|
|
НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ ОНА Я знаю женщину: молчанье, Усталость горькая от слов, Живет в таинственном мерцанье Ее расширенных зрачков. Ее душа открыта жадно Лишь медной музыке стиха, Пред жизнью, дольней и отрадной Высокомерна и глуха. Неслышный и неторопливый, Так странно плавен шаг ее, Назвать нельзя ее красивой, Но в ней все счастие мое. Когда я жажду своеволий И смел и горд - я к ней иду Учиться мудрой сладкой боли В ее истоме и бреду. Она светла в часы томлений И держит молнии в руке, И четки сны ее, как тени На райском огненном песке.
Слово В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали Словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. А для низкой жизни были числа, Как домашний подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро, и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только Слово средь земных тревог, И в Евангельи от Иоанна Сказано, что Слово это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье омертвелом, Дурно пахнут мертвые слова.
Заблудившийся трамвай Шёл я по улице незнакомой И вдруг услышал вороний грай, И звоны лютни, и дальние громы, Передо мною летел трамвай. Как я вскочил на его подножку, Было загадкою для меня, В воздухе огненную дорожку Он оставлял и при свете дня. Мчался он бурей тёмной, крылатой, Он заблудился в бездне времён... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон! Поздно. Уж мы обогнули стену, Мы проскочили сквозь рощу пальм, Через Неву, через Нил и Сену Мы прогремели по трём мостам. И, промелькнув у оконной рамы, Бросил нам вслед пытливый взгляд Нищий старик - конечно, тот самый, Что умер в Бейруте год назад. Где я? Так томно и так тревожно Сердце моё стучит в ответ: "Видишь вокзал, на котором можно В Индию Духа купить билет?" Вывеска... кровью налитые буквы Гласят: "Зеленная", - знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы Мёртвые головы продают. В красной рубашке с лицом, как вымя, Голову срезал палач и мне, Она лежала вместе с другими Здесь в ящике скользком, на самом дне. А в переулке забор дощатый, Дом в три окна и серый газон... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон! Машенька, ты здесь жила и пела, Мне, жениху, ковёр ткала, Где же теперь твой голос и тело, Может ли быть, что ты умерла? Как ты стонала в своей светлице, Я же с напудренною косой Шёл представляться Императрице И не увиделся вновь с тобой. Понял теперь я: наша свобода Только оттуда бьющий свет, Люди и тени стоят у входа В зоологический сад планет. И сразу ветер знакомый и сладкий И за мостом летит на меня, Всадника длань в железной перчатке И два копыта его коня. Верной твердынею православья Врезан Исакий в вышине, Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне. И всё ж навеки сердце угрюмо, И трудно дышать, и больно жить... Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить! 1921 г.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |