паранойя,
Или смертная тоска?
Но мне чудится порою
Сквозь эпохи и века,
Как звенят веселым строем
Бубенцы издалека...
На Канатчиковой даче,
Неподвластные уму,
Миражи мои фигачат
Из Калуги в Кострому.
Тройка мчится, тройка скачет
Через зимушку-зиму.
Скоро "тройка" всех упрячет
На Тайшет и Колыму.
И пахнет чужою болью,
И кровавая сопля
Запорхает красной молью
Через нивы и поля.
И ворвется крик неволи
В тесный кубрик корабля:
"Где ты, русское раздолье?
Где ты, русская земля?"...
Тройка скачет, тройка мчится,
Вьется пыль из-под копыт.
Будет маленький возница
Позаброшен-позабыт,
Будет в камере томиться
И на севере зарыт...
Тройка скачет, тройка мчится,
Колокольчиком звенит.
Знать, акустика плохая
В голове моей, и я
Слышу маты вертухая
Через трели соловья.
Песен грусть и речь лихая
Наравне во мне звучат.
Колокольчик не стихает,
Но и ружья не молчат.
Я смеюсь, а после плачу,
А потом опять смеюсь.
На Канатчиковой даче
Я просматриваю Русь.
Словно в телепередаче,
В голове моей больной
Тройка мчится, тройка скачет
И зовет меня с собой
То ли в угольный забой,
То ли вдаль - искать удачу,
За кибиткой расписной...
ПЕСНЯ ДЛЯ ПРОГРАММЫ "ЛЕС"
Надоело щи хлебать в шумном городе,
пить вино и целоваться взасос.
До свиданья я скажу стольной Вологде
и махну к себе в родной леспромхоз.
Сколько лет я не был там - страшно вымолвить.
Заждалась меня родня у плетня.
Вот приеду, отряхнусь, руки вымою
и задумчиво скажу: "Вот и я"...
А родня меня в обнимку: "Ну, здорово, блудный сын!
Ты ж у нас на фотоснимке на стене висишь один...
Ты ж у нас мастак по прозе, лауреат и ветеран.
Оставайся в леспромхозе, напиши про нас роман".
Покуражусь я чуть-чуть для приличия -
как-никак известный мастер пера...
Бултыхнет в моем стакане "Столичная":
"За романтиков, скажу, топора".
Замахну одним глотком по никольски я,
малосольным огурцом причащусь.
Покурю и на вопросы на скользкие
брошу важно: "Хорошо. Остаюсь".
А родня меня в обнимку: "Вот и славно, милый наш.
Мы тебе подгоним Нинку и подарим патронташ.
Будешь зайцев на морозе поливать из двух стволов.
В нашем славном леспромхозе зайцев больше, чем клопов".
Вот приехал я в Никольск. Со свиданьицем!
А родни моей - братан да сноха.
А брательник у меня - горький пьяница,
от него жена ушла от греха.
Остальные разбрелись да разъехались,
на погостах обрели свой покой.
А братан мне говорит зло и нехотя:
"Раз приехал - то давай по одной".
Пили целую неделю,
дрались около плетня.
Почтальонша еле-еле
достучалась до меня.
Получите телеграмму!
Вас в субботу ровно в 5
ждут с гитарой на программу -
о Никольске рассказать.
Это некто Радионов
и его программа "Лес"
проявляют к вам обычный
журналистский интерес.
Похмелил я братана, как положено,
он козлом меня назвал - и в запой.
Сел в автобус я, такой промороженный,
и поехал на канал на второй.
Рассказал там, как устал в шумном городе,
пить вино и целоваться взасос.
Как сказал я "до свидания" Вологде
и махнул к себе в родной леспромхоз.
Сколько лет я не был там - страшно вымолвить.
Заждалась меня родня у плетня.
Вот приехал я в Никольск, руки вымыл я
и задумчиво сказал: "Вот и я"...
А родня меня в обнимку: "Ну, здорово, блудный сын!
Ты ж у нас на фотоснимке на стене висишь один...
Ты ж у нас мастак по прозе, лауреат и ветеран.
Оставайся в леспромхозе, напиши про нас роман".
НЕ ХВАТАЕТ ЛЮБВИ
Не хватает любви...
Бабы есть,
А любви не хватает...
От чужого тепла
Рыхлый снег бытовых передряг
Пусть не сразу,
Не весь,
Пусть частями,
Но все-таки тает,
Только вот без любви
До конца не растает никак.
Не хватает огня...
Видно кончился
Газ в зажигалке...
И пустой коробок
С этикеткой
"Великий Ростов"
Наблюдает за тем,
Как смешны,
Бесполезны и жалки
Все попытки мои
Прикурить
От сожженных мостов.
Ох уж эти мосты!...
Роковое клише неудачи,
Популярное там,
Где никто
Не сжигает мосты...
Не хватает любви -
Вот такое условье задачи.
И решить ее мне
Не помогут
Ни время,
Ни ты...
У скрипача украли канифоль.
Теперь смычок ему уже не смазать...
И остается только водки вмазать,
Чтоб заглушить терзающую боль.
Такой вот на две лузы карамболь:
У скрипача украли канифоль.
У богача украли "Мерседес"
С эмблемой конопляною в середке.
И остается только вмазать водки,
Тоскуя со слезою или без...
Шагнул вперед технический прогресс:
У богача украли "Мерседес".
А у бича украли закусон,
Когда он тихо спал на дне колодца.
И только вмазать водки остается
И снова с горя погрузиться в сон.
Ну, это уж и вовсе моветон,
Что у бича украли закусон.
А у врача украли сто рублей.
Его жена спросила: "Сколько-сколько???".
И вмазать водки остается только,
Чтоб не слыхать супружницы своей.
Эй, медсестра, налей ему, налей,
Ведь у врача украли сто рублей!
Сижу на кухне, греюсь у огня,
В свою тоску, как в стену, замурован.
Поскольку я никем не обворован -
Нет повода напиться у меня.
Такая вот сермяжная фигня:
Нет повода напиться у меня...
Солнце всходит и заходит,
Равновесие храня.
Ничего не происходит
В этом мире без меня.
И зачем я только помер,
Не собрав своих костей...
Репортер диктует в номер:
"Больше нету новостей...".
Не мычит в степи буренка,
Не сучит клыком вампир -
Я ведь был как шестеренка,
Что крутила этот мир.
Я толкал его к культуре,
Я катил его вперед...
А теперь лежу, как дурень,
Средь Ивачевских болот...
В небесах луна зависла
И висит четыре дня.
Никакого нету смысла
В этом мире без меня.
Без меня поблекли крыши,
Без меня протек гараж...
И зачем я только вышел
В преждевременный тираж!
Солнце всходит и заходит,
Равновесие храня.
Ничего не происходит
В этом мире без меня.
И друзья похмелят полночь
Бормотухою "Памир":
"На кого ж ты кинул, сволочь,
этот полуночный мир?!"...
Осень. Ночь. Морозно. Сухо.
Ни зарниц, ни огоньков.
Лишь луна дрожит, как муха,
В паутине облаков.
И в ее неярком свете
Проплывают вдалеке
Тени призрачных столетий
Вниз по Сухоне-реке.
Ясно-ясно. Тихо-тихо.
Вдалеке старинный Храм.
Но напрасно бродит Лихо
По рубцовским островам.
Поразрыты, поразмыты
Острова моей реки.
Обогреты и забыты,
Как бездомные щенки.
Нечем Лиху поживиться:
Ни амбара, ни двора...
Проступают наши лица
В рваных отблесках костра.
И уныло, как по Лете,
Проплывают вдалеке
Тени призрачных столетий
Вниз по Сухоне-реке.
ОСЕНЬ. УСТАЛОСТЬ
Осень. Усталость. Свинцовая высь.
Долгая старость. Короткая жизнь.
Речи при встрече минуют уста:
Все части речи сменили места.
Родственник смерти - дворник с метлой
Крутится-вертится по мостовой.
Ветер целуется с тоненьким льдом.
Вот эта улица, вот этот дом.
Мелкое счастье в тепле батарей.
Осень. Ненастье у наших дверей.
Все отсырело, поблекло вокруг:
Старость - не радость, мой друг...
Осень. Неспешность дождей и минут.
Глупая внешность. Привычный маршрут:
Лавочка в сквере, ларек за углом,
Встречные звери виляют хвостом,
Мелкое детство бесится всласть -
Крутится-вертится, хочет упасть.
Мама волнуется. Визг и содом.
Вот эта улица, вот этот дом.
Сплетница Софа. Железный гараж.
Словно Голгофа - четвертый этаж.
Колики в сердце. Дрожание рук.
Старость - не радость, мой друг...
Осень. Унылость продрогших аллей.
Голая стылость больших тополей.
Зонтик под мышкой. Металл по стеклу.
Умные книжки пылятся в углу.
Время мухлюет и ходит не в масть,
Кавалер-барышню хочет украсть.
Карты тусуются. В прикуп - облом...
Вот эта улица, вот этот дом.
Прошлое живо, но прошлое - дым...
Кавалер-барышня ходит с другим.
Крутится-вертится шар голубой.
Долго ль еще под тобой?..
ОТРАЖЕНИЕ
Я себя раздарил тем, кто мне говорил,
что я - лучший певец на Гончарной.
Я давно позабыл, что когда-то любил
эту женщину зло и отчаянно.
Я домой возвращался, когда на часах
укоризненно морщились стрелочки.
И мое отражение в темных глазах
было маленьким, лживым и мелочным.
На моих акварелях тонули дома
в бесконечных сентябрьских дождиках.
А в душе акварели писала зима -
самый искренний из художников.
Я топил свои льдинки в девичьих слезах,
претворялся по-майски наивным.
Но мое отражение в темных глазах
оставалось по-прежнему зимним.
Я лепил свой мирок из мелодий и строк,
заселял миражами вселенную,
мне казалось, что жизнь - это каторжный срок
рядом с женщиной обыкновенною.
Мне казалось, что Бог на моих образах
заражен сатанинской ухмылкой.
И мое отражение в темных глазах
каждый вечер встречало с бутылкой.
Я себя разбросал, как бросают рубли
в кабаке полупьяные нищие.
На причале оставил свои корабли
с безнадежно дырявыми днищами.
Я развеял себя на попутных ветрах,
взяв из алгебры лишь вычитание.
И мое отражение в темных глазах
потеряло свои очертания.
Дым моей сигареты
похож на петлю.
Ах как глупо, безумно, нечаянно
я сегодня открыл,
что, как прежде, люблю
эту женщину - зло и отчаянно.
Я кричу, но мой крик
утопает в слезах.
Тает лед от сердечного жжения.
А напротив меня
в темных мертвых глазах
остывает мое отражение...
ПЕРЕДЫШКА
За рекой догорают огни.
На носу - Новый год.
Наконец-то мы в доме одни -
ни детей, ни забот.
Небольшая передышка
в нашей жизни шебутной.
Мимолетная интрижка
между мужем и женой.
Со стола свисает платье.
На столе стоит халва.
И витают над кроватью
позабытые слова.
Мы не ждем телефонных звонков
и вечерних гостей.
Мы-то знаем с тобою - каков
груз дурных новостей.
В нашем маленьком домишке
объявляем выходной
мы по случаю интрижки
между мужем и женой.
Пусть за дверью - мат на мате,
пусть по "ящику" кино...
Мы не сдвинемся с кровати
в этот вечер все равно.
Ах, как редко случаются дни
в этот век, в этот год,
когда мы в нашем доме одни -
ни детей, ни забот.
Небольшая передышка -
и опять с порога в бой.
Завершается интрижка
между мужем и женой.
Завершается некстати
появлением детей.
И витает над кроватью
груз последних новостей.
А за дверью - полк гостей?
Покуражились - и хватит...
Вечер сеном пах и мятой, но не свежей, а помятой.
А в квартире тридцать пятой вечер красным пах вином.
И гитарные страданья пахли тленом увяданья.
Я промямлил: "До свиданья!" и покинул пьяный дом.
Витя Гагин был в ударе: все шаманил на гитаре.
И никто в хмельном угаре не заметил мой уход,
И никто не видел, праздный, как сквозь город несуразный
Плыл какой-то Широглазов - человек и пароход...
Плыл, как зеро, плыл, как некто, по Советскому проспекту
Неопознанным объектом - через август, напрямки...
Из квартиры тридцать пятой плыл сквозь вечер конопатый,
что соломой пах и мятой, комбинату вопреки...
И забытый запах детства, что достался мне в наследство,
Тихо превратился в средство от печалей и забот.
Как-то ясно стало сразу, что без бардовской заразы
Я - все тот же Широглазов - человек и пароход...
Вечер сеном пах и мятой, но не свежей, а помятой...
Спит философ на спине и храпит дискантом.
Он с похмелья, и во сне спорит с умным Кантом.
Свой у каждого вердикт, но судить об оном
Может только Бенедикт да Сократ с Платоном.
А за окнами страна в перекрестье матов:
Там не знают ни хрена никаких Сократов.
Шарят фары по стене заводской больницы...
Спит философ на спине в позе сбитой птицы.
Черный вечер, белый снег, фонари, аптека...
В подворотне человек режет человека...
Телепузики войны пляшут в черной раме...
Но философ видит сны по другой программе.
Там и Вера и Судьба - только части речи,
Там единство и борьба всех противоречий,
Там и Родина, и дом, и душа, и мысли
Существуют лишь в одном - философском смысле.
Спит философ на спине долгой зимней ночью
В недоразвитой стране, в слободе рабочей.
Утром мат и деканат, и зарплаты крохи,
А пока - Платон, Сократ, Гегель и Анохин...
Все о Вере, о Судьбе разговоры змейкой:
Дескать, Вера - вещь в себе, а Судьба - копейка,
Дескать, Истина - в вине (только б не напиться)...
Спит философ на спине в позе сбитой птицы...
ПАМЯТИ А. СИДОРЕНКО
Тихая дурочка, плачь, плачь...
Буйную голову прочь с плеч...
Тихо спускается палач
С лобного места, где нам лечь.
Где же ты, где же ты, врач, врач?
Что ж не откликнулся на клич?
Тихая дурочка, плачь, плачь,
Плачь по упавшему навзничь...
Тихая дурочка, пой, пой...
Горькую водочку пей, пей...
Кто от рождения слепой,
Тот не излечится, ей-ей.
Что ему, темному, герой:
Век героический был - сплыл...
Тихая дурочка, пой, пой
Возле подъезда, где он жил...
Тихая дурочка, жди, жди:
Все переменится там, тут.
С неба январского дожди
Слезы горючие льют, льют.
Не по хозяевам "Волг", дач,
А по тому, кто творил речь...
Тихая дурочка, плачь, плачь
О невозможности встреч, встреч...
Тихая дурочка, плачь, плачь...
Буйную голову прочь с плеч...
Тихо спускается палач
С лобного места, где нам лечь...
В преклонном возрасте мы все слегка жлобы:
Высокомерны, величавы, нетерпимы...
Не то чтоб странники, не то чтоб пилигримы -
Скорее, просто уходимцы от судьбы.
В преклонном возрасте мы тужимся понять
Чего-то главное в ряду второстепенья.
Мы учим жизни молодое поколенье
И в благоденствии находим благодать...
В преклонном возрасте пророческие сны
Нас посещают с каждым днем все чаще.
И мы вздыхаем: не сыграть бы в ящик...
И грустно думаем: дожить бы до весны...
В преклонном возрасте все очевидней суть
Добра и зла, сияния и тени...
И мы стремимся преклонить колени,
Чтобы до срока ног не протянуть...
Нет ни денег у нас ни хрена, ни покоя, ни счастья - хоть тресни!
Но меня попросила жена: 'Напиши мне веселую песню'.
Что ж, желанье супруги - закон для ее непутевого мужа.
Сочинять я ушел на балкон, ибо в кухне готовится ужин.
Я не знаю, с чего мне начать эту песню веселого кроя:
Можно ведь и над тем хохотать, что наш быт ни хрена не устроен,
Что балкон в состояньи таком. А над тем, что в кармане прореха,
Можно не улыбаться тайком, а практически лопнуть от смеха.
Впрочем, что я о быте опять... Ранним вечером в эту субботу
Можно очень смешно написать, например, про родную работу.
Решено: про нее и спою! Про газету, про письменный столик...
Я как вспомню про службу свою - хохочу до желудочных колик.
Не работа у нас, а кино на бракованной видеопленке.
Но ведь, право, ужасно смешно
быть статистом в предвыборной гонке
И ишачить всю ночь напролет,
вместо секса варганить плакаты,
Превратив свою жизнь в анекдот, где идет кандидат в депутаты.
Что-то мало веселеньких строк. Горизонт расширяю невольно.
Вон соседи стучат в потолок - это, в принципе, тоже прикольно.
Вон на туфлях последних - расклей, а еще 8 дней до аванса...
Так что жизнь с каждым днем веселей, если мерить ее декадансом.
Ладно, хватит и хохм, и реприз:
время - петь, время - кушать свой ужин.
Принимай, дорогая, сюрприз: вот веселая песня от мужа.
Я надеюсь: ты там, за стеной, настроенье свое обозначишь:
Обхохочешься вместе со мной,
или вместе со мною поплачешь...
Осень. Ночь. Морозно. Сухо.
Ни зарниц, ни огоньков.
Лишь луна дрожит, как муха,
В паутине облаков.
И в ее неярком свете
Проплывают вдалеке
Тени призрачных столетий
Вниз по Сухоне-реке.
Ясно-ясно. Тихо-тихо.
Вдалеке старинный Храм.
Но напрасно бродит Лихо
По рубцовским островам.
Поразрыты, поразмыты
Острова моей реки.
Обогреты и забыты,
Как бездомные щенки.
Нечем Лиху поживиться:
Ни амбара, ни двора...
Проступают наши лица
В рваных отблесках костра.
И уныло, как по Лете,
Проплывают вдалеке
Тени призрачных столетий
Вниз по Сухоне-реке.
ЗАПОЗДАЛОЕ ПРОЩАНИЕ С ФИЛФАКОМ
Вот и окончились светлые дни
глупых ошибок и ученичества.
Вот и остались мы в мире одни.
Как вам живется, Ваше Величество?
Длинные полки прочитанных книг -
ветхий багаж пропитого отрочества.
Миг высоты и падения миг...
И одиночество, и одиночество.
Вот и растаяли все миражи.
Метили в Храм, окунулись - в убожество.
В доме над пропастью в призрачной ржи
как вам живется, Ваше Ничтожество.
Черные тени минувших веков
не продерутся сквозь наше вахлачество.
В мире поденщиков и дураков
маленький спрос на чужие чудачества...
Шли к большаку, а попали в кювет,
жизнь променяли на личное жречество.
Слышишь, как громко хохочет вослед
нашим потугам родное Отечество?
И за колючкой бессмысленных строк -
не по сезону простых и лирических -
тихо кончается глупый мирок
филологический, филологический...
Ой, ты жизнь холостяка - жесткая плацкарта!
Я давно уже созрел для цветов и лент.
Подари меня себе на 8 Марта:
Я подарок дорогой, а не секонд-хенд.
Сумлеваться не моги, а бери и помни,
Что таких, как я, мужей в мире поискать.
Пусть отечественный я, милая, зато мне
Иностранных запчастей не надо покупать.
Пусть не молод, не красив и не склад талантов.
А на кой он нужен - склад? Ну, скажи, на кой?
И в отличии от всех прочих эмигрантов
Я-то рядом, я-то здесь, я-то под рукой.
Так что, милая, давай скрасим нашу осень.
Я готов тебя нести всю дорогу в ЗАГС...
Как надумаешь - звони: 22-08,
В крайнем случае, пришли на работу факс.