|
|
Ах, откровенно петь и плакать, Болеть за тех, кого люблю!... Но в эту сумрачную слякоть Не прорубиться кораблю. Здесь надо плавать на дощечках Или в болотных сапогах. На перекрестке стынет вечность На полусогнутых ногах. Возможно застегнуться глухо И репетировать во сне, -- Чревато обостренье слуха Переселением вовне. И разбегание галактик Мне светит красным фонарем Покуда разбеганья хватит От именин до похорон.
Чем дольше так живу нелепо, Тем все нелепей понимать, Что горсть воды и корку хлеба Могу любить как благодать, Что ком земли, в ладонях смятый, И есть тот тонкий слой. На нем Растет щавель, лопух и мята, И я в него уйду потом. Догадыванье -- слух глухого. Домысливанье -- взор слепца. Со моною не было такого, Чтоб все -- понятно до конца, -- Едва сдираешь оболочку, Присмотришься -- под ней еще. Я разучился ставить точку, А многоточия не в счет. Очнусь. Замру как посторонний. Прислушаюсь -- такая тишь. Под утро -- карканье вороны, А ночью -- звезды между крыш.
Это медленный день, дорогая, смотри -- я открою окно Это солнце как в жидком стекле выплывает наружу И в расплавленном медленном вальсе на плоском экране кино Этот воздух густой мы глотаем как рыба на суше Всё почти невозможно, осталось суметь не сорваться на крик Кто-то может услышать и шепот -- хотя бы деревья Иногда можно видеть как чье-то лицо превращается в лик Если верить тому что написано в книгах у древних Мы всегда жили так будто чьи-то над нами простерты крыла В наших судьбах читая следы чьей-то сложной заботы Может просто теперь мы оглохли и сердце не держит тепла Или впрямь мы оставлены с нашей невнятной свободой Если взвешен и найден был легким -- к чему толковать о весах А не взвешен -- тем более нечего рыскать по следу Это в венах -- не кровь, это сыплется время в песочных часах Но в клепсидре у нас еще вдосталь воды напоследок
О чем говорит мне трава? О чем говорит непогода? Не выльется это в слова, Нет смысла в молчаньи природы. Я мог бы поддаться ей вновь И в ней раствориться как прежде, И стал бы я звуком ручьев В холодной журчащей одежде, И был бы я с деревом слит, С шершавою этой корою, С дрожащею этой листвою, Движением ветра обвит. Я мог бы поддаться ей вновь, Как в том остановленном детстве, Когда было некуда деться От запахов, звуков и снов. Но что мне расскажет она? И что будет нового в этом? Каким неожиданным светом Наполнится жизнь для меня? Я, может быть, стану спокойней? А, может быть, стану мудрей, Когда мои ноги, как корни, Немного побудут в земле? И снова пройду по дорожкам, Которые вытоптал сам, Забуду свою осторожность И стану доверчивей к снам? Я, может быть, многое вспомню, Что память устала хранить... Хоть многое можно восполнить, Нельзя ничего изменить. Возможно пробелы заполнить, Нельзя ничего изменить.
День начинается не со звонка будильника, А с судорог поймать соскальзывающий в небытие -- Как в реанимации отделения родильного -- Сон, случайно открывший тебе имя твое. Страшно глаза открыть и обнаружить все ту же Неуместность вещей, униженно прячущих боль, Узел себя, затягиваемый все туже Отскакивающим взглядом, уставшим скользить вдоль. Голос еще звучит, но избыточна жизнь персонажа, Получившего в лишних подробностях свойство влиять на сюжет. Поздно разгадывать притчу, когда очевидна пропажа, Тем более -- что-то успеть записать на манжет. Смотри напросвет -- возможно удастся увидеть Какой-то забытый потерянный в спешке ответ, Тем более, если уж нечем задеть и обидеть, Можно, не отвлекаясь, смотреть напросвет.
Он во сне Репетирует жизнь. У него Все готово к тому, Чтоб сыграть эту роль, сделав шаг из-за пыльных кулис, Эту роль, что была предназначена только ему. Он стреляет Во сне по врагу. Он стреляет -- Никто не убит. Он бежит, он плывет, его ловят -- и вот, на бегу, Он меняет сценарий погони и снова бежит. Наяву Он уже не бежит. Наяву Ему двигаться лень. И везде ощущая себя неуместно чужим, Наяву Он ждет, когда кончится день. Он во сне Видит рост травы. Он во сне Слыщит музыку сфер. И момент пробужденья -- всегда как нелепый обрыв. Разлепляя глаза, он видит закрытую дверь. Наяву Он такой же, как я. Наяву Он такой же, как ты. Иногда ему кажется -- сны так похожи на явь. И тогда Наяву он наводит мосты. Он во сне Репетирует жизнь. Он готов Нужно только посметь, Отворить эту дверь, сделав шаг из-за пыльных кулис. И уже не проснуться, во сне репетируя смерть.
Там играет какой-то оркестрик Без начала и без перспектив. Он стоит в неопознанном месте И все тот же играет мотив. Капельмейстер -- в расшитом камзоле, По колени -- в опавшей листве. Он рукой, ослабевшей от боли, Зажимает дыру в голове. Музыканты с шальными глазами, Сжав холодную медь на ветру, Выдувают сухими губами То, что видят сквозь эту дыру. Капельмейстер в разорванном фраке, Ошалев от бессонных ночей, Машет палочкой, как после драки, Что давно завершилась ничьей. Никого, кто бы слушал и слышал, -- Кто оглох, кто-то больше не смог, Кто гуляет ночами по крышам, Кто прицельно плюет в потолок, И не то, чтобы очень рыдаем, И не то, чтобы очень кричим. Ветер носит -- оркестрик играет На разорванных струнах причин.
Цветы... Дарю тебе цветы. В них зреют запахи теплицы. Вот снег упал, и спят сады, От листьев не успев освободиться. Светло... Весь город -- как в раю. Оставь меня хоть в это утро. Слетает ангел в грудь мою, И смерть легка, как сахарная пудра. Как нас ворует календарь! -- Мы были здесь и вот исчезли. Я стал старее на январь, На жизнь твою, судьбою мерить если. Когда б не музыка в ночи... Прекрасна ложь в высоком звуке! По наши души скрипачи Пришли, светясь, гривасты и упруги. Лети, скорей лети домой Сквозь солнца влажные осколки, Прекрасный мой, печальный мой, Не покидай меня надолго.
Я звоню Лишь для того, чтоб сказать тебе, что Я люблю. И ты молчишь, а я не жду ответа. Я пою Лишь для того, чтоб сказать тебе, что Я люблю -- Что может быть проще, чем это? Теперь зима, и хмельной январь Раскинул снеги и ждет улова. Зима обновила мой ручной словарь -- В нем осталось только одно слово... Но мы летим по разным орбитам Со скоростью ноль. Когда ты сбиваешься с круга, Я чувсвую боль. И я могу хранить только то, что во мне -- Мне неизвестен пароль. И вот мы слышим одну ноту, Но ты -- диез, я -- бемоль. Я пишу Длинные письма и прячу в ящик. Я иду По теплой нити, по горячему следу. Я дышу, И мне не нужно знать о том, что будет дальше. Я хочу Рассказать тебе о холодном небе -- Оно висит над нами, как стеклянный купол, Как огромный шар из хрустальных сфер. Иногда мы слышим чужие звуки И тогда подымаем глаза наверх. И мы летим по разным орбитам Со скоростью ноль. Когда ты сбиваешься с круга, Я чувсвую боль. Но что с того, что это -- только во мне, И неизвестен пароль? -- Мы все же слышим одну ноту, Хоть ты -- диез, я -- бемоль.
Рискуют руки соблазном подставленных щек. Рисуют губы племя иных богов. Рискует тело расти молодым плющом, -- Время таянья снегов. Два несчастья -- это уже сверх, -- Превращенье шмелей в цветы. Но -- так долго глядеть поверх, Чтобы все заслонило ЊтыЋ!? Превращен лик В медальон на груди. Претворен страх В уголки влажных глаз. Дважды-я -- это бог, Дважды-ты -- это ты. Но земля Подо льдом Ждет тепла Дважды-нас. Слышать зов истонченных ЊЯЋ, Видеть руки, держащие цепь, -- Ах, оставьте, оставьте, друзья. Это -- волки выходят в степь. Твоим попеченьем, истершим асфальт городов без названья, Моим изумленьем, оставившим след непонятной фактуры, Тот мальчик строил дома из сырых кирпичей мирозданья. Но -- бескорыстно служенье архитектуре.
Снова ты пришел сюда, У тебя печальный вид. Снова речи -- как вода, Слова -- как волны о гранит. Снова сгорблен и сутул, Грустный взгляд из-подо лба. Закурил, присел на стул, Разговор не с потолка. О друзьях и о вине, О погоде и судьбе, Все как-будто о войне, Хотя все время о себе. Взял гитару, песню спел. Песня непонятная. Только что-то ты задел, И бубню невнятно я. Будешь чай холодный пить, Может, вспомнишь анекдот, Соберешься уходить -- Натянешь на плечи пальто. Руку дашь, посмотришь вбок, Улыбнешься невзначай, -- Так с иконы древний бог Глядит, как вечная печаль. Что ж, прощай, неси свой крест, Может быть и мы поймем, Только где-нибудь не здесь, Что говорили об одном.
Трамвайщица, трамвайщица, Водительша трамвая, Трамвай твой еле тащится, Устала мостовая, А ты прекрасно выглядишь, Тебе идет прическа, И смотрится так выигрышно Синяя полоска. Трамвайщица, трамвайщица Водительша трамвая, Народ вокруг таращится, Глазеет Беговая. И, чтоб не быть аварии, Ты смотришь только прямо. Как за стеклом аквариума, Ты русалка в раме. Трамвайщица, трамвайщица Водительша трамвая, Сверни, судьбы обманщица, Да колея прямая. И ты уже не повернешь В отмеренном пространстве. И нету смысла ни на грош В подобном постоянстве. Так дерни, тресни, крутани, Чтобы, сойдя с маршрута, Мы оторвались от земли И взмыли в небо круто, А там нас ждут архангелы, Угодники святые, Те самые, что плакали, Когда меня родили. Ну, что ж ты медлишь, ну давай, Ведь это очень просто, -- Представь, что это не трамвай, А в океане остров. И вот его волной со дна Сбивает, и взлетает... Но ты мне скажешь, что волна Такою не бывает. Ах, милая трамвайщица, Водительша трамвая, В депо трамвай твой тащится -- В том правда роковая. Но коль уж так навязчиво Нас время и пространство Свело в железном ящике, То в этом есть коварство. Вагон идет в депо, в депо, В депо идет машина, А я-то думал в Лимпопо Или, хотя бы мимо. Хотя бы мимо стен и крыш, Хотя бы -- просто мимо, Хотя бы просто мимо лишь Того, что просто мнимо
Ты холодна, как рыба об лед -- Как мне помочь твоей беде? Я не могу обращать воду в мед, Я не умею ходить по воде. Муж твой был счастлив, а ты холодна, Кто тебе грезился в комнатных снах? Только тебе не добраться до дна -- Дно расположено глубже, чем страх. Ты полагала пойти до конца С тем, кто, быть может, за этим придет, Но это томленье не знает лица -- Слишком расчетлив и пресен твой лед. Поздно. Я вижу тебя в темноте. Смолк неудачно начавший сверчок. Выжженый чайник забыт на плите. Есть инструмент, но потерян смычок.
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |